Юрий 3банацкий - Тайна соколиного бора
Первым, весь дрожа от ночной прохлады, проснулся Мишка и разбудил товарищей.
На дне ямы, засыпанной перегнившими листьями и сухим хворостом, разожгли огонь.
У костра было тепло, в горячей золе пеклась картошка, а вокруг стояла тихая, тревожная ночь.
Между деревьями, словно распутывая узлы веток и листочков, плыл месяц. Он медленно садился за горизонт. Еще долго блуждали по лесу его холодные лучи, тускло освещая группу самых высоких деревьев. Кусты выступали из тьмы, словно неподвижно застывшие чудовища.
Но все страхи пуще прежнего надвинулись на мальчиков, когда, трепеща и потрескивая, вспыхнула на костре первая веточка хвои. Мишка и Тимка, не смея оторвать глаз от молчаливого леса, увидели, как задрожала и зашаталась черная стена, наваливаясь на их убежище, как раздвинулся непроглядный шатер ночи. Кусты, дубы и березы вокруг ожили и, взявшись за руки, то отступали, то наступали на яму, дрожали темно-зелеными листьями, с которых на мальчиков смотрели сотни блестящих глаз. Они мерцали, казалось — наливались кровью, гасли. А чуть дальше застыла неуклюжая, как вытесанная из камня, фигура какого-то великана. Расставив длинные узловатые руки, он словно наступал на мальчиков.
— Кто-то там… — побледнев, прикоснулся к плечу Василька Тимка.
— Где? — вздрогнул Василек.
Расширенными глазами он вглядывался сквозь красную завесу костра в темноту, куда показывал пальцем Тимка.
— Это, должно быть, куст… — прошептал Мишка.
— Да нет же! — настаивал Тимка, едва шевеля губами. — Кто-то там стоит.
— Ничего там нет, — строго сказал Василек и повернулся к огню.
Тимка не сдавался. И только когда Мишка вылез из ямы и, подойдя к чудовищу, взял его за одну из рук, отчего оно задрожало и превратилось в ветвистую грушу, Тимка убедился, что великан ему просто привиделся. Пристыженный, он тоже повернулся к огню, стараясь больше не смотреть вокруг.
Весело пылал костер. Запах картошки будил аппетит.
— Неужто наши их не выгонят? — снова и снова задавал вопрос Мишка.
Ему никто не ответил.
— А что мы будем делать с лошадьми? — спросил Мишка.
Василек удивленно посмотрел на него:
— Как «что будем делать»? Передадим Красной Армии. Что ж из того, что здесь немцы! Думаешь, они долго тут будут? Ого, как их наши погонят! Только перья полетят.
— А если наши далеко отступят? — поинтересовался Тимка.
— Отступят, а потом наступят. Правда, Василий Иванович? — спросил Мишка.
— Наверняка. Знаете, почему наши отступают?.. — И, как величайшую тайну, известную только ему одному, он шепотом поведал друзьям: — Почему наши отступают? Думаете, не побили бы фашистов там, на границе? Побили бы! Но наши не хотят, чтобы свои люди напрасно погибали. Помните, как было у Кутузова? Там в одном Бородинском бою сколько людей погибло!.. А наши хотят заманить гитлеровцев как можно дальше, а потом зайти им в тыл, окружить и всех до одного! Понимаете, их гадов, нужно уничтожить всех до одного!
Мишка и Тимка были целиком согласны. И Тимка советовал:
— Не лучше ли нам догонять своих, пока не поздно?
— Увидим. Утро, как говорят, мудренее вечера, — уклонился от прямого ответа Василек. — Тут нужно подумать, разобраться, а не то, гляди, немцам в зубы попадешь.
Василек длинной палкой начал переворачивать картофелину. Ноздри друзей жадно ловили чудесный запах печеной картошки. Она пахла очень аппетитно — скоро уже ее можно будет есть.
— А я очень люблю печеную картошку, — заявил Тимка, глотая слюну. — Как-то мы с Саввой пекли картошку и рыбу…
Мальчики тяжело вздохнули, вспомнив Савву. Перед глазами возникло такое знакомое лицо: большие синие с прозеленью глаза, всегда с интересом наблюдавшие все вокруг; рассеченная надвое черная широкая бровь — это жеребенок как-то брыкнул Савву на колхозной ферме…
Холодный ветерок пробежал по лесу. Зашелестели листья, на землю посыпались крупные капли росы. Где-то в чаще хищно крикнула сова, тягучее глухое эхо покатилось по лесу; вверху, над самыми головами мальчиков, видно спросонья, заворковала горлинка. Тимка еще больше втянул голову в плечи. Ему казалось, что кто-то стоит за его спиной и горячим взглядом сверлит его затылок. Это Савва! Большие глаза смотрят с упреком, из рассеченной брови льется кровь…
— Я боюсь мертвых, — жалобно сказал Тимка и ближе подвинулся к Мишке. — Когда умирала бабушка, меня ночью отвели к дяде Дмитрию.
— А я не боюсь, — сказал Мишка. — Подумаешь! Все умрем.
Сказал, а у самого от этих слов мороз пробежал по коже.
Василек, казалось, не слышал этого разговора. Обгоревшей палкой он начал выгребать из жарких углей печеную картошку. Мальчики теперь тоже забыли оо всем. Перед ними лежала обугленная картофелина. Они дружно потянулись к ней руками.
— Готова! — довольно объявил Мишка. Он разломил горячую картофелину пополам, поднес ко рту и жадно втянул в себя душистый пар.
Казалось, никогда в жизни не ели они такой вкусной картошки. Как это раньше никто из них не знал, что она так аппетитна! Даже подгоревшая кожица была очень приятной на вкус.
Тимка, по примеру Василька, мял каждую картофелину в ладонях, потом сдавливал и, придав ей вид оладьи, разламывал на две половинки.
— Как масло! — восхищался он.
От печеной картошки осталась одна шелуха.
Зарыли в угли оставшиеся сырые картофелины. Поев, почувствовали прилив тепла и сил.
Тимка стал живее, увереннее. Он разговорился:
— Если бы Соколиный бор был такой, как когда-то, нам бы нисколько не было страшно. Пусть бы все немцы пришли — не нашли бы ничего.
— А какой он был? — полюбопытствовал Мишка.
— Ого, какой! Знаете, какие дубы росли здесь? А грабы! Шестерым нужно было за руки взяться, чтобы обнять один граб. День нужно было на коне скакать, чтобы объехать лес кругом. А там, где наша речка, сам Днепр тогда протекал…
— Ну, это ты уж…
— Скажешь, неправда? А зверья сколько тут было! Медведи, дикие кабаны… А уж волков! Днем в село приходили, утаскивали свиней и даже волов. Если бы не знали люди такого слова, не было бы от волков житья. А то выйдет человек во двор, забьет в колоду топор по самое топорище, скажет такое заклятие — и дудки! Не подойти волкам к скотине.
— Откуда ты все это знаешь? — чуть насмешливо спросил Мишка.
— Да уж знаю! Дед Макар рассказывал. Он мне много разных историй рассказывал на пасеке. Один раз с ним было такое, что и вспомнить страшно. Пошел дед Макар маленьким в Соколиный бор за грибами. Забрался в чащу, а там не пролезть. Заблудился дед Макар. «Го-го-го! — крикнул он. — Помогите, люди добрые!» А в ответ только эхо стонет… Никто не услышал деда Макара, только волки серые. И двинулись они на него. Да что деду! Он прыг, как кошка, — и уже на дереве. Собралось волков больше сотни. Воют под деревом, подскакивают, щелкают зубами от голода, глаз с деда не сводят. А ему хоть бы что: сидит себе на дубе, усмехается… Сидит на дубе день, сидит ночь. Ему уже не до смеха. А волки и не думают уходить. Еще злее стали — только глаза блестят. Сидит он второй день и вторую ночь — они не уходят, уже начали дуб грызть. На счастье, лесом проходил лесник с ружьем — почуяли его волки и разбежались… А знаете, почему бор называется Соколиным?
— А ты знаешь?
— Мне дед-Макар говорил… Из-за Сокола. — И Тимка с увлечением начал рассказывать: — Был тот Сокол крепостным у пана. Тяжело жилось тогда людям. Все земли принадлежали панам, не то что теперь. Пан один, а земли много. На земле люди работают, а он говорит: «И земля моя, и вы мои». Все забрал у людей пан, да еще и бил их крепко. А отца деда Макара где-то за тридевять земель променял на собаку… Так вот, задумал пан и того Сокола променять на сибирскую кошку другому пану. Позвал пан Сокола — тот как раз в это время перевозил жито на панский ток, — да и говорит: «Вот я променял тебя, Сокол, этому пану на сибирскую кошку. Работай, — говорит, — на пана, слушайся его, а не то он шкуру с тебя спустит». А сам сидит, кошку поглаживает.
Крепко рассердился Сокол. Как держал в руках кнут, размахнулся и хлестнул одного пана по шее, а другого — по спине. «Караул! — завопили паны — Спасите!..» А он их кнутовищем, кнутовищем! Хорошо отделал анафемов, да и скрылся. Пошел в лес. Собрал там добрых парней, да и начал панов бить. Проходу им не давал, повыгонял их из имений. Люто ненавидели паны Сокола, а бедные люди очень его любили.
Жил Сокол в этом бору. Тут он сделал подземные ходы, и шли, говорят, те ходы до самого Киева. И туда, говорят, ходил Сокол и там не давал панам покоя… Да убили все ж таки Сокола. Насыпали ему товарищи посреди бора высокую могилу. Дед Макар говорил, что когда был маленьким, ходил на ту могилу, а с нее была видна Киевская лавра. Это уже теперь ветер развеял и дожди размыли могилу. А то была…
