Валерий Гусев - Скелеты в тумане
– Достань ружье, – сказал он мне, – и вытащи его из чехла.
Я так и сделал – и тут же настала тишина, и чаек будто и не было: в сообразительности им не откажешь.
И вот, наконец, показался Медвежий камень. Это тоже был остров, небольшой и впрямь очень похожий на медведя, жадно припавшего мордой к соленой воде, а на холке у него, как вздыбившаяся шерсть, топорщились невысокие мохнатые ели.
Мы сделали необходимую лавировку: «оставили медведя по праву руку и взяли левея» и поплыли вдоль высоченной бесконечной каменной стены. Она была совершенно отвесная, черная и мокрая внизу, а наверху покрыта лесом. Вся в глубоких вертикальных трещинах и щелях. И по ним взбирались наверх упрямые желтолистые березки. У подножия пенились белыми гребнями волны среди огромных круглых камней, которые кто-то будто нарочно накидал. И даже издалека было видно, какие они гладкие, обкатанные морем.
Тут эта стена стала закрывать от нас ветер, и папа отвел лодку подальше от берега, и отсюда стало еще красивее – будто прямо из моря вставала громадная гранитная крепость, а наверху, будто ее защитники, грудились отважные деревья и смотрели на каменные пушечные ядра, среди которых шумно толкались и бежали к берегу волны.
Мы долго шли вдоль этой стены и искали в ней какие-нибудь ворота. И никогда бы их не нашли – такие они оказались узкие, – если бы не услышали дикий знакомый вой. Это была громкая современная музыка, которая здесь, среди красивых скал и Белого моря, была совершенно чужая и звучала очень неуместно.
– Этого счастья мне хватало и в Москве, – морщась, сказала мама. – Стоило, конечно, добираться сюда за тысячу верст только для того, чтобы оглохнуть у Полярного круга, а не дома, в привычной обстановке и с большим комфортом.
Папа, конечно, ничего не ответил и повел лодку на веслах в узкий, как горлышко бутылки, проход, своды которого почти смыкались наверху. Вода здесь была темно-зеленая, глубокая и спокойная. Но во время прилива, сказал папа, здесь бурлит, как суп на костре.
Скоро проход расширился, и мы оказались в глубокой круглой бухте с отвесными скалистыми берегами. На левом склоне чудом, как бы в два этажа, разместилась вся Биологическая станция – рубленый домишко с серой от моха крышей, две драные палатки и сарай на причале, а в глубине бухты, вплотную к берегу, стоял иностранный корабль «Эдит Пиаф». И как он только пролез сюда!
С берега над кораблем свисал деревянный желоб, и по нему бежала в трюмы пресная вода. И стоял кругом, как в брюхе барабана, грохот от музыки, которая вырывалась из мощных судовых динамиков. А зарубежные матросы в желтых комбинезонах лазили по окрестным скалам и лакомились черникой.
Папа объяснил, что дальше, в глубине берега – большое и единственное в этих краях озеро, и все корабли, которые прибывают за лесом, заправляются здесь питьевой водой. И оглушают окрестности своей музыкой.
Мы подошли к причалу, и какой-то бородатый биолог помог нам пришвартоваться. И мы сошли на берег… И берег вдруг начал качаться у нас под ногами, будто состоялось в честь нашего прибытия местное землетрясение. Даже папу, старого морского волка, так качало, что он никак не мог поймать руку биолога, протянутую ему для знакомства.
Пока мы здоровались, знакомились и получали приглашение на обед, Алешка исчез. Мама стала беспокойно озираться.
– Да вон он, на скале, – сказал биолог, – фарцой занимается.
И точно – напротив причала, на самом верху отвесной скалы, исписанной названиями всех кораблей, которые когда-либо посещали станцию, мы увидели Лешку рядом с иностранным матросом в оранжевой куртке и вязаной, с детским помпоном, шапочке. Они очень оживленно беседовали, хотя Лешка знал по-иностранному всего два слова: «фейсом об тейбл».
Вскоре он вернулся, неся в подоле дедовой тельняшки свою добычу: жвачку, календарик с неприличной красоткой, стержень от авторучки, медную монетку с чьим-то надменным профилем в веночке и много чего-то еще.
– Ничего себе! – позавидовал я. – А ты чего отдал?
– О! – Алешка сделал большие глаза и поднял хохолок на макушке. – Я подарил ему такой красивый камень! Даже жалко было отдавать!
– Где же ты его взял? – безнадежно поинтересовалась мама.
Алешка не смутился. Но промолчал.
– Ну? – строго спросил папа.
– А там, – сделал Алешка небрежный жест, – недалеко… где мы разговаривали… Он под ногами валялся… – честно признался он и с надеждой добавил: – А вам что, тоже нужно? Там еще есть такие… И здесь полно.
– Сейчас же пойди, поблагодари, извинись и верни всю свою фарцу, – твердо сказала мама и заранее начала морщиться, предвидя Алешкин возмущенный вой. – Не позорь себя и нас… Коммерсант.
Но Алешка подозрительно мирно согласился. Настолько подозрительно, что мы не сводили с него глаз, когда он обегал бухту и перебирался на «Эдит Пиаф».
Матрос с помпоном помог ему спрыгнуть с фальшборта на палубу, и они начали что-то оживленно обсуждать. Потом матрос побежал к мостику, взлетел на него по крутому трапу и обратился к капитану. Капитан выслушал его и стал хвататься за голову и топать ногами, а потом бросил на палубу свою фуражку, схватил мегафон и что-то в него скомандовал. Тогда прибежал еще один матрос с ведерком и кистью, а двое других стали вываливать за борт шлюпку, и она закачалась на талях вплотную к скале.
– Понятно, – сквозь зубы сказал папа. – Наш меньшой тоже решил оставить на скале свой скромный автограф.
– И напишет на иностранный манер что-то вроде: «Здесь был Алиоша», – тоже сквозь зубы сказала мама и добавила с грустным восхищением: – Но какой организатор!
«Организатор» уже забрался в шлюпку. Рядом стоял матрос с помпоном и одной рукой держал ведерко, а другой почтительно поддерживал Лешку за шиворот, потому что шлюпка еще покачивалась.
Лешка макал кисть в ведро и «расписывал» стену. Потом отступил на шаг, откинул голову, полюбовался на надпись: «Лотка из Москвы», поставил дату и восклицательный знак. Пожал матросу руку, выбрался из шлюпки, снова подобрал в подол тельняшки свое наменянное на булыжник имущество и через пять минут стоял перед мамой, ожидая заслуженной похвалы.
– А почему ты не вернул сувениры?
– Забыл, – наивно соврал Алешка. – Я сейчас…
Но было уже поздно. На это Лешка и рассчитывал. «Эдит Пиаф» загудела, капитан облегченно надел фуражку и стал кричать в мегафон: забегали матросы, со скрежетом поползла, убираясь в клюз, ржавая якорная цепь – и лесовоз поспешно двинулся к выходу из бухты.
Оранжевый матрос с помпоном весело махал Алешке рукой. Алешка сцепил ладони и тряс ими над головой. Но недолго – кинулся подбирать свои сокровища, которые высыпались на причал, когда он в дружеском интернациональном приветствии выпустил свой полосатый подол.
«Эдит Пиаф» набирала ход, и мимо нас плавно скользил капитанский мостик. Алешка сделал попытку помахать и капитану, но тот нервно отвернулся. Хорошо еще, что Лешке не пришло в голову предложить ему обменять фуражку на булыжник и запустить его в окно рубки.
Потом Алеха забрался в лодку – укладывать добычу. При этом он старался, я заметил, не поворачиваться к нам правым карманом куртки, откуда торчал какой-то бумажный сверток.
Сверток был тяжелый – видно, как он оттягивал карман. Что он еще наменял?
– Это тайна, секрет, – просто и скромно сказал Алешка.
И правильно сделал. Если бы он признался сразу, что ему подарил иностранный матрос, кроме всякой ерунды, неизвестно, что бы с нами было при встрече с бандитами. Ведь Лешка всех нас спас от большой беды… Впрочем, обо всем в своем месте, в свое время…
Мы быстренько пообедали с биологами и сразу стали собираться в море. Папа сказал, что нам остался последний большой переход до губы Медвежьей, и надо успеть добраться туда засветло, чтобы не подходить к берегу в темноте и вовремя устроиться на ночлег.
Глава VIII
Папин берег
Мы выбрались из бухты, обогнули крутой пузатый камень, на голой лысине которого флагом полыхала одинокая краснолистая березка, и поплыли дальше – вдоль да по бережку, вдоль да по крутому.
Лодка мерно покачивалась, шуршала волна по бортам, гнулась над головой мачта. Оголтело кричали чайки, отставшие от лесовоза. Он уверенно шел впереди нас, в открытом море, и на глазах уменьшался, а потом вовсе исчез за горизонтом, будто в панике удирал от Алешки.
В общем, до места нашей будущей длительной стоянки и бурных приключений мы дошли благополучно. Только один раз с моря налетел шквал – холодный ветер с ледяным дождем, но папа успел угадать его и спрятал лодку у берега, в закрытом заливчике. Мы благополучно отстоялись там и к вечеру уже подходили к заветным папиным берегам.
Недаром он так к ним стремился почти двадцать лет! Здесь было так красиво. Я уже начал привыкать к суровой северной красоте, но здесь как будто она собралась вся, со всего Белого моря, со всей древней русской земли.
