Анатолий Рыбаков - Кортик. Бронзовая птица
Глава 48
СНОВА ЛОДОЧНИК
На улице уже темнело. Тяжелый выпал денек! Но зато сколько сделано! Отстояли лагерь — раз. Установили, что лодочник следит за “графиней”, — два. Обнаружили, что старуха пользуется бронзовой птицей в музее как тайником. Тайника они не открыли, но это дело времени. Еще одна-другая попытка, и они его откроют.
Правда, они опоздали на поезд. Вечерний уже ушел, придется дожидаться утреннего. Но это мелочь. Ведь лето. Они могут переночевать под любым кустом.
Оживленно обсуждая события сегодняшнего дня, мальчики дошли до угла и остановились. Миша предложил пойти в городской парк и переночевать там на скамейках.
— Неудобно, — возразил Славка: — ведь мы не бродяги.
— Что ты предлагаешь?
— Перекочевать на вокзале.
— Во-первых, там противно, а во-вторых, не пустят. А если тебе не хочется в парке, то пойдем к собору. Возле него садик, мы и переспим…
— Ладно, — согласился Славка.
Мальчики повернулись и… застыли на месте. Перед ними стоял лодочник…
— Ба! — сказал лодочник, улыбаясь своей противной улыбкой. — Привет старым знакомым!
— Здравствуйте, — ответил Славка, вежливый даже по отношению к человеку, которого сам вывалил из лодки.
Миша промолчал, исподлобья поглядывая на лодочника.
— Гуляли? — продолжая улыбаться, спросил лодочник.
— А вам какое дело! — огрызнулся Миша.
Лодочник неодобрительно качнул головой:
— Ай-ай-ай… Зачем так грубо?! Вижу — земляки. Как не подойти. Или вы обижаетесь на меня?
— Ни на что мы не обижаемся, — проворчал Миша.
— А я думал, обижаетесь. И напрасно. Не вам надо обижаться, а мне. В реке искупали, а вот видите, не обижаюсь.
И он засмеялся одним ртом, в то время как глаза его продолжали настороженно смотреть на мальчиков.
— Обратно в лагерь?
— Да.
— Так ведь поезда кончились.
— Есть добавочный, ночной, — соврал Миша.
— Вот как? — притворно удивился лодочник. — А я и не знал. Думал, придется в городе ночевать. Отлично! Значит, уеду.
И вместе с Мишей и Славкой зашагал к вокзалу.
Мальчики не знали, как от него избавиться. Но, кроме вокзала, им некуда было идти. А ночного поезда нет. Да они все равно не поехали бы с лодочником. Шагай с ним ночью по лесу от полустанка к лагерю. Еще зарежет по дороге…
Тускло освещенный вокзал был пуст, только несколько пассажиров дремали на деревянных скамейках с высокими спинками, придерживая во сне руками узлы, мешки, чемоданы.
— Поезда, оказывается, нет, — сказал лодочник, тонкой усмешкой показывая, что ребята его напрасно обманывали: он хорошо знал, что поезда не будет.
— Значит, нет, — невозмутимо ответил Миша, усаживаясь на скамейке.
Рядом с ним сел и Славка.
— Что-то надо придумать, — с деланной озабоченностью проговорил лодочник. — Вот что: здесь поблизости живут мои знакомые, пойдемте. Они с удовольствием пустят нас переночевать.
— Нам и здесь хорошо, — решительно ответил Миша.
Лодочник убеждал их пойти с ним, то суля сытный ужин и мягкую постель, то угрожая тем, что все равно в двенадцать часов вокзал закроют и им придется ночевать на улице. Но мальчики отказались наотрез, и было ясно, что они не сдвинутся с места.
Лодочник без них тоже не уходил.
Часы пробили девять, потом десять, одиннадцать, Дмитрий Петрович расспрашивал их об отряде, о лагере, но мальчики, привалившись к жестким деревянным спинкам сидений, дремали или делали вид, что дремлют.
Изредка грохотали на путях скорые поезда и товарные составы. За большими окнами на платформе мелькали красные и зеленые огоньки, качались белые огни ручных фонарей. Слышались резкие свистки кондукторов, им отвечали протяжные гудки паровозов. В двенадцать часов служитель в черном неуклюжем пальто обошел зал, встряхивая за плечо дремлющих пассажиров и предлагая им очистить зал. Но никто не поднялся с места. А милиционер отвернулся в сторону, делая вид, что это его не касается.
Так прошло несколько томительных часов. Сквозь дремоту мальчики чувствовали на себе неусыпный взгляд лодочника. Он то сидел, то прохаживался по залу, выходил на площадь, на платформу, возвращался, но мальчики понимали, что он ни на минуту не выпускает их из виду.
Часы еще не показывали четырех, а уже за окном начало быстро светлеть. Сразу стали видны люди на платформе, смазчики, весовщики…
Вокзал постепенно заполнялся пассажирами. Рабочий поезд, которым мальчики могли доехать до своей станции, отходил в шесть часов. Впрочем, они не собирались уезжать: охота им ехать вместе с лодочником! Через час будет еще поезд, они и уедут.
Часовая стрелка приближалась к шести. Лодочник становился все беспокойнее. Скрытый высокой спинкой сидений, он следил за входной дверью, иногда вставал и через окно смотрел на привокзальную площадь.
— Графиню дожидается, — тихо сказал Славка.
— Точно, — подтвердил Миша.
Появилась “графиня”. Она пересекла зал и вышла на платформу. Лодочник незаметно последовал за ней. Наверно, чтобы увидеть, в какой вагон она сядет.
Вскоре лодочник вернулся:
— Поехали, ребята! Есть у вас обратные билеты?
— Они нам не нужны, — ответил Миша.
— Зайцы, — рассмеялся лодочник.
Раздался первый звонок.
— Мы не едем. У нас дела, — сказал Славка.
Лодочник нахмурился, исподлобья посмотрел на ребят:
— Как это не едете?.. Почему?
— Не едем, и всё, — сказал Миша. — И вообще, какое ваше дело? Чего вы к нам пристали? Вам нужно — и поезжайте!
Лодочник стоял с нахмуренным лицом. Раздался второй звонок.
— Дело ваше!
Лодочник повернулся и пошел на перрон.
Глава 49
ПОЛЕЗНЫЙ БОЛЬНОЙ
Отряд ликовал. Не удалось их выгнать отсюда! Авторитет Миши вырос неизмеримо… Всем казалось, что он совершил нечто героическое: ездил в город, разговаривал в разных учреждениях… И с ним посчитались, как с настоящим, взрослым вожатым.
Вырос Миша и в собственных глазах. В отношения к ребятам у него появилась этакая добродушная покровительственность. Подражая Коле Севостьянову, он, разговаривая с ними, снисходительно улыбался, как улыбаются взрослые милому ребячеству детей. Он уже не спорил, не горячился, а терпеливо разъяснял тот или иной вопрос, именно так, как взрослые объясняют что-либо детям. При этом он покровительственно обнимал своего собеседника за плечи, как всегда делал Коля Севостьянов. Правда, Коля делал это с высоты своего большого роста, но Мише казалось, что и у него неплохо получается.
Впрочем, не всем так казалось.
Зина Круглова отозвала в лес Генку и Славку и с тревогой сказала:
— Ребята, вы заметили, что с Мишей делается?
Генка и Славка поникли головами: они заметили, что делается с Мишей.
— Он задается, строит из себя большого начальника, — сказал Генка.
— У него появились элементы “вождизма”, — добавил Славка.
— Но ведь он может оторваться от коллектива! — с ужасом проговорила Зина.
— Очень даже просто, — подтвердил Генка.
— “Вождизм” всегда приводит к отрыву от коллектива, — изрек Славка.
— Надо что-то делать, — в страшном волнении сказала Зина. — Мы не можем допустить, чтобы он на наших глазах погиб для общего дела. Его надо спасти.
Ребята задумались. Спасти, конечно, надо, но как?
— Может быть, поговорить с ним? — предложил Славка. — Объяснить ему, куда он катится.
Генка отрицательно замотал головой:
— Не послушает он тебя. Скажет, что это у него стиль руководства. Нет! Нужны сильные средства. Надо ударить так, чтобы сразу очухался. Тогда подействует.
— Что же ты предлагаешь?
— Поставить вопрос на комсомольском собрании.
— Сразу выносить на собрание? Давайте сначала поговорим с ним. А уж если не исправится, тогда вынесем на собрание…
Так ребята и решили. Но Миша ничего не знал об их разговоре и продолжал вести себя по-прежнему.
Со взрослыми он держался степенно, с сознанием собственного достоинства. Правда, и председатель сельсовета и крестьяне не знали о его разговоре с секретарем губкома комсомола, но то, что Миша не подчинился приказу Серова, а Серов не настаивал па своем распоряжении, свидетельствовало, что за отрядом стоит какая-то сила и выселить отряд отсюда не так просто.
И в отряде дела шли как нельзя лучше. Происшествий почти никаких. Только вот Сева расхворался самым серьезным образом.
У него болела голова, першило в горле, ему было трудно глотать и даже дышать. Термометр показывал тридцать девять и девять десятых градуса.
Бяшка, известный знаток медицины (его мать служила в амбулатории няней), велел Севе открыть рот, посмотрел и объявил, что у Севы ангина.
