Владимир Кузьмин - Игра на изумруд
Адрес Василия Прощай Петруша знал, хоть не был уверен, что тот и теперь по нему проживает. Но что мешает проверить? Благо адрес этот располагался неподалеку от театра, в Заисточье, в Татарской слободе. Вот я после репетиции и отправилась вниз от театра по Московскому тракту до бывшего Елсуковского трактира, затем направо и вскоре уже подходила к нужному дому в небольшом переулке, едва ли не на берегу Томи.
Навстречу мне из ворот дома вышла женщина. Невысокая, по-крестьянски укутанная в шаль, обутая в валенки. Была она проворной и шустрой в движениях, из чего я заключила, что, скорее всего, она должна быть словоохотливой.
– Здравствуйте, – обратилась я к ней. – Вы в этом доме проживаете?
– В этом. А то в каком же еще. Коли выхожу из ворот, так, верно, тута и проживаю, а то с чего бы мне отсюдова выходить?
– Так, может, в гости захаживали? – с улыбкой ответила я. Тетенька оказалась разговорчивой даже сверх моих ожиданий.
– Не-а, я в гости аккурат и иду. К снохе своей, да и к муженьку ейному, то есть к сыну родимому. Они почитай что татарва, так как муж у меня из татар будет, а у снохи так и обеи родителя из татар. Но родня как-никак, хоть и татары, надо и погостевать.
– Подскажите, а в этом доме студент бывший по фамилии Прощай не живет ли?
– Васька-то? Не, в доме не живет. Он во флигеле проживает. Да это не совсем флигель, более на сарай похож. Вот в энтом сарае и проживает Васька-то.
– А дома ли он?
– Да у себя должон быть. Замка-то нету. То есть он на двери, как уходит, так обычно замок вешает, а как дома – так без замка. А самого не видала, врать не стану. Да вы зайдите, сами гляньте. У нас за поглядеть денег никто спрашивать не станет.
– Спасибо. Зайду взгляну, может, и дома оказаться, раз замка нет.
– Может, может. Замка ж нету. А я побегу, а то вы меня совсем заболтали, а мне и недосуг.
– Еще раз спасибо, – сказала я и постаралась прошмыгнуть во двор, не давая собеседнице начать очередную тираду.
Двор оказался не слишком обширен. Помимо двух домов, в один этаж и в два, имелись в нем дровяные сараи и небольшой флигелек с единственным окном в жилой части и крохотным оконцем для освещения сеней. Две ступеньки крыльца и дорожка к нему были присыпаны снегом, но не слишком. Я стала вспоминать, когда последний раз шел снег. Вроде бы вчера с раннего утра. Получалось, что жилец флигеля, если он сейчас дома, вторые сутки не показывает носа на улицу. Не слишком ли долго? Но накидная скоба откинута в сторону, замка в ней нет, да и дверь кажется прикрытой неплотно.
На всякий случай я поднялась на эти две ступеньки, стараясь ставить ноги на самый их край, и осторожно приоткрыла дверь. Но ничего особого за ней не увидела: сени как сени, лавка вдоль стены, всяческое старье, висящее на вбитых в стены гвоздях. Дверь в комнату закрыта. Я постучала, мне не ответили, и я шагнула в сени и вновь постучала, теперь уже во вторую дверь и громче. Вновь нет ответа.
Дверь открылась легко, но с противным скрипом. А дальше я едва смогла сдержаться, чтобы не начать кричать: у самого порога лежал труп ребенка. А еще через секунду я догадалась, что нашла не только кучера необычного возка, но и того самого Гнома. Васька Прощай лежал подле лежанки в дальнем правом углу комнатки. Из груди торчала костяная рукоять ножа.
Я попятилась, стараясь наступать на свои следы. Пол в сенях покрыл иней, и они были видны отчетливо, а других следов не было. Вот так задом наперед я выбралась на крыльцо, затем уже нормальным ходом за ворота и прошла до пересечения переулка с улицей.
Интересно, извозчики часто появляются здесь, на этой улице? Оказалось, что не столь редко, как можно было предположить.
– Вот возьмите четвертак, – обратилась я к извозчику. – Езжайте в дом полиции и сообщите, что по этому адресу произошло убийство. Если станут спрашивать, кто сообщает, скажите, что Дарья Кузнецова. Вернетесь обратно, получите еще столько же.
– Это вы мне потому предлагаете двойную плату, что сомневаетесь, исполню ли я просьбу? Обижаете, можно сказать.
– Это я потому, что вы мне вскоре понадобитесь.
До меня стала доходить вся глупость моего поступка. Обещала ведь не предпринимать необдуманных действий, а сама отправилась в место, про которое заблаговременно могла понять, что оно опасное! Понятное дело, что для господина Прощай у меня было приготовлено объяснение моего прихода к нему, которое я в данный момент и припомнить не могла. Но главное – я полагала его человеком легкомысленным, не способным даже предположить истинные причины моего появления. Опять-таки он меня не знал. Но как же я не догадалась, что могу встретить здесь Гнома! А уж этот тип был настолько опасен, что мне стоило держаться от него за три версты, а то и дальше. Куда ему было деваться в чужом городе, в чужой стране? Да к единственному известному ему человеку! Я же чуть не оказалась в этом месте в тот самый момент, когда преступники выясняли свои отношения при помощи ножа и пистолета.
Поругав себя как следует за легкомыслие, я немного успокоилась. До прибытия полиции оставалось время, и я решила еще раз заглянуть в комнату убитого Прощай и осмотреть ее более тщательно. Было страшно, но другого случая для меня точно не представится. Опять ступая по своим следам, я дошла до дверей в комнату, постояла, дав глазам свыкнуться с полумраком, и стала смотреть слева направо, по ходу часовой стрелки, стараясь запомнить все в мельчайших подробностях.
Левая стена пуста, лицевая, с окном, – тоже. На подоконнике горшок с давным-давно увядшим и засохшим цветком, обломанное с угла зеркальце, бритва. Бритва неплохая, германская. И почти новая, так как надпись «Zolinger» на ней видна еще совершенно отчетливо, а со временем она затирается. Это я по дедушкиной бритве знала. Похоже, что хозяин брился у окна. Но это не важно. Не стоит забивать голову излишними подробностями.
Далее, в углу, – этажерка. Неплохой работы, только очень старая и обшарпанная; вторая сверху полка сломана и прогнулась. На двух нижних полках книги. Бросается в глаза корешок, где написана фамилия автора: Бакунин. А на второй полке, на самом видном месте, – сочинения Карла Маркса. Как же без этого! И то, что запрещенные книги стоят вот так, выставленные напоказ, многое говорит о характере их хозяина. Не о его смелости, конечно, а о его любви бравировать и похваляться. Прав Петруша: невеликого он был ума. Правая стена, как и все прочие, обшита досками и побелена. Давно побелена, известь где обкрошилась, где в грязных пятнах. Полка с какой-то утварью и посудой, широкая лавка и лежанка, устроенная из сломанного дивана без спинки, но с боковыми валиками-подлокотниками. Лежанка стоит в самом углу, вдоль стороны. Убитый Васька Прощай полулежит-полусидит, прислонившись частично к лежанке, частично к стене. Ноги подогнуты. На полу подле правой руки – револьвер. Армейский «наган», скорее офицерский, чем солдатский, но в точности отсюда не разглядеть. Хотя накладка на рукояти слишком нарядно смотрится для простого солдатского оружия, значит, «наган» офицерский, с механическим устройством поворота барабана. Очень похоже, что господин Прощай вскочил с лежанки, получил удар ножом, ноги у него подогнулись, и он опустился на пол рядом с лежанкой. Но у него достало сил выстрелить в спину уходящему, а может, и убегающему, убийце.
Так. Внешность можно не запоминать, ни к чему сейчас внешность. Одежда, обувь? Ничего примечательного.
Смотрим дальше. Перед лежанкой неуклюжий столик, накрыт газетой вместо скатерти, чайник, бутылка смирновской водки с красной головкой из сургуча, хлеб – полбуханки нарезано, половинка целая. Два соленых огурца лежат прямо на газете. Тут же копченая щука. Все не тронуто. Да, конечно, две кружки. Все это добро приобретал хозяин квартирки, француз соленые огурцы ни в жизнь не купил бы. Но трапезничать они собирались вдвоем. Вот только поссорились. Ладно, отложим всякие выводы на потом. Смотрим дальше. Дальше печь с плитой. Подле топки несколько поленьев. На плите кастрюля, закрыта крышкой. Следующая стена: рукомойник, ведро под ним, между рукомойником и плитой на табурете еще одно, чуть более чистое, ведро с водой и ковшиком подле него. Вешалка в виде дощечки с торчащими из нее палочками с одиноким пальто и шапкой.
И наконец, по сути у моих ног, почти на пороге второе тело. Лежит лицом вниз, вытянувшись и чуть на боку, потому что рука в последний миг дернулась прикрыть рану и осталась придавленной телом. Одет в ту самую куртку, в которой мы его видели возле больницы, на голове студенческая фуражка. Фуражка велика, но с головы не свалилась. Почему? Потом подумаю. Дырка от пули чуть правее левой лопатки. Сюда пуля угодила и, похоже, прошла навылет. В каком месте, не видно, но рана точно есть. Кровь, вытекавшая из раны на спине, растеклась позади тела небольшой лужицей, похоже, по большей части впиталась в одежду. Из раны на груди натекла куда большая лужа. Вот и выходит, что пуля пробила тело насквозь. А если так, то куда полетела дальше? Странно, но на стене нет никакого следа от удара пули – ни отверстия, ни царапины.
