Владимир Кузьмин - Игра на изумруд
– Что ж такое вы говорите?! – укоризненно спросил их Афанасий, держащий этих двоих за воротники. – Разве ж можно с людями так?
И стукнул налетчиков головами.
– Ты смотри сильно не калечь, – попросил его Гоша.
Пока все внимание было приковано ко мне, дежурившие за углом чайной Афанасий с Гошей потихоньку приблизились к месту событий, и их появление явилось для шпаны громом среди ясного неба.
– А и покалечу, что с того? – добродушно откликнулся Афанасий. – С них не убудет, и так уж убогие.
И принялся равномерно постукивать все еще болтающихся в его руках хулиганов головами. Раз пять-шесть стукнул, после чего аккуратно поставил на ноги и отпустил. Оба-двое рухнули как подкошенные.
– Ты смотри! – воскликнул Гоша, ни к кому особо не обращаясь. – Нас теперь больше стало. Вам, сударыня, которого оставить для развлечений и забав? Этого? Что, всех троих? Пойдемте тогда, ребята, подальше, чтобы в крови не испачкаться. Крови сейчас будет море.
От таких слов оставшиеся на ногах бандиты потеряли дар речи. А как только Гоша с Афанасием отошли в сторонку, да и Петя, оценив игру, сделал то же, хотя и подвинулся в другую сторону, и троица бандитов осталась со мной с глазу на глаз, им стало уже совсем не по себе. Еле сдерживая смех, я с ножом в руках шагнула к ним и гнусаво пропела ту самую песенку, которой пытался меня напугать блатной во дворе полиции:
– Ух, сколько я зарезала, сколько перерезала!
Ближайший ко мне хулиган отпрянул в сторону и оказался рядом с Петей, которого, похоже, считал на сей момент самым безопасным из нас, но Петя успел резко ткнуть носком сапога в его подошву, и он кувырком полетел в сугроб на обочине.
– Шухер[33], – еле слышно и очень жалостливо произнес один из двух оставшихся блатных. Он хотел крикнуть, вот только дыхание у него перехватило.
Этим двоим уж не оставалось иного пути, как бежать в ту сторону, где стояли Афанасий с Гошей. Мне даже показалось, что они непроизвольно желали спрятаться от меня за широкой спиной чемпиона мира. Афанасий, не особо напрягаясь, сграбастал их обоих на бегу и одного, можно сказать, подал Гоше.
– Подержи чуток!
– Еще чего, стану я его держать, – не согласился клоун, – пусть полежит.
Он сделал ловкую подсечку и поставил ногу на упавшее тело, как это любят делать охотники, фотографируясь с трофеями.
– А ты чего застыл? – спросил Афанасий последнего, поворачивая его лицом ко мне и слегка подталкивая в спину. – Иди к барышне, ей поиграться с тобой хочется.
Толчок был в самом деле легонький, но, сделав шаг в мою сторону, и этот представитель местной шпаны рухнул в снег лицом.
– Это еще чаво? – не понял Афанасий, склоняясь над неподвижным телом. – А-а-а! Вон чаво, обморок!
– Ну что, – очень громко обратился к нам Гоша. – Шкурки снимать будем?
От таких его слов Жердяй всхлипнул в голос, а остальные, кто еще не был в обмороке, посильнее вжались в снег.
– Да вы что? – возмутилась я. – Сегодня святые Кирилл и Мефодий. К чему самим грех на душу принимать? Свезем всех в пекарню, пусть уж там их свежуют и разделывают на пирожки с мясом.
– Ну что ж, воля ваша, сударыня, – со вздохом недовольства ответил Гоша. – Велите на пирожки – пущай из них пирожки стряпают. Токмо дозвольте попросить мясников, чтобы вот с энтова и вон с того шкурки поаккуратнее сняли, я из них коврики сделаю.
– Э-э-э… – наконец смог произнести хоть что-то Петя, утирая слезы, выступившие от сдерживаемого смеха. – Идемте, что ли, сани подгоним. Не на руках же их тащить!
– Дяденька, – вежливо обратилась я к лежащему Жердяю. – Можно я ваш ножичек себе оставлю? Очень прихватистый ножичек, могу на вашем горлышке показать. Что ж вы так непонятно головой мотаете и мычите? Нельзя? Или можно? А, вон вы о чем! Мол, не нужно показывать, а взять можно… Спасибочко!
Жердяй промычал нечто нечленораздельное, и мы вчетвером очень, ну очень не спеша, пошли к нашим саням.
– Фу, не могу больше! – простонал Гоша, как только мы расселись.
– Да уж, – поддержал его Афанасий, – повеселились. Нас теперь за самых страшнейших бандитов и злодеев вспоминать станут.
– Надо будет мне сюда заглянуть, послушать, какие разговоры пойдут, – поддакнул Петя. – Но боюсь, что посетители станут из харчевни через окна выпрыгивать.
– А уж вашу, Даша, шутку про пирожки с мясом еще лет сто будут повторять[34]. Детей на ночь пугать будут! Жаль, нельзя прямо сейчас со всеми поделиться! Мы ж с Афоней изведемся такие истории замалчивать.
Я так и не решилась отругать Петю за то, что он не стал убегать от бандитов. Сама даже не знаю, понравилось бы мне такое правильное решение? Ох, какая сложная это штука – романтические отношения.
29
– Здравствуйте, Дарья Владимировна, о светоч грез моих и жалобы моего израненного сердца! – как всегда, витиеватым комплиментом поздоровался со мной наш театральный буфетчик Петруша.
– И я рада вас видеть.
– Кто из вас сегодня будет суфлировать? Вы или дедушка? Я тут оказался не в курсе последних событий и уж не знаю, окончательно Афанасий Николаевич по актерской стезе пошел или нет. Сыграл он свою роль столь отменно, что я на месте господина антрепренера всенепременно уговорил бы его актерствовать в труппе. А там, глядишь, и вас бы на сцене увидел.
– Ну, последнее вряд ли. И уж не в этом сезоне точно. А суфлировать в этот раз мы станем по очереди. Дедушка играет небольшую роль и выходит всего в двух сценах. Там я его и подменю в будке. Остальное же время я буду с шумами работать. Вот так!
– Это что же выходит? – Петруша сделал задумчивый вид и принялся что-то вычислять, загибая пальцы на руках. – Выходит, у вашей семьи три должности в театре на двух человек!
– Выходит, Петруша, выходит, – вздохнула я. – А зачем вы из себя неуча изображаете? Я ведь прекрасно знаю, что вы в университете учились. И, простите, если этот вопрос покажется вам бестактным, отчего вы не закончили образование?
– Стал жертвой собственных политических убеждений, – очень грустно и очень серьезно ответил буфетчик, но не выдержал и рассмеялся. – Все именно так, да не совсем. Не так все просто.
– Так расскажите, время же еще есть, – попросила я.
– Особо рассказывать нечего. Вы сами прекрасно знаете, что в студенческой среде немало народу придерживается радикальных, а то и революционных взглядов. И очень часто разговоры о политике доходят до откровенных призывов к бунту, к революционному восстанию. «Спасем отечество! Кровавым террором смоем тиранию самодержавия!» Я же всегда придерживался умеренных взглядов и, несмотря на моду быть революционером, эти свои убеждения не скрывал и считал нужным их высказывать. Говорил, что не бунтовать надо, не к топору мужика призывать, а работать на благо своего народа, а главное, уважать его. Кто-то усмотрел в моих словах сходство с речами господина Молчалина, который выведен в комедии «Горе от ума». Ну, помните, он говорил, что с уважением нужно относиться и к дворнику, и к его собаке? Но прозвище за такие речи мне отчего-то дали Буфетчик Петруша. Более того, без всяких поводов с моей стороны иные стали считать меня едва ли не доносчиком. А тут, несколько лет тому назад, господа студенты устроили манифестацию. Многих тогда отчислили из университета, позже кое-кто стал проситься обратно, и их взяли. Кто-то стал уже совершенно глупо и нагло заявлять, что это я их предал. Это каким же образом? Про манифестацию властям рассказал? Так они же ее на вокзальной площади всенародно провели! В общем, обиделся я и ушел в буфетчики. Была и иная причина, семейного характера, чтобы пойти на хлебное место служить. Кстати, в той манифестации и господин Массалитинов участвовал и тоже отчислен был.
– И что же, он такую же ерунду про вас говорил?
– Ну что вы! Николай умный и порядочный человек. У нас в революционеры по большей части те идут, кто и учиться толком не может. Или не хочет. Был у нас на курсе Васька Прощай. Прощай – это его настоящая фамилия. А обращались все к нему исключительно Васька, так как уважения к своей персоне он не вызывал даже у нищих бродяг. Он, кстати, тоже недоучился, но не сам ушел, как я, а был изгнан за неуспеваемость. Так вот он больше всех других кричал о моем предательстве. А тут несколько дней назад смотрю: стоит на улице возок немного необычного вида, а на козлах Васька. «Здравствуй, – говорю. – Прощай. Неужто в кучера подался?» «Нет, – отвечает. – Это у меня революционное задание, я теперь в боевой эсеровской группе и важными для революции делами занят!»
Гордо так все это сказал. Но главное, кому – мне, человеку, которого он искренне почитал предателем и доносчиком. Великого ума человек, не иначе!
– Петруша, вы уж будьте любезны, расскажите мне про возок этот. И про Ваську тоже. Может, адрес его знаете? – все это я проговорила медленно и ласково, боялась вспугнуть случайную удачу. Ничегошеньки у нас с этим возком не получалось, а тут нате вам!
