Джон Гришэм - Активист. Теодор Бун расследует
— Пожалуйста, дальше без эксцессов. Регламент предписывает нам проголосовать сегодня, поэтому проявите терпение.
В аудитории установилась почти полная тишина. Мистер Стэк взял лист бумаги, нахмурился и произнес:
— Согласно списку, высказаться хочет девяносто один человек.
Многие ахнули. На часах было пять минут двенадцатого.
Стэк продолжил:
— Обычно, когда у нас столько желающих, мы ограничиваем выступления до трех минут. Девяносто один умножить на три — это двести семьдесят минут, то есть еще четыре с половиной часа. Не знаю, кто столько высидит.
Мистер Граймс перебил:
— Мы ведь можем при желании менять регламент?
— Да, у нас есть такие полномочия.
— Ну так давайте ограничим число выступающих.
Это снова вызвало спор среди членов комитета, и они битых десять минут препирались, как лучше сэкономить время. Наконец Сэм Макгрей, самый почтенный из них, к тому же который говорил меньше всех, предложил заслушать пятерых ораторов, дав им по пять минут. Это гарантировало, что к полуночи собрание удастся закончить, позволив выслушать достаточно мнений. Макгрей озвучил то, что понимали все: ораторы будут повторять друг друга. Комитет согласился, и регламент тут же изменили. Стэк настаивал, чтобы те, кто будет выступать, посовещались с друзьями и родственниками и решили, кто что скажет. Это вызвало хаос в зале и съело еще несколько драгоценных минут.
Первый оратор вышел к кафедре почти в половине двенадцатого: это был хорошо одетый бизнесмен, очень ждавший новое шоссе. Он не сказал ничего нового: на Бэттл-стрит жуткие пробки, Семьдесят пятое шоссе необходимо дублировать за счет объездного, от этого зависит экономическое развитие округа и так далее. Потом отец Харди выступил от лица всех землевладельцев, чьи земли лежали на пути будущего шоссе, и подробно рассказал о злоупотреблении правом принудительного отчуждения собственности. Будучи священником, Квинн привык вещать с амвона, и его речь произвела эффект. Местный предприниматель, занимающийся монтажом водопроводных систем, высказался за шоссе: дескать, у него восемь бригад на восьми пикапах из-за пробок никуда не успевают.
Тео внимательно слушал, когда подошел Себастиан Райан:
— Тео, сними на минуту маску.
— Что? — спросил Тео, стягивая маску.
Себастиан наклонился к нему и, заметно волнуясь, шепнул:
— Слушай, по-моему, ты должен выступить от имени детей.
Тео растерялся. По спине у него пробежали мурашки. От ужаса он не мог произнести ни слова.
— Твоя речь будет пятой, — продолжал Себастиан, — и когда ты пойдешь к трибуне, мы скажем детям идти за тобой. Пусть комитетчики поерзают под бесхитростными детскими взглядами. Тео, так нужно.
— Я не справлюсь, — выдавил Тео. Во рту у него пересохло.
— Еще как справишься. Ходят слухи, что члены комитета и многие другие хотят посмотреть на ребят, снявших видеоклип. Ты — тот, кто нужен, Тео.
Глава 28
С трудом переставляя ноги, Тео шел по центральному проходу к трибуне и за несколько шагов до стола членов комитета, сидевших с каменными лицами, вдруг понял, что не знает, о чем говорить. Он не готов — у него нет конспекта, ни единой строчки! От страха горло у него сжалось, стало трудно дышать. Тео с трудом подавил желание броситься назад. Слева мелькнуло знакомое лицо — Майор, с гордостью смотревший на воспитанника, улыбнулся и поднял сжатый кулак, словно говоря: «Иди и задай им жару, сынок».
Тео знал, что за ним идет целая толпа, он слышал за собой движение, видел, как с правых и левых рядов встают дети и присоединяются к идущим. Когда он подошел к кафедре, свободное пространство у сцены уже заполнили десятки, а может, и сотни детей в желтых банданах и масках. Малыши из подготовительных классов Джексонской школы и учащиеся постарше из команды активистов сбились в плотную желтую толпу и во все глаза глядели на членов комиссии.
Тео неохотно поднялся на трибуну. Взявшись за микрофон, пододвинул его на несколько дюймов, не зная, о чем говорить. В зале было тихо, все сидели в напряженном ожидании. Разбушевавшиеся взрослые стихли при виде детей.
Тео силился что-нибудь вспомнить из своей карьеры в дискуссионном клубе, но не мог — он был перепуган, как никогда в жизни. Прошло несколько мгновений, и стало ясно — никто за него говорить не будет. Тео кашлянул, стянул желтую маску и выдавил:
— Я Тео Бун, учусь в восьмом классе Страттенбергской средней школы.
— Так это ты сделал видеоклип, что выложен на «Ю-тубе»? — помог ему мистер Джеррони.
— Да, сэр. С помощью друзей.
Восторженный рев в зале изумил Тео. Оглянувшись, мальчик увидел, как люди повскакивали с мест, и через силу улыбнулся. Клип уже набрал более ста тысяч просмотров.
Видимо, все присутствующие посмотрели его, и не единожды.
Когда буря немного улеглась, Джеррони сказал:
— Спасибо, мистер Бун, за ваше видео.
Остальные члены комитета чувства благодарности не разделяли. Сэм Макгрей спросил:
— Вы и есть тот самый хозяин собаки?
— Да, сэр.
— Если мне не изменяет память, в газете писали, что вы назвали строителей шоссе бандой отморозков?
В зале раздались свистки — людям не понравился вопрос. Тео впервые убедился, что тринадцать лет — это преимущество: члены комитета не могут позволить себе грубости или откровенного давления в разговоре с мальчишкой.
— Нет, сэр, — невозмутимо ответил он. — Отморозками я назвал негодяев, избивших мою собаку.
Макгрей кивнул, ничего не добавив.
— Как ваш пес? — участливо спросил Джеррони.
— Спасибо, поправляется.
В зале раздались аплодисменты.
— Нельзя ли по существу? — с нескрываемым раздражением сказал Граймс, которому уже надоело смотреть на малолетний сброд, прячущий лица за желтыми масками.
Стэк, как председатель, сказал:
— Вам слово, мистер Бун. У вас пять минут.
Он сверлил Тео черными глазками, тот отвел взгляд. Он не мог дышать или думать, он мог только стоять, вцепившись в трибуну. Секунды бежали. Зал ждал. Тео боялся, что вот-вот потеряет сознание.
Одним из самых трудных упражнений на дебатах была спонтанная речь, когда требовалось выступить перед аудиторией экспромтом, без конспекта. Стороны приступали к прениям, понятия не имея, чего ожидать. Учитель Маунт объявлял тему дня, и каждой команде давалось пять минут, чтобы собраться с мыслями и придумать аргументы. Первым, чему Маунт научил свою команду, было привязать обсуждаемую тему к чему-то личному, в чем ты хорошо разбираешься.
Тео поднял глаза на своего союзника Джеррони и начал:
— Мои родители юристы, я много времени провожу у них на работе. Я, можно сказать, вырос в их офисе и многому научился. Многому для тринадцатилетнего подростка. Я читал о юридической норме принудительного отчуждения собственности, то есть о праве государства отобрать собственность у гражданина, не желающего ее продавать. В нашей стране частная собственность — очень важное право, это американская мечта, воплотившаяся в жизнь для многих. — Тео дышал размеренно и говорил ровно и уверенно. Страх не проходил, но Тео удавалось его скрыть, помня совет учителя Маунта: «Говори медленно, четко и по сути».
Зал внимательно слушал: давай, Тео.
— Принудительное отчуждение собственности должно применяться только в крайних случаях. Строительство данного шоссе к таковым не относится. Новая автотрасса не является критически важной для Страттенберга — мы вполне проживем и без шоссе. От этого выиграют единицы, но подавляющее большинство из нас разницы не ощутит. Поэтому в данном случае государство не может отобрать собственность по праву принудительного отчуждения. Да и с какой стати государству это делать? — Тео выдержал эффектную паузу. Он только что вспомнил прекрасную строчку, вычитанную в одном из дел, разбиравшемся в верховном суде. — Если государство велико, сильно и богато, это не дает ему права отбирать землю у своих граждан единственно по прихоти.
Эти слова были встречены громовой овацией.
Уловив настроение зала, Тео попал в своеобразный резонанс и несколько секунд наслаждался всеобщим вниманием. Он встал поудобнее, как делают хорошие адвокаты, обращаясь к жюри присяжных, пожалев, что нельзя расхаживать перед длинным столом, и продолжал, не отрывая взгляда от сочувственного лица Джеррони:
— Мы выслушали преподобного Квинна, рассказавшего о своей семейной ферме. Я был там. Харди Квинн мой друг, он тоже участвовал в создании видеоклипа. Он вырос на этой ферме, на прекрасном участке земли в сотню акров, поселиться где каждый из нас счел бы за счастье. Там есть все — густые леса для охоты, ручьи для рыбалки, река для рафтинга, пастбища с густой травой, бесконечные тропы для походов и катания на лошадях. Есть шалаш на дереве, амбары, конюшни, сарай для инструментов, кладбище и старая усадьба, где многочисленная семья Квиннов собирается по праздникам, а нередко и по выходным. На просторной веранде члены семьи многие годы собираются попить чая со льдом и поговорить о жизни, а в патио у них проходят свадьбы, похороны и барбекю на Четвертое июля. Представьте, только представьте, что дорожный департамент превратит это все в щебенку, нагнав туда бульдозеров! Это как-то не по-человечески.
