Р. Стайн - Пропавшая девушка
— Твоему дяде Энджело не нравится, как ты со мной разговариваешь, — сказал Дэвид сынишке.
— Утихни, — повторил Питер.
Дэвид снова заржал.
— Знаешь, что я сделаю? Куплю конька и назову его Питер.
— Нет! — возмутился Питер.
— Почему нет? — поддразнивал его Дэвид. — Будет у меня два Питера — Питер-мальчик и Питер-конь.
— Нет! Не хочу! — заныл Питер.
Дэвид не унимался:
— Вот купим лошадку, и твой дядя Энджело будет ухаживать за ней даром, не правда ли, Энджело?
Отец притворно поперхнулся от негодования. Он вырулил неповоротливый фургон на Ривер-Роуд.
— Я буду бесплатно обихаживать твою лошадь, Дэвид, не раньше чем сам на своих четырех выиграю скачки в Кентукки.
Все сочли это чрезвычайно остроумным.
Я смотрела в лобовое стекло, пытаясь вернуть себе праздничное настроение. Но не могла выбросить из головы Аарона Дули. Что он себе позволяет? Неужели он всерьез возомнил, что может завоевать меня вот так — затащив в укромный уголок и там набросившись?
Фу. Доисторический дикарь — да и только.
Мне не давали покоя повторяющиеся вопросы. Неужели Аарон Дули окончательно слетел с катушек? Как далеко он зашел бы, не примени я свои приемчики?
Что, если теперь мне грозят неприятности? Стоит ли считать Аарона Дули серьезной угрозой?
Огромный фургон захрустел по гравию дорожки, ведшей к конюшне. Впереди я увидела флаг, трепещущий на верхушке высоченного флагштока. Красно-сине-белые полотнища украшали въездные ворота.
Толпа уже собралась. Двое ребятишек в голубых комбинезончиках возились в снегу. Фотограф в длинном сером тренче, спрятав голову в будку фотоаппарата, наводил на них объектив.
Я разглядела в толпе шестерых или семерых представителей нашей родни. Они сгрудились у входа, похлопывая руками в перчатках, чтобы не озябли. Также я заметила нескольких преподавателей из средней школы, где мама работала библиотекарем.
Отец остановил машину в конце усыпанной гравием подъездной дорожки, и мы высыпали на морозный воздух. Толпа приветственно загалдела, на что папа отвесил легкий поклон и приподнял шляпу. Он буквально лучился гордостью и счастьем.
Наслаждайся праздником, Бет, твердила я себе. Выбрось все из головы. Перестань думать об Аароне.
И мне это удавалось во время недолгой, радостной церемонии. И во время речи отца, благодарившего всех, кто пришел, и всех, кто помогал ему всеми силами, чтобы этот чудесный день состоялся.
Когда он отдельно поблагодарил мою маму, на ее глаза навернулись слезы. Она украдкой смахнула их пальцем в перчатке, растроганная улыбка не сходила с ее лица. Мама никому не хотела показывать своих чувств. Потом мы все пили шампанское и игристый сидр и провозглашали тосты за новую конюшню.
Я была готова расслабиться и наслаждаться жизнью, болтала с гостями и совершенно выбросила из головы Аарона Дули.
Пока не появился дядя Аарона, Мартин. И наш счастливый день обернулся кошмаром.
4Я увидела Мартина Дули через несколько минут после того, как все уселись в автомобили и разъехались по домам. Отец остался у себя в конторе, чтобы оформить несколько документов от мистера Клайнера из банка.
Дожидаясь, пока папа разделается с делами, я решила побродить по конюшне. Сладковатый запах сена наполнял меня счастьем, и я уже представляла, как все денники вскоре будут заняты лошадьми.
Услышав гулкий стук сапог по утоптанному снегу, я выглянула в окно и увидела, что к конюшне размашистым шагом приближается Мартин Дули, сжимая кулаки в лиловых перчатках.
Я затаила дыхание. Он-то что здесь делает?
Мартин Дули не отличается ни ростом, ни телосложением. Тем не менее, впечатление он производит весьма внушительное. Это трудно объяснить. Его не назовешь привлекательным. У него серые птичьи глазки, нос вздернутый, а губы почти такие же бледные, как и остальное лицо. Лет ему около сорока, но колючий «ежик» его волос абсолютно седой, отчего его голова напоминает мне щетку для волос.
Я никогда не видела, чтобы он улыбался.
Папа однажды сказал, что мистер Дули похож на акулу. Он всегда действует без оглядки. Сцепит зубы и прет напролом.
Он всегда носит дорогущие костюмы, которые приобретает в Нью-Йорке, и широкие галстуки кричащих цветов, которые совершенно ему не к лицу. И так щедро поливает физиономию одеколоном, что от него всегда веет лимонным запахом.
Из окна конюшни я разглядела его длинное черное пальто с отороченным мехом воротником и начищенные до блеска черные сапоги, когда он грузно шагал по снегу к папиной конторе. Сперва я решила пересидеть в теплой и безопасной конюшне. Но любопытство взяло свое, и я подкралась к двери, где можно было подслушивать разговор.
В двери имелось окошко, разрисованное морозным узором. Я остановилась в нескольких футах от него, опасаясь, что меня заметят. Через затуманенное стекло я видела размытую фигуру отца: он быстро поднялся из-за стола.
— Мартин? А ты что здесь делаешь? — не сумел скрыть удивления он.
Мартин пересек комнату; под его тяжелыми сапогами жалобно поскрипывали половицы.
— Сдается мне, ты забыл отправить кое-кому приглашение, Энджело, — тихо промолвил он.
Голос у него низкий, но говорит он всегда тихо, словно сдерживая себя. Его родители приехали из Ирландии, и он намеренно подпускает в свою речь толику ирландского акцента. По словам папы, он делает это специально, полагая, что это придает ему обаяния.
— Что ж, я весьма удивлен… — начал отец.
— А уж я-то как удивлен, тебе ли не знать, — перебил его Мартин. — Я ожидал благодарности, Энджело, а получил предательство.
Отец растерялся.
— Предательство? Это слишком резкое слово, Мартин. Я не предавал никогда и никого, в особенности тебя. Если речь о конюшне, я… я с тобой это обсуждал и…
— И мы пришли к выводу, что это сплошное недоразумение, никудышная затея. — Мартин хмыкнул. — Я бы даже сказал, опрометчивая.
Я сжала кулаки. Мне хотелось закричать. Я затаила дыхание, чтобы не выдать себя ни звуком. Даже через дверь я ощущала повисшее в комнате напряжение. Искаженный замерзшим стеклом силуэт Мартина Дули оперся обеими руками о стол, приближая лицо к лицу моего отца, словно бросал ему вызов.
— Энджело, неужели ты действительно считал, что я могу это допустить?
Отец с мгновение помолчал.
— У тебя нет выбора, — отрезал он наконец. Мой папа может быть твердым, когда захочет.
— Нет выбора? — безрадостно усмехнулся Мартин. — Эта конюшня и года не продержится. Это не прогноз. Это факт.
Отец встал перед ним, лицом к лицу.
— Я… я считаю, нам больше не о чем разговаривать, — пробормотал он. — Я считаю…
Мартин Дули грянул кулаком по столу.
— Ты правда считаешь, что я позволю какому-то помощнику конюха разрушить мой бизнес?
— Я считаю, что тебе пора уходить, — произнес отец срывающимся от возмущения голосом. — Вот что я считаю. Я управлял твоими делами. Я вел твой бизнес. Я заслуживаю мало-мальского уважения. Я больше не мальчик на побегушках, Мартин. По-моему, тебе нужны очки. Я не…
— А как ты объяснишь поведение своей дочери? — неожиданно переменил тему Мартин.
Я охнула и отступила от двери еще на шаг. Он что, заметил меня? С чего ему вздумалось меня приплести?
От изумления папа только и смог вымолвить:
— Объясню?
— Мой племянник Аарон жалуется, что она им пренебрегает. Неужто Бет возомнила, будто она слишком хороша для свидания с Дули?! — проревел Мартин. — Ты забил ей голову всяким вздором, Энджело. Вредным вздором. Дочка твоя ни черта не понимает. Ну да не беда. Мой племянник ей живо разъяснит, что к чему.
До сего момента отцу удавалось держать себя в руках. Теперь же и он сорвался на крик:
— С какой стати ты завел разговор о Бет?! С какой стати ты впутываешь в это мою дочь?! Твой никчемный племянник ничего разъяснять ей не будет! Проваливай отсюда, Мартин! Кто тебе право дал говорить о моей дочери? Кто тебе дал право…
— Ты помощник конюха, Энджело! — заревел в ответ Мартин. — Ты, черт возьми, помощник конюха! Ты рожден разгребать навоз! Вот только знаешь что? Сдается мне, что ты даже дерьмо за моими лошадьми убирать не достоин! Надо бы тебе урок преподать…
Договорить он так и не смог. Я услышала звук удара. Ахнув, я поняла, что отец ударил его.
Вопль Мартина огласил всю конюшню.
Дрожащей рукой я слегка приоткрыла дверь. Сердце колотилось так, что заболела грудь.
Опустив голову, Мартин Дули потирал челюсть. Он медленно поднял глаза. Щеки его рдели, глаза слезились.
Отец стоял за столом, все еще сжимая руку в кулак. Под расстегнутым пиджаком его грудь судорожно вздымалась и опускалась.
Мартин наклонился, чтобы поднять с пола свою шляпу. Продолжая массировать челюсть, он сузил глаза и посмотрел на отца холодным, угрожающим взглядом.
