Моя безупречная жизнь - Вун Ивонн

Наш дом был ярко-желтого, солнечного цвета, с пятью спальнями и четырьмя ванными комнатами. Со стороны фасада росло старое дерево, на котором висели деревянные качели – они уже были здесь, когда мы въехали. Родители говорили, что, несмотря на множество удобств, их очаровали именно качели. Они создавали впечатление, что это место любили, что тут хорошо – как дома.

Я медленно ехала по улице, и дорога разворачивалась передо мной, словно кинолента воспоминаний. Я не бывала здесь с момента переезда, старательно избегала этих мест. До сих пор помнила, как в последний день все вокруг заполонили репортеры: они перегородили всю улицу своими фургонами, тучей вились вокруг нашей машины, не давая нам проехать, прижимали фотоаппараты к стеклам, пытаясь заглянуть в салон. У меня до сих пор перед глазами стояло мамино лицо. На нем были написаны ужас, стыд, осознание того, во что превратилась наша жизнь.

Приблизившись к дому и подавив в себе желание свернуть на подъездную дорожку, я снизила скорость. Если бы не механическая память, я бы, возможно, его и не узнала и проехала мимо. Новые хозяева выкрасили дом в строгий белый цвет, а двери и жалюзи – в черный. Притормозив, я заглянула за ворота. Нижние окна темнели закрытыми ставнями, вместо цветов перед домом появились аккуратно подстриженные кусты. Но в моей комнате свет горел, и мне было видно, что новые хозяева заменили винтажные обои с бархатцами – они украшали мои стены, сколько я себя помнила, – на нежно-розовые. Чья-то тень скользнула по занавеске. Я прекрасно понимала, что новые жильцы никак не виноваты в нашем отъезде, но все равно воспринимала их как захватчиков. Мне хотелось, чтобы она – эта девчонка, занявшая мою комнату, – выглянула и показала свое лицо, но она так и не подошла к окну. Интересно, знает ли она, кто жил в ее комнате раньше, думала ли обо мне хотя бы иногда?

Я проехала дальше по дороге до ворот, густо увитых плющом. Позвонила в звонок и, когда они открылись, двинулась внутрь, прямо к дому, полностью покрытому гонтом и оттого напоминающему главное здание загородного клуба.

Эмбер в плюшевой, похожей на пижаму куртке, накинутой поверх легкого платья, ждала меня в дверях. У ее ног тявкал бишончик.

Она жестом велела мне припарковаться сбоку от дома, подальше от чужих глаз, и, когда я остановила машину, подошла и скользнула внутрь. Приторный аромат духов наполнил салон машины. Эмбер нервно покосилась на дом.

– У меня всего десять минут, – сообщила она.

Эмбер Гарлин была наследницей многопрофильной мыльной корпорации «Дженкинс», которую основала ее бабушка по материнской линии. Помимо мыла предприятие производило лекарства, детское питание и мази для местного применения. Я сто лет не была у нее дома, но последний раз, когда я заходила, там пахло розами.

Эмбер не была популярной, но и серой мышкой ее не назовешь. Пожалуй, она напоминала знаменитую актрису, которая лишь изредка заглядывала в школу, когда ей становилось совсем уж скучно. Эксцентричная владелица трастового фонда и, наверное, самая богатая ученица школы Святого Франциска, она держалась так, словно была роковой красавицей из детективов сороковых годов и большую часть времени проводила в классах живописи или театрах, беседуя о классике кинематографа.

– Тогда не будем терять времени, – сказала я. – Что я могу для тебя сделать?

– Нужно убрать мое имя из списка.

– Какого списка?

– Списка Пита, – нетерпеливо бросила она. – Того, который он собирается вручить директору.

Я всегда считала себя сообразительной, но сейчас вообще не понимала, о чем речь.

– Погоди. Что?

– Ты что, еще не слышала? Пита поймали.

– Пита Ласки?

Дурацкий вопрос. У нас не было других Питов.

Пит Ласки был нашим одноклассником, который занимался подпольным бизнесом под названием «Мамина аптечка», или, сокращенно, МА. Он приторговывал рецептурными препаратами и прочими запрещенными субстанциями.

– Говорят, директор пригрозил исключить Пита, если он не предоставит список всех, кто у него что-либо покупал.

Наверное, это случилось совсем недавно, иначе я бы уже знала.

– А ты покупала?

– Всего один раз, – торопливо сказала Эмбер, и я сразу поняла, что она врет.

Но это не имело никакого значения. У Пита покупали многие, и не мне их судить. Интересно, что брала Эмбер? И тут у меня внезапно случилось просветление. У Пита покупали многие. Ну конечно. Идеальная проблема для решения. – Так сможешь убрать мое имя? – спросила Эмбер.

– Естественно, – ответила я, хотя мои мысли были уже далеко.

– Как скоро? – заволновалась Эмбер. – А никто об этом не узнает?

Это была классическая проблема, которая решалась элементарно. Но, конечно, я ей об этом не сказала. Объяснила, что понадобится дня три, и заверила, что все останется в тайне. Никто, включая родителей Эмбер, ничего не узнает.

Она посмотрела на меня с сомнением, но приняла мой ответ и через десять минут вернулась в дом. Когда дверь за ней захлопнулась, я достала телефон и набрала Джеймсу:

«Я знаю, как заставить Тиффани говорить».

Глава 14

Сейчас Пит Ласки водил оранжевую спортивную машину. Он носился на ней по территории школы, перелетая на всей скорости через лежачих полицейских, просто ради острых ощущений. Вообще, его можно было назвать невероятным везунчиком: несмотря на безалаберность, все обычно складывалось удачно для него. Нередко вид у Пита был такой, будто он только что встал с постели. Он часто рассказывал мерзкие анекдоты и хвастался тем, что усовершенствовал очередное дорогое устройство, с помощью которого можно выкидывать мусор в помойное ведро не покидая постели или перебрасывать собачье дерьмо во двор к соседям, – причем ему удавалось никогда не попадаться.

Как и у Тиффани, родители у Пита были нуворишами [8], только они занимались перепродажей автомобилей. Их рекламные слоганы регулярно застревали у меня в голове. Когда Пит был маленьким, его изображение даже поместили на флаеры – озорной малыш на переднем сиденье роскошного автомобиля класса люкс, и над ним надпись: «Лучшее авто для всей семьи. Машины Ласки дарят тепло и ласку!»

Когда мы подъехали к дому Пита, уже стемнело. Его оранжевая машина стояла позади таких же стандартных автомобилей эконом-класса. Пит ездил только на подержанных машинах из родительского магазина, выбирая любую понравившуюся модель и расцветку.

– Зачем нам вообще вытягивать из Тиффани какую-то дополнительную информацию? – спросил Джеймс. – Она уже намекнула тебе на вечеринке, что нужно устроиться волонтером и искать в картотеке.

– Да, но что именно искать? Будет гораздо проще, если Тиффани скажет все, что знает. А к Питу мне нужно в любом случае, так что надеюсь убить двух зайцев одним выстрелом.

Джеймс посмотрел на дом.

– Что ты дашь ему взамен?

После того как я поведала ему о своих планах, он предложил составить мне компанию, и я, хотя и не нуждалась ни в чьей помощи, согласилась.

– Есть у меня кое-какие соображения, – сказала я и вышла из машины, оставив Джеймса ждать на пассажирском сиденье. – Я быстро.

Несколькими часами ранее я написала Питу и спросила, можно ли к нему заглянуть. Он тут же ответил, что можно.

Мне открыл сам Пит, и выглядел он на удивление прилично – рубашка и брюки хаки. Это было странно, особенно если учесть, что в школе он сегодня не появлялся. Его волосы, обычно нестриженые и торчащие во все стороны, были аккуратно зачесаны назад. Пит пригладил их, будто волновался:

– Добро пожаловать в мое скромное жилище.

Хотя мы знали друг друга много лет, я ни разу не бывала у Пита дома. Он всегда пользовался популярностью, но при этом оставался слегка в стороне. Его приглашали на праздники и вечеринки, где Пит часто выступал в роли шута, но никогда не входил в главную элитную тусовку.

Внутри его дом напоминал стейк-хаус где-нибудь в глубинке Америки: приглушенный свет, деревянные стены и украшения, как в охотничьем домике или спортивном баре. Пит провел меня через гостиную, где его мама и сестра смотрели футбол по телевизору, мимо кабинета, где папа разговаривал по телефону и параллельно тоже смотрел футбол на экране поменьше. Наконец мы очутились в игровой комнате, расположенной в глубине дома. Пит жестом предложил сесть на диванчик перед навороченной игровой станцией.