Сергей Иванов - Близнецы и "звезда" в подземелье
— Надя! Надя! — крикнул Генка.
С соломенного тюфяка или с чего-то в этом роде поднялось существо до чрезвычайности чумазое, исхудавшее, в грязном, однако, несомненно, Надь-кином платье. Оно немедленно начало плакать, а вернее, выть:
— Ребята! Геночка! Выньте меня отсюда!
Но погреб был глубок, а лестницы кругом что-то не видать. Олег и Генка, совершенно не сговариваясь, легли на пол и опустили руки в мрачную темноту. Почувствовали, как Надька, прыгая, пытается ухватиться за них:
— Пожалуйста! Вт пониже, пониже!
Мальчишки чуть-чуть «удлинили» свои руки, а Надя ухитрилась чуть-чуть повыше подпрыгнуть на своих почти двое суток не работавших ногах, — и потянули Надю вверх.
— Олечка!
Но тут она увидела Ромашкина, подскочила к нему, влепила пощечину, потом еще одну.
— Ты ошибаешься, — начал Ромашкин.
Но быстро понял, что это дохлый номер, словами не поможешь. И понял еще, что зря согласился ехать с этими... Уж лучше бы в милицию пойти!
Не дожидаясь третьей пощечины, Ромашкин сильно толкнул Надю, так, что она едва снова не оказалась в погребе. Бросился к двери. Но это был пустой номер. Олег сделал ему подножку, а Генка тут же прыгнул рэкетиру на спину.
Не бейте меня! — завопил Ромашкин жалким голосом.
Бить тебя никто не собирается, — ответил Генка мрачно. — Я тебя убивать буду!
Но такие сцены, конечно, не могут длиться до бесконечности. Над поверженным противником порядочные люди не издеваются. А вот наказать его следует...
В погреб! И сиди там!
Вы что, с ума сошли?! — закричал Ромашкин. — Я же здесь умру! Я-то ее кормил.
Мы тебя тоже покормим... со временем.
Тут Олег с Генкой схватили Ромашкина за шиворот и за грудки. От страха тот не сопротивлялся нисколько и вообще стал как мешок, например, с отрубями. Опустили позорного Виталия в дыру погреба и отпустили руки. Услышали, как он шлепнулся там на землю.
— В погреб! И сиди там! — Вы что, с ума сошли?! — закричал Ромашкин. — Я же здесь умру!
— Все, голубь, сиди, не кашляй!
В ответ раздался тонкий, какой-то девчоночий вой. Они просто закрыли крышку.
Там дышать-то можно, Надь? — спросила Ольга.
Дышала! — ответила Надя сердито и побежала в ванную.
Вскоре, выйдя из дома, они двинулись сперва по переулочку, а потом по улице — вдоль кладбища.
Мама там моя как? — спросила Надя.
Соответственно! — ответила Ольга.
Надо ей сказать, что я в лагерь к ребятам ездила.
А почему не?..
— Сейчас объясню! — и вдруг перебила сама себя: — Но этот Ромашкин — подлец, просто подлец из подлецов! Говорит, давай только к моей тете ни минутку заедем... А я, как последняя идиотка, за ним! Сюда! Прямо в эту яму! А потом приходил в маске — будто я его не узнаю, душегуба!
— Тряпку с эфиром прикладывал?
Надя удивленно посмотрела на Ольгу:
— А ты откуда?.. — внимательней глянула на подружку. — Он и тебя?!
Ольга лишь кивнула в ответ.
— Ну, подлец! — Надя покачала головой. — Просто какой-то...
А зачем ему это надо было?
А вот в том-то и весь секрет. — Надя окинула их загадочным взглядом. — Но я этот секрет знаю!
Глава XXII ВИТАЛИЙ РОМАШКИН
Тут надо вернуться назад, в тот поздний вечер на гостиничном пароходе, когда Ольга легла спать после стольких событий, а Надя продолжала сидеть за столом, глядя на большой плотный конверт с написанным на нем собственным именем. Любопытство снедало ее.
Тут ничего не объяснишь и ничего не расскажешь, кроме того, что некоторые рождаются простыми, обычными людьми, а некоторые до ужаса любопытными!
Надя родилась именно такой. Воспитанием и самовоспитанием можно, конечно, кое-что подправить. Но очень немногое. А тем более Надя вовсе не старалась исправиться. Ей нравилось быть любопытной! Она себя вроде бы слегка поругивала за это, как и мама, как учителя. Но все-таки ей это нравилось. И чтобы узнать что-то новенькое, она буквально была готова, в общем, на очень многое.
Правда, сейчас был особый случай. Сам Висюль-кин, который собирался везти ее в Москву, чтобы показывать обожаемым звездам, сам Висюлькин Сергей Евдокимович запретил открывать эти пакеты. Но ведь и Висюлькин, рассуждала Надя, «вел себя кое-как». Взять, например, эти подозрительные газеты!
Так она и продолжала себя уговаривать. А потом вдруг ее руки сами собой взяли конверт.
Да и надорвали его!
Некоторое время Надя не заглядывала внутрь, как бы ужасаясь содеянному. Но это «некоторое время» быстро закончилось. Она проделала в пакете удобную дыру, сунула туда руку... То, что она увидела, безумно ее разочаровало. В конверте лежало несколько листков совершенно чистой, пустой бумаги. А внизу и по бокам к конверту изнутри были приклеены... какие-то пакетики. Надя быстро отодрала один из них. Под прозрачной пленкой лежало что-то черно-коричневое, маслянистое, похожее, пожалуй, на смолу, но только куда чернее. Надя разорвала и этот пакетик, понюхала, попробовала на язык. Вкус у этого... вещества был какой-то горьковато-сладкий. Непонятный. Но точно, что противный.
Только распробовать эту бяку Надя как следует не сумела, просто не успела. Потому что в дверь их каюты тихо постучали.
— Одну минуту!
А глазами уже искала местечко, куда бы сунуть испорченный конверт.
В пылу своего «исследования» она и не заметила, что господин Висюлькин уже несколько минут наблюдал за ней, лихорадочно соображая, что же теперь делать! Конечно, он очень рисковал, раздавая ребятам эти конверты. Но риск стоил того, стоил! Либо грудь в крестах, либо голова в кустах... Частично, по вине этой девчонки, голова Висюль-кина оказалась именно в кустах.
Но до поражения еще далеко, доннер-веттер (что по-немецки значит: черт побери)! Просто Мо-рову надо аккуратно нейтрализовать, изолировать... на какое-то время. А там... э-э, друзья мои, а там Висюлькин будет уже совершенно недосягаем!
План родился в его голове мгновенно. И он постучал в дверь, подождал, пока Надя заметет следы своего преступления, а потом вошел, извиняясь, что беспокоит «милую Надюшку» в столь поздний час. Дело в том, что несколько изменились планы. Она и еще несколько.ребят поедут не завтра, а прямо сегодня. И дело тут не в билетах, хотя он объяснит остальным, что дело именно в билетах. Надю хотят немедленно прослушать в Ростове, время дорого, на носу фестиваль юных дарований в Бухаресте!
Сгорая от стыда, изнывая от благодарности, Надя стала собирать вещи.
— Только постарайся Серегину не будить. Ей будет обидно!
И вышел. А буквально через три минуты, едва Надя успела засунуть пакет на дно чемодана, Висюлькин появился снова:
— Зайди к Юре... Договорись там с ним кое о чем!
Юра же сказал коротко: сбор у трапа через пять минут. Надя кинулась в каюту, а Висюлькин за это время успел вынуть испорченный конверт. Потом она стояла у трапа с Юрой, ждать остальных из «ночной группы» пришлось минут двадцать. Однако Надя все это время оставалась у Юры на глазах.
Потом поехали на вокзал. Юра велел им «стоять тут», а сам кинулся договариваться с проводником на проходящий поезд. С проводниками, как знал ушлый Юра, всегда можно договориться. И в якобы переполненном вагоне нашлось четыре места для шестерых ребят. Они сразу же завалились спать — еще бы, времени чуть не два часа ночи! А утром Надю уже встретил на вокзале так хорошо теперь известный нам Ромашкин.
— Чего же это за пакетики такие? — спросила Ольга.
И тут же сама поняла: наверное, наркотик! А Генка, который по причинам, не относящимся к этой истории, был более знаком с данным вопросом, сказал мрачно:
Да это же гашиш, понятно?
Понятно... Но вообще-то непонятно! — жалобно улыбнулась Ольга.
— Гашиш — такое наркотическое вещество.
Сильное! Его откуда-нибудь из-за границы в Туапсе привезли, а Висюлькин, гад, рассовал его вам попакетам... Детей же обыскивать не будут, понимаешь? Юные артисты, то, се...
— Ловкий! — это Олег сказал.
И тут разговор им пришлось прервать, потому что они увидели... «свое» такси. Дядька из окошка махал им рукой:
Давайте, садитесь. За сорокошник вас довезу обратно.
А нам теперь не туда — и Ольга назвала Надину улицу.
Мне без разницы, садитесь!
Но у первой же автобусной остановки Ольга сказала:
-— Стоп! — и повернулась к Генке: — Ты ведь проводишь Надю?.. А мы на автобусе нормально доберемся.
Да зачем это? — сказал Генка, но таким голосом, что понятно было: он очень даже рад. И быстро добавил: — На самом деле вам на сорок втором... Всего остановочек десять. Да вы там спросите, «Театр» называется.
Сообразим!
И они оказались одни на остановке... самой близкой к кладбищу! Но, оказывается, ко всему можно привыкнуть — и к кладбищу, и к вечеру, и к вечеру на кладбище.
Наркотики... Значит, он, Олежек, получается — наркоделец?
