Алексей Биргер - Дело антикварной мафии
А Буркалов, хлопнув себя по карману, прогудел:
— Денег сейчас — навалом! Деньги — грязь! Для хороших людей ничего не жалко!
А теперь они ахали и охали выслушивая то, что мы знали еще со вторника:
— Так вот, при проверке на таможне Гьельструпа и впрямь оказалось, что под поддельной иконой есть что-то другое. При просвечивании и при снятии части подделки…
— Верхнего живописного слоя, — вставил Буркалов.
— Ну да, верхнего живописного слоя, там оказалась вовсе не икона…
— А что? — спросили они в один голос. Ну прямо как два любопытных мальчишки. И даже странно было видеть седину в их волосах.
— То есть, в каком-то смысле это можно назвать иконой, — сказал Лешка. — Потому что это — мадонна. Считавшаяся безвозвратно потерянной «Мадонна с младенцем» Лукаса Кранаха, которую он написал… забыл, для какой церкви, и которая, кажется, была частью алтаря.
— Лукас Кранах?! — художников будто током ударило. — У нас?! В Москве?! Откуда?! И сколько это может стоить?!
— По самым скромным оценкам, не меньше миллиона долларов, — стараясь быть сдержанным, сообщил Жорик. — А верхний предел никто не берется называть.
— Миллион… — пробормотал Цвиндлер. — Да, за такое убивают…
Тут я должен сказать, что, при открытии ресторана, его росписи были приняты на «ура». И владельцы ресторана оказались нисколько не причастны к афере Васьковых. Они спросили у Васьковых, которых немножко знали, не могут ли те порекомендовать подходящего художника, а те, естественно, воспользовались случаем отправить Цвиндлера подальше от мастерских. Но все закончилось хорошо. Прямо на открытии к Цвиндлеру подходили владельцы ресторанов, кафе и казино с просьбой, не возьмется ли он и им расписать помещения. Так что у Цвиндлера наклевывалась вереница заказов.
Да, и еще. В четверг, когда Николай Иванович приехал в школу, чтобы поблагодарить всех нас и немножко рассказать, как продвигается следствие, мы не удержались и спросили, неужели он и вправду не знал, что Челканов собирается в Америку.
Он рассмеялся: «Знал, конечно! Но если б я сказал, что знаю, Цвиндлер мог бы замкнуться и не рассказать всего, что рассказал. А мне важна была его реакция, его мнение, способен сейчас Челканов на преступление или нет. И, в общем, он подтвердил то, о чем я думал: что Челканова нужно исключать из списков подозреваемых. Не знаю уж как, но он догадался — в отличие от Васьковых, кстати, — что в мастерской Буркалова работают не газовщики, а наши люди, и уже в воскресенье мы получили от него донос, что поведение его соседей, Васьковых, ему очень не нравится, что они занимаются подделкой икон… ну, и так далее».
— А откуда «Мадонна с младенцем» взялась в Москве — это сейчас выясняется, — рассказывал я Цвиндлеру и Буркалову. — Кое-какие данные уже есть… Оказывается, слухи о том, что одно из лучших произведений Кранаха находится в частной московской коллекции, время от времени возникали. Естественно, владелец Кранаха скрывал его от всех. Возможно, даже от близких. Потому что в советское время картину могли изъять в пользу государства, а в наше время — просто убить за нее. Сейчас выясняют, не могла ли эта картина принадлежать Переметову — коллекционеру, убитому и ограбленному месяцев восемь назад. Если это так, то еще вопрос, кто его убил и ограбил. Если Васьковы к этому причастны, то… то их дело — совсем кислое.
— Тухлое, я бы сказал, — ввернул Жорик. — Хотя видите, какими они были хищниками. Один из вас должен был погибнуть в результате несчастного случая — неисправности газовой плиты, а второй — стать жертвой уличных хулиганов. Если бы не счастливое стечение обстоятельств, вовеки бы концов не нашли.
— Вот гады! — пробормотал Буркалов, сжимая и разжимая свои кулачища, достойные Портоса. — Эх, дали бы их мне, я бы…
— Это еще что! — сказал Илюха. — Когда Гьельструпа арестовали в «Шереметьево-2», так буквально сразу посыпались заявления, и от наших, и от европейских художников и частных коллекционеров, что этот Гьельструп вынимал из них произведения искусства через подручных, запугиваниями и шантажом, но до того они все молчали, потому что он сумел их запугать. И данные появились, что он причастен еще к нескольким эпизодам крупной контрабанды и к ограблениям музеев. Так что получается, он чуть ли не во главе международной антикварной мафии стоял, и международное дело выходит, и еще неизвестно, куда оно раскрутится и что всплывет. А Васьковы, получается, были у него вроде главных представителей в России. В России он работать любил, потому что у нас до сих пор нет порядка. А в мутной воде, известно, можно всякую рыбку ловить. Правда, Виталий Яковлевич говорит, что это дело — свидетельство того, что у нас все устаканивается. Раз преступники уже не внаглую прут, а такие хитросплетения изобретают, чтобы власть обмануть, значит, бояться начали, и, значит, в государстве все больше порядка устанавливается…
— А кто это Виталий Яковлевич? — с интересом спросил Цвиндлер.
Да так, — ответил я. — Один человек из отдела по борьбе с преступлениями в сфере искусств. Хороший мужик. Говорит, в этой истории ему больше всего жалко старушек, которые приработка к пенсии лишились, пусть и не очень честного.
— Да, старушек жалко, — кивнул Цвиндлер. — А я еще за одно вас должен поблагодарить. Мне генерал рассказал, как вы не захотели наводить на меня подозрения, а решили сперва сами все проверить, чтобы, если что, у меня лишних неприятностей не было. Это, знаете, дорогого стоит, такая деликатность и такое… уважение к человеку и его частной жизни. Если все работники «органов» нового поколения будут похожи на вас — тогда, значит, действительно, в государстве порядок наступит, и нормальной жизнью мы все жить наконец начнем…
— Да кончай рассусоливать! — пробасил Буркалов, разливая водку по рюмкам. — Давай выпьем за них! А следующим тостом — за лучшего художника России! — он озорно подмигнул своему приятелю. — То есть, за меня!
КОНЕЦ
