Евгений Титаренко - Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей
Направление в пятьдесят четыре с половиной градуса на северо-восток привело их в глубокую балку, густо поросшую разнолесьем на склонах, а по дну — сырую, сумеречную, с запахом прели, с гнилой листвой и валежником под ногами.
Петька сделал пятьсот семидесятый шаг.
Где-то над головами у них кружили два ворона и, противно каркая, оглушали своим хриплым криком застоялую тишину тайги. Петька запустил в пространство еловой шишкой.
— На нашу голову каркают… — предсказал он.
И пятьсот девяностый шаг стал шагом в невезение.
Балка неожиданно круто ушла влево. Никита, выдерживая направление, вскарабкался вверх по склону и остановился.
Петька тоже вскарабкался и тоже остановился.
Вкопанный в землю почти у самого спуска в балку стоял камень с надписью:
«Здесь покоится прах рабы божьей Ольги Ухтомской. 1901–1919».Надпись Никита прочитал автоматически.
Взгляды обоих утонули в глубокой яме, которая начиналась сразу за камнем. Яма давно поросла мхом. А дно ее покрывала слежавшаяся, прелая хвоя. Эта яма, несомненно, и была той целью, к которой они стремились… Петька сбежал на дно, со злостью пнул какую-то гнилушку, — это все, что неизвестный соперник оставил Им от былых сокровищ.
«Здесь покоится прах рабы божьей…»Никита в яму не спустился.
Петька задрал голову в поисках злосчастных воронов. Но вороны притихли, будто испугались того, что натворили.
— Все? — спросил Петька.
— С одной стороны, мы нашли эту яму, а с другой стороны — где же клад? — спросил Никита.
Гипотеза вторая
Обшарили метров на двести вокруг каждый куст, каждое дерево, каждый муравейник, но ничего примечательного больше не обнаружили.
По прямой, перпендикулярной Мусейке, прошли далеко к руслу, но тайга скрыла от них свои сокровища. С удивлением обнаружили теперь, что цифры первого чертежа, внешне соответствующие второму, на самом деле не совпадали по конечным своим точкам, так как вблизи тысячи двухсот саженей от устья Мусейка круто поворачивала…
И вот как разнились эти конечные точки двух чертежей:
Либо там, в землянке, кто-то забыл о повороте Мусейки, либо путешественники чего-то еще не знали…
Они возвратились к яме, уже не сомневаясь, что эта яма и есть целевая точка их путешествия.
Кто-то давным-давно уже копал здесь. Если тайна существовала, у тайны имелся теперь хозяин.
По-прежнему загадочными оставались только три цифры: 6, 160 и 283.
Яма была глубиной всего около трех метров. Петька ринулся было копать глубже. Но всегда трезвый в суждениях начальник штаба верно рассудил, что шести метров глубины быть не может. Кругом болото, и любую яму глубже трех-четырех метров будут заливать грунтовые воды…
Уселись рядышком возле камня.
— Молодая… — кивнул Петька на цифры «1901–1919». — Что делать, раб божий?
Раб божий долго сосредоточенно думал, уставившись в неприметную точку на замшелом противоположном склоне ямы.
Потом глубокомысленно решил:
— Что-то надо делать…
Раскопал эту могилу кто-нибудь из жителей деревни, и уж во всяком случае в деревне должны были знать, кто раскопал ее, что нашел. Если нашел, конечно…
Таким образом, окончательную разгадку тайны следовало искать в поселке.
Друзья недолго предавались разочарованию. Привезут они с собой мешки золота или не привезут — славу путешественников они обеспечили себе.
Никита достал тетрадь и записал результаты поиска. Даже камень срисовал…
Петька выдернул с корнем пушистый кустик мха — надо хоть гербарий собрать… И незаметно от Никиты вздохнул про себя.
Заходить прямо в деревню не решились. Кое-какой опыт встречи с людьми у них уже был. Двинулись опушкой из леса в обход деревни и скоро наткнулись на поляну с ульями. Парень-пасечник без маски что-то прилаживал в одном из них.
Первые сведения о Прокопке
— Здравствуйте, — бодро сказал Петька, останавливаясь в двух шагах за спиной пасечника.
— Здорово, богатыри! — весело отозвался тот. Петька кашлянул.
— Далеко путь держите? — вытирая руки цветным платком, спросил пасечник.
— Да так… — неуверенно ответил Петька.
— Как так? — уточнил веселый пасечник. — Не нашенские, вижу?
Озорные искорки в глазах парня, морская тельняшка на широкой груди и добродушный голос не вызывали подозрений.
Никита решился еще раз признаться:
— Путешествуем мы…
— Путешествуете? — уважительно переспросил пасечник. — Это, брат, дело! Марш-бросок на пятьдесят километров — так? Укрой, тайга, укрой, глухая!.. Хлеб да соль, выходит! — И он показал в сторону шалаша на краю поляны.
Друзья прошагали через поляну, оглядываясь на всякий случай. Доверие доверием, а осторожность не мешает…
Но пасечник в тельняшке проковылял следом. Проковылял как-то неумело, широко расставляя ноги.
— Скидывайте фуфайки! Эк вы в такую жарынь! Бросай якорь! Располагайся, — приказал он.
Никита решительно стащил телогрейку, бросил на траву и не сел, а упал на нее. Петька тоже не заставил себя уговаривать.
— Голодные небось?
— Не… — сказал Петька. — У нас есть… — И развязал мешок.
Пасечник заглянул в него.
— Ха! Такого добра у меня, корешки, хоть отбавляй! Раз пригласил на хлеб на соль — свое спрячьте! — Он исчез в шалаше.
Через секунду около друзей появилась большущая миска творогу со сметаной, целый каравай хлеба и запотевший чайник со студеной водой.
— Медку, кореши, нема! За медок надо председателю руки-ноги обломать. А через год — медок будет! Приходите тогда. Ложки есть?
— Есть, — быстро подтвердил Петька.
— Это дело! Были б ложки — борщ найдется! — И, неловко усаживаясь, опять спросил: — Откуда ж вы? А?
Петька признался:
— С Белой Глины… На лодке мы.
— Фью-ить! — присвистнул пасечник. — Это вы правильные ребята! — г И строго уточнил: — Не сбежали, нет?
— Нет! — заверил Петька. — Мы для школы. Собираем, записываем разное…
— Ну, это надо! — согласился пасечник. — Ешьте! Скрипнул протезами и, перехватывая любопытный взгляд Петьки, объяснил:
— Это меня, братцы, у самой уже Германии… Растреклят ее. Теперь вот еще не приноровлюсь никак…
Беседа мало-помалу завязалась, и пасечник Саша припомнил, как воевал: сначала на кораблях, потом в пехоте.
Одна тельняшка от моря и осталась.
— Любите наши места? — неожиданно сердито спросил он.
Друзья подтвердили: да, очень…
— Ну, то-то… — опять смягчился пасечник. — Я вот всякое повидал… И смерть, и все… Оно уж насмотришься до злобы, что и умереть не страшно… А это вот страшно: чтобы умереть, а не увидеть напоследок, где родился, где вырос…
Пасечник помолчал немного.
— Оно вроде завоевал право жить где проще: хоть направо, хоть налево плыви — за любым ветром… А я шел раз в штыковую, поклялся: буду жив — на четвереньках приползу в эти края… То-то, путешественники! Здесь, братцы, красота, как нигде! Верно говорю?
— Верно, — подтвердил Петька.
Скоро ложки их застучали по дну миски. Друзьям не хотелось выглядеть обжорами, но Саша приказал:
— Чтобы до тютельки. — И облизал свою ложку. — Путешествие — дело серьезное… Только как же это вы без оружия?
Петька чуточку поколебался и вытащил из мешка штык.
Лицо пасечника Саши стало на мгновение грустным, когда он коснулся пальцами граненой стали штыка. Коснулся осторожно, как будто чего-то хрупкого. Потом усмехнулся опять, одобрительно крякнул, возвращая Петьке его оружие.
— Штык — это дело. Ребята вы, я вижу, отчаянные. Ну и что попалось вам интересного в наших краях?
Настроение блаженного покоя, которому друзья невольно поддались от сытного ужина и яркого солнца над стихшим в безветрии лесом, тут же улетучилось.
— Есть тут… — заспешил было Петька. Но начальник штаба решил взять переговоры на себя.
— Видели мы здесь камень… — сказал начальник штаба Никита. — Там… — показал в тайгу. — Написано: «Здесь покоится…». А яма рядом. Разрыл кто, что ли?
Пасечник Саша усмехнулся.
— Тут, братцы, история путаная… — Расправив широкую грудь под тельняшкой, лег на спину. Разъяснил: — После приёма пищи полагается мертвый час… Располагайтесь. История эта темная… Но раз уж ваше дело собирать всякую всячину — пишите. Может, и распутаете что…
Друзья остались сидеть, как сидели. Никита на всякий случай достал тетрадь.
Глядя в синее небо над соснами, Саша продолжал:
— Было это, если что было, еще до нас с вами. Тут, чтобы понятней, наша деревня, слышали небось, называется Кедрачи, рядом хутор — Савеловка, там дальше в лес — вам это назад — Засули, в аккурат у Чертова болота, где раньше Мусейка начиналась, а по Туре назад — Гуменки. Так вот в Засулях барином был француз какой-то, тут у нас, в Кедрачах и на хуторе, — полковник бывший с дочкой, Гуменки — тоже полковничьи были, но там его сын жил, — чертей им в хвост и в гриву… Так вот все это — правда. А уж дальше — это сами разбирайтесь… Дыма без огня не бывает… Француз этот все в Москве да Петербурге жил… Но когда революция началась, дал наш французик деру, так сказать, в свое имение… И вдруг слух пошел — озолотился французик наш где-то… И было тут два дела враз. Первое — французика нашего нашли мертвым у себя, связанного, помученного крепко. И будто бы кто-то видел полковника с сыном на лошадях с вечера… Утром нашли француза мертвым, а днем здесь полковничья дочка отравилась. Наши-то в деревне — красные уже близко — за топоры было взялись, по, такое дело, дочь у полковника отравилась — пожалели отцовские вроде чувства…
