Анастасия Дробина - Клад из сумочки
– Солминова, – Ксения откинула с лица прядь вьющихся волос. – Это девичья фамилия мамы. Она тоже была актрисой.
– Но я и предположить не могла, что вы настолько молоды! – с искренним изумлением созналась Нино Вахтанговна. – В двадцать лет так профессионально писать о театре… это, знаете ли, не каждому дано. Вы могли бы стать весьма недурным критиком. Учитесь в университете?
– Да. Правда, здесь, в Сочи. На факультете журналистики. Еще училась истории живописи и архитектуры.
– Собираетесь стать искусствоведом?
– Я много что собиралась. – По лицу Ксюши пробежала тень. – Я вообще готовилась поступать в РАТИ в Москве. Но у меня, видите ли, папа… С ним… очень сложно разговаривать.
– Девочка моя, но вы ведь уже не ребенок, – осторожно сказала старая актриса. – Открою вам страшный секрет: у меня тоже был папа. Который всю жизнь мечтал выдать меня замуж за сына своего лучшего друга. И ему в голову не приходило спросить меня о моих планах! А мне было восемнадцать лет, я бредила театром, видела себя второй Комиссаржевской[14], по ночам разговаривала монологами из «Трех сестер»… В общем, перед моей свадьбой отец запер меня в нашем доме в Цхакае. И сказал, что выйду я из этого дома только с ним под руку и только в ЗАГС, где меня сдадут жениху!
– А вы?! – поразилась Ксения.
– Я?! Хо-хо! Вылезла в окно, спустилась по виноградной лозе и понеслась переулками на вокзал! В сумке – пьесы Чехова, мамина помада и паспорт! И – в Москву, на последний тур конкурса в театральное училище! Ну, и замуж там сразу вышла для верности… Чтобы папа домой не увез. А ведь тогда все-таки были времена построже! Я три года после этого боялась показаться отцу на глаза!
– Я тебе то же самое говорю, а ты не слушаешь! – вмешалась в разговор Лена. – Что ты здесь, в нашей дыре, киснешь? Тебе в Москву надо! Мы еще гордиться будем, что с тобой в одну школу ходили! Нино Вахтанговна! – повернулась она к старой актрисе. – Вот скажите Ксеньке хоть вы! Она же все эти модные тусовки терпеть не может! В рестораны ходить не любит! На тряпки ей всю жизнь наплевать было! Только бы театр и книжки! А знаете, какой у нее голос?! Оперные арии исполнять может! А отец с ней всю жизнь из-за этого ругается! Вот даже сегодня… У Ксюши же сегодня день рождения! Там полон дом народу, гости со всего побережья съехались… а она здесь, у нас сидит! Видеть, говорит, не могу эти понты дешевые!
– Деточка, это правда? – негромко спросила старая актриса. Ксения кивнула, отвернувшись. Полундре явственно были видны блеснувшие в ее черных глазах слезы.
– Это ведь все друзья отца, – глухо сказала она. – Нужные знакомые, партнеры по бизнесу… Моих друзей там нет, и я никого из них не хочу видеть. И этот роскошный праздник мне не нужен. Папа этого не понимает. Он вообще не понимает, как это – ничего не нужно. Поймите, я ведь не маленькая, я знаю, что без денег жить нельзя, что о них тоже надо думать, но… но для чего их столько, господи?!. Для чего, если они никого не радуют?!
– Но, Ксюша, ведь благодаря отцу вы смогли учиться в университете…
– Да… конечно. Здесь, в Сочи. После того как я объявила голодовку на десять дней. И, между прочим, выдержала шесть! На седьмой папа сломался. Но я-то ведь хотела в Москву! Я все отборочные туры прошла в РАТИ! Уже собралась ехать учиться – а отец сказал: «Не пущу!»
– Вай ме, средневековье какое-то! – всплеснула руками старая актриса. – Надо же, а я в свое время до голодовки не додумалась! Да мой папа меня лично накормил бы с ложки и сделал бы все, что я хочу!
– Ну… а мой все это считает дурью и капризами, – слабо улыбнулась Ксения. – Я еле отвоевала себе право видеться с Ленкой! Мы с ней давно дружим, учились вместе. Их бабушка у нас французский преподавала… Никогда не прощу папе, что он не дал денег на операцию для Ленки!
– Ксюша! Я тебя прошу! – взмолилась Лена. – Не стоит на людях…
– Ну что, что, что?! – взорвалась та, сверкнув черными цыганскими глазами. – О чем ты меня просишь?! Это я его просила! Не знаю как просила! Моя лучшая подруга не может ходить! Это можно исправить! И деньги-то не такие огромные нужны, по папиным меркам… моя «Тойота» дороже стоит! А он не дал! И не потому, что жадный! Если бы я себе на эти деньги платьев накупила или бриллиантов, он бы даже не заметил! А на твою операцию не дал ни копейки! Потому что вы для него не люди! Для него те, кто без денег, вообще никто! А мне он все время говорит, что вы меня только используете! Чтобы деньги из меня тянуть! Потому что бедные богатым вообще друзьями быть не могут!
Нино Вахтанговна что-то яростно пробормотала по-грузински. Натэла шепотом перевела ее высказывание для Полундры, и Юлька уважительно подняла большой палец.
– Ксюша, но вы же можете… – начала было старая актриса… но ее перебил раздавшийся с улицы автомобильный гудок. Полундра раньше всех вскочила на ноги и увидела паркующийся у забора знакомый «Бентли».
– Кажется, вчерашние приехали! – радостно сообщила она. – Я шланг включу?
– Не надо, – Ксения поднялась со скамьи. – Это… это за мной приехал папа.
– Сам?! – восхитилась Юлька. – Опа, пойду взгляну!
Она помчалась к воротам… и с размаху влетела в живот Юрки Ваганова, стоящего возле них.
– Ой, Юрка, ты к нам? Ты за Ленкой? Так проходи! Давай Натэлка тебе чаю холодного… – она осеклась, поняв, что Ваганов даже не смотрит на нее. Он молча в упор смотрел на Ксению, идущую через сад.
Заночная прошла мимо Юрки, как мимо пустого места. Не оборачиваясь, подошла к калитке, возле которой стоял высокий темноволосый человек в черных очках. Когда дочь подошла, он снял очки – и сразу стало понятно, от кого у Ксении такие широкие, вразлет брови и резко очерченные скулы. Даже волосы у отца и дочери были похожи: черные, с синеватым отливом.
– Ксюха, что за дела? – отрывисто спросил он, словно не замечая высыпавших к калитке обитателей дома. – Куда тебя унесло? Полон дом народу, все тебя ждут! Что я людям говорить должен? А ну давай в машину, поехали домой!
– Я думала, это мой день рождения, – холодно отозвалась Ксения. – И я могу его встретить со своими друзьями. А не с твоими.
– А я говорю – хватит выпендриваться! – повысил голос отец. – Нет у тебя тут друзей никаких! Сколько раз говорить, чтоб ты к этой голоте не шлялась!
– Папа, успокойся, тут люди…
– Нет тут никаких людей! Садись в машину! – Тут взгляд Заночного упал на Юрку Ваганова, который вышел из калитки.
– Та-а-ак, – тихо и угрожающе сказал он. – Ты, пацан, вижу, меня плохо понял. ТЫ ЧТО ЗДЕСЬ ДЕЛАЕШЬ, недоделок?!
Юрка повернулся – и на его некрасивом, словно рубленом лице Полундра не увидела ни страха, ни замешательства.
– Живу я здесь вообще-то, – сквозь зубы бросил он и, резко повернувшись, ушел за свою калитку. Ксения стояла, прислонившись к своей «Тойоте». На ее лице снова были огромные темные очки.
– Едем домой, – сдержанно сказала она. – Спасибо, папа. У меня чудный день рождения сегодня.
Заночный нахмурился. С минуту он молча смотрел на дочь и, казалось, собирался что-то сказать. Но так и не сказал и, быстро сев в свой «Бентли», дал газу. Вслед за ним из переулка вывернула и «Тойота», и у забора, заплетенного виноградом, снова стало пусто.
– Бедная малышка… – вздохнула Нино Вахтанговна. – Бедная девочка… Как это тяжело – когда дети умнее своих родителей…
В это время из-за поворота появилась серая «Мазда» Шампоровского. Она не очень удачно припарковалась у забора, въехав задом в растрепанный гранатовый куст и чудом не разбив вазон с геранью на углу.
– Чего это он?.. – пробормотал Батон. – На солнце, что ль, перегрелся?
Соломон Борисович выбрался из-за руля и, забыв захлопнуть дверцу машины, устремился к дому. Калитку он не заметил и угодил лбом в заборный столб. Плети винограда значительно смягчили удар, и Шампоровский только вполголоса выругался. Бормоча что-то невразумительное, он со второго раза вошел в калитку.
– Готово дело, солнечный удар! – испугалась Полундра. – Натэлка, скорее, что делать надо?!
– Полный покой, темнота, положение лежа и компресс на голову! – распорядилась Натэла. – Соломон Борисович, ложитесь нэ-мэд-лэн-но!
Шампоровский остановился на полушаге. Озадаченно посмотрел на девочку и уточнил:
– Зачем?
– Но вы же плохо себя чувствуете! Из-за жары все!
– Плохо? – усмехнулся Белкин отчим. – Натэлочка, это не «плохо»! Это, как вы выражаетесь, полный атас! И, к сожалению, жара тут ни при чем… Соня, как ты думаешь, можно в сорок пять лет за одну минуту сойти с ума?
– Можно и в девятнадцать сойти, – пожала плечами Соня, покосившись на Пашку. – От близкого окружения зависит. Лично я уже на грани… Может быть, вы расскажете, что случилось? Натэла, принеси пожалуйста, холодного чаю…
– Уже! – взволнованная Натэла показалась из кухни с огромным запотевшим стаканом. – И обед через две минуты будет, Сол Борисович, не волнуйтесь!
