Ота Гофман - Побег
Внизу, прямо под ним, показалась школа. Современное здание в форме куба. Длинные окна физкультурного зала сияют светом. Сашу точно кто спутал веревками. Он шел какой-то сверхъестественно приличный, не хватало только заложить руки за спину. Устоял против тысячи соблазнов. Равнодушно миновал великолепную кучу глины, точно созданную, чтобы взобраться на нее и скатиться вниз. Прошел мимо валяющихся на земле обрезков согнутых труб из какого-то пластического материала. До того здорово поддать такую ногой! Или сражаться ими! Около школьного стадиона Йокл и Экснер склонились над чем-то лежащим на портфеле.
Что-то маленькое, серое.
Ребята заметили его.
— Подь сюда!
— Еще шевелится!
— Мышь!
Он устоял и перед мышью.
„И“ и „Е“
На восьми ступеньках, ведущих в раздевалку, мгновенное превращение — во что-то маленькое, серое.
Вместе с пальто Саша снял с себя Сашу и повесил на крючок.
Теперь он
Александр
ел саламандр
в спортсменках с фиолетовой надписью на подкладке: Александр Тихий, 3«б». Саша терпеть не мог этих «саламандр», но все-таки сказал:
— Сегодня не дерусь.
Потому что увидал Соммра. Протиснулся за ним по лестнице между девчачьими бантиками. Школа была построена совсем недавно, но уже пахла школой, будто век здесь стояла. Никто ее сюда не приглашал.
Явилась сама — незваная. Вместе с поселком. Выросла нежданно-негаданно на месте великолепнейших тайников и площадок для игр и стала пожирать юных бизонов и алисок из страны чудес. Соммр делал вид, что не замечает Сашу. Угри на его носу блестели от пота. Выразительный жест — проваливай. Он был старше Саши на четыре года. Седьмой «а». Прошептал сквозь зубы:
— К Слипейшу приходили из милиции.
— Когда?
— Не все ли равно. Учти: тебя там не было. Вчера. Никого не было. Ничего не говорить.
— Знаю.
— И не путайся под ногами!
Саша остался один. Звонок. Небо за окном словно из серой жести.
В коридоре висят учебные картины «Гуситское оружие» и «Эволюция человека». Классы кочуют из кабинета в кабинет. Их школа была ШКОЛОЙ БУДУЩЕГО. Для телевизионных передач. Вот кабинет АРИФМЕТИКА В ИГРАХ с магнитной доской, к которой сами собой прилеплялись металлические автомобильчики и яблочки.
8 + 5 =
Куда ни глянь — всюду рычажки и лампочки. Кабинет чешского языка скорее напоминает лабораторию, чем класс. На прозрачную панель учительница спроецировала текст:
Т…перь наш народ не зна…т бедств…й, которы… т…рпел прежд… Мы больш… не работа…м на панском пол…
Проставить вместо точек «И» и «Е».
Т…бя там не было. Н…чего н… говорить.
На Сашиной парте замигала лампочка.
— Тихий.
Прошла минута, пока он понял, что его вызывают. Он встал, пошел было отвечать, потом вернулся за дневником, перерыл весь портфель, успел испугаться, что забыл дневник, но в конце концов тот нашелся. В арифметике. Саша облегченно вздохнул. Никогда он не знал точно, что творится у него в портфеле, и потому сразу приготовился к худшему.
— Что с тобой?
— Ничего.
Он подошел к пульту с рычажками «И» и «Е». Начал проставлять вместо точек буквы. Рычажки лязгали. Саша повторял про себя: те-перь, зна-ет…
— Вот видишь, когда ты захочешь…
Он изумленно уставился на учительницу. Рядом с пятеркой она поставила в его дневнике печать с изображением трудолюбивой пчелы.
Секунду он был счастлив.
Пока не захрипел репродуктор: ЭКСТРЕННОЕ СООБЩЕНИЕ, ученика Александра Тихого, 3«б» СРОЧНО…
Закон
— Знаешь их?
В кабинете директора стояли Соммр, Слипейш и еще Вольгемут. Саша отрицательно покачал головой (ничего не говорить!), но заметил, что Слипейш потихоньку кивнул — говори, мол, «да», — неожиданно закончил утвердительным кивком. Милиционер, тот, что был потолще, сразу это заметил:
— Смотри на меня. Сколько у вас было сигарет?
— Во…
Но вовремя успел заметить на руке Слипейша два загнутых внутрь пальца.
— …три.
— Не сговариваться!
— Мы не сговариваемся.
Второго, длинного милиционера все это уже перестало интересовать. Он обратился к толстому.
— Эти трое мне больше не нужны. Пока что.
Подождал, когда мальчики покинут кабинет.
— Как вы попали в сарай?
— Там доска отставала.
— Громче. — Теперь длинный милиционер остался с Сашей один на один. Он что-то записал, поднял на Сашу глаза. — В сарае вы курили. Потом Слипейш поджег древесную шерсть.[1]
— Да, но мы ее сразу погасили.
— Как?
— Мы на нее… — Саша споткнулся, подыскивая подходящее слово, — мы ее покропили…
— Все?
— По очереди.
— Не помнишь, который был час?
— Около шести.
— Потом пошли домой?
— Да.
— А Слипейш остался в сарае?
— Нет. Никого там не осталось.
— Не врешь?
Под оберточной бумагой на столе лежали какие-то вещи, но с места, где стоял Саша, их было не разглядеть. Милиционер вытащил оттуда ржавую консервную банку. Из налипшей на нее глины змейками свисали корешки трав. Перевернул банку — постучал по дну. На стол выпал листок бумаги с подписями.
— Узнаешь?
— Узнаю.
Это была их Кровавая Клятва:
«Все за одного. Один за всех. Мститель. Быстрая нога. Бизон».
— Бизон — это ты?
— Нет.
— Ясно, ты. А еще тебя звали Малёк. Они над тобой потешались. Ведь ты был им нужен только для одного: доставать сигареты.
— Неправда.
— Что ж… Пусть будет по-твоему…
Милиционер сунул Кровавую Клятву назад, в банку. Вернул ее на место, к Вещественным Доказательствам. Снова что-то поискал. Оберточная бумага шелестела, как будто под ней бегал живой кролик.
— Так кто же остался в сарае? Вольгемут или Соммр?
— Никого не оставалось.
— Что ж… Пусть будет по-твоему…
Саше показалось, будто милиционеру ОЧЕНЬ не нравится, что в сарае никого не оставалось. Он даже перестал шелестеть бумагой. Потом снова что-то вытащил из-под нее. Развернул. Это была грязная обгорелая тряпка, похожая на оторванный рукав рубахи. В черную и желтую клеточку.
— Что это? Вспомни. Кто из мальчиков был вчера в такой рубашке?
— Никто.
— Почему ты так уверен?
— У нас спортивные майки с короткими рукавами. У всех одинаковые.
— Какие?
— Полосатые.
— И вчера вы тоже были в майках?
— Да.
— Все?
Саша задумался, наконец ответил совершенно искренне:
— Да, все.
Человек в милицейской форме разочарованно заворачивал в бумагу обгоревший рукав. Вид у него был строгий.
— Пока можешь идти. Но смотри, если ты соврал…
Фонарики
Разговоры. Куда ни пойди — разговоры… Повариха в школьной столовой, накладывая в его тарелку кнедлики[2], с любопытством спросила:
— Ты что натворил-то?
— Ничего.
Она не поверила:
— Не скажи… По носу видать, что натворил.
Саша взял тарелку и поскорее отошел к столу. В столовой было уже почти пусто. Нянечка, вытиравшая столы, сказала поварихе:
— Ох, уж эти сорванцы! Бить их надо, вот что!
Саша ел без аппетита, не замечая вкуса пищи. Рассеянно выуживал разварившееся мясо. Томатная подливка остыла. Он сдвинул ее на край тарелки. Да, все-таки влип, хотя ведь, и правда, они ничего не сделали.
Смотри, если соврал…
Он снова вспомнил про сигареты. Восемь штук «Глобуса», четыре мы тогда выкурили. Да еще этот рукав от рубашки! Четыре сигареты оставались в пачке. Если у Соммра в шесть никого не оказалось дома, он мог вернуться в сарай! Или Вольгемут. Но у Вольгемута не было спичек. Спички были только у меня. Дома наверняка уже все известно. Прожженная майка в корзине… Хоть он и засунул ее как можно глубже.
— Зато у меня пятерка по чешскому. С пчелой, — утешал он себя.
Его все время преследовал слабый запах паленого. Только сейчас он понял, что это от пригоревшей подливы. Есть больше не хотелось. Поташнивало. Где-то хлопнула дверь. Саша вздрогнул: не за ним ли опять? Но в столовую просунулись косички и бантики… Девчонки вытаращились на него, чуть ли не пальцами показывали.
— Это он…
Йокл, сидевший напротив, доел и отправился мыть тарелку. Проходя мимо Саши, с важным видом заметил:
— Слипейша как пить дать исключат из школы!
— Ну и что?
Саша пошел за Йоклом. Половину кнедликов оставил на тарелке. В пионерской комнате стол для пинг-понга был занят. Двое мальчишек из шестого класса, примостившись прямо на полу, рисовали огромный плакат «Да здравствует Октябрьская революция!» Саша уселся рядом с Йоклом и стал доклеивать вчерашний фонарик. Шепотом сказал соседу:
