Сергей Карпущенко - Тайна монеты Каракаллы
Через полчаса пришли остальные актеры. Оба были в легком подпитии и в дурном расположении духа.
— Короче, хозяин, — заявил Каракалла, — гони вперед полтинник, или играть на будем. Сам не знаешь, что ли, — актеры на сцену должны выходить в легком возбуждении.
— Не дадим! — проявил решительность Володя.
— Тогда все, сваливаем! — закричал Каракалла. — Не надо нам вашего спектакля! В лабаз вон картошку привезли, разгружать зовут! Больше заколотим! Пошли, кореша!
Бухарики и впрямь сделали вид, что уходят, и это напугало Володю.
— Кошмарик, дай ты им…
— Не дам! — заявил Кошмарик. — Возьмут и не вернутся! Лучше уж я сам сгоняю в лабаз! Ждите!
Скоро требуемый «допинг» появился, и настроение господ артистов заметно улучшилось. Володя предложил им надеть костюмы, и мужики, гогоча, стали стаскивать с себя свои драные шмотки. Через двадцать минут они уже стояли кружком и курили, поглядывая друг на друга и посмеиваясь — все трое были задрапированы в розовые портьеры и выглядели в северном ландшафте довольно причудливо, если учесть, что из-под тог у них торчали волосатые ноги в грязных стоптанных кроссовках и ботинках.
— Так! — волновался до дрожи Володя. — Уже половина девятого! Я договорился с ними, что начнут, когда заиграет музыка! Только кому поручить магнитофон? Очень не хочется мелькать среди выступающих. Представляешь, придет этот… маньяк и увидит меня. Он же сразу догадается!
— А как мы догадаемся, что это — душитель? — нервно посасывая сигарету, спросил Кошмарик. — Он что, обязательно «Чемпионом» должен вонять? Со мной теперь этот номер не пройдет — не поверю!
— Есть еще одна примета, — шептал Володя. — Ведь я его довольно глубоко в ногу ножом саданул. Прошло не больше двух недель, он, наверное, прихрамывать должен. Как думаешь?
— Не знаю, меня в ногу никто ножом не пырял. Пырнут — тогда расскажу.
Время бежало, до девяти осталось пятнадцать минут, но публики не было. «Неужели никто не придет? — с трепетом думал Володя, кусая ногти. — Кошмарик тогда заест меня насмешками. Сам, скажет, и попался в свою мышеловку, а и аря свои деньги потратил!»
Когда до девяти часов оставалось пять минут, где-то за перекрестком послышался неясный гул, были слышны отдельные выкрики. Володя и Кошмарик развернулись в сторону шума, и вдруг из-за поворота показалась толпа. За версту было видно, что приближающиеся ся люди по своему общественному положению находятся на одном уровне с господами артистами — разнузданные, грязные, в подпитии, они громко ругались, смеялись и кривлялись на ходу. Володя ясно видел, что направляются они точно к импровизированному театру.
— Толя-а-ан! — заорал издали один бухарик. — Ну я тебе искренне завидую! Ты пошел на повышение!
Толян, то есть Каракалла, уже стоявший на помосте, отвечал с некоторым смущением:
— Да вот, решил на время римским императором заделаться. С детства мечтал артистом стать.
— Значит, осуществилась мечта идиота? — весело кричал подходивший оборванец.
— Выходит, так, — тер сизый нос Каракалла.
Толпа полубомжей подошла к месту представления. В воздухе сильно запахло перегаром. Володя понял, что, если через минуту спектакль не начнется, он или убежит отсюда, или упадет в обморок от удушливого запаха. Режиссер понял, что зрителями будут те, кого пригласили на спектакль артисты, а если случайно появятся те, кого заинтересовала афиша, то они сейчас же уйдут, увидев толпу разнузданных бродяг. Впрочем, Володя понимал, что душителю присутствие бродяг будет безразлично. Однако пока никого, кроме них, не было, и начинать представление, длящееся не больше получаса, не имело смысла. Зато бродяги, уверенные в том, что они и представляют собой всю публику, дождавшись девяти часов, стали кричать:
— Эй, кто тут главный? Кто киномеханик? Почему кино не запускают!
— Толян! Хорош воображать, будто ты какой-то там император! Мы же знаем, — что ты просто Толик-алкоголик! Давай, начинай, хватит трепаться!
— Начинай! А то уйдем!
Кошмарик, волновавшийся не меньше Володи, злой на то, что его удалось втянуть в эту дурь, сердито шепнул другу:
— Давай команду! А то и артисты со сцены сбегут!
— Ладно, иди зажигай факелы, а я музыку включу! Черт с ним, все равно никто не пришел — кого бояться! Зажигай!
Один за другим загорелись, зачадили смоляные факелы, Володя нажал на кнопку магнитофона, из динамика тут же потек таинственный, тягучий звук гитары, разговоры и смех толпы сразу замолкли. Сцена была пуста — все артисты заранее спустились с нее, и вот с каким-то громким уханьем на нее влез чтец. Он постоял немного на краю сцены, жуя губы, и Володя испугался, что он забыл слова, постоит так да, плюнув, уйдет. Но он ошибся…
Одетый в тогу из портьеры чтец страшно сморщил лицо, будто его вот-вот стошнит, потом воздел густо украшенные наколками руки вверх и скрипучим, но громким голосом завопил:
— Отец Юпитер, воззри с небес на страшную картину злобы человечьей, по вине которой вся земля набухла кровью…
Володя, трепеща от страха и лопаясь от гордости, посмотрел на бродяг: одни слушали чтеца — любителя спиртного с насмешкой на лицах, другие отчего-то притихли, третьи позевывали. Володю вдруг поразила внезапная мысль: «А нет ли среди них душителя? Вся эта шантрапа, рваная и пьяная, шляющаяся по горе весь день, злая и полуголодная, готова напасть на кого угодно, лишь бы поживиться чем-то!» И он стал приглядываться к каждому из пьяных мужиков, но потом рассмеялся про себя: «Да что это я?! А монета? А одеколон? Нет, не их это рук дело!»
Актеры старались. Если чтец хоть и заставил зрителей притихнуть, навевая на них скуку, то появление Каракаллы и Геты, влезших на помост не без труда и не без помощи чтеца, всех оживило. Публике стало понятно, что кто-то кого-то будет мочить, а поэтому все ждали финала. История приближалась к развязке, как вдруг раздался шум двигателя, и Володя увидел шикарную машину, шестисотый «мерседес» вывернувший из-за поворота и медленно подъехавшую к толпе зрителей. Мальчик похолодел от предчувствия: именно в таком автомобиле он ожидал увидеть владельца монеты Каракаллы. Двери распахнулись, и из салона лениво выбрались трое мужчин. Володя так и сжался, когда они встали с ним рядом. Ни от кого из них не пахло «Чемпионом», но пассажиры и водитель «Мерседеса», судя по ленивым, сытым движениям, были переполнены огромным уважением к себе и полным презрением к миру. Это были явно люди с деньгами.
Володя ел их взглядом — кто-то из них вполне мог быть душителем, а то чего они делали здесь? Неужели этих матерых мужиков могла привлечь какая-то намалеванная от руки афишка? И он определил главного — невысокий, но кряжистый, с пузцом, в рубашке с галстуком, стриженный под «бобрик», он мрачно смотрел на происходящее на сцене. Двое других, более высокие и плечистые, стояли за его спиной, катая во рту жвачку, и Володя понял, что это шофер пузатого и охранник.
А на сцене Каракалла уже подбирался сзади к своему брату-добряку, который в этот момент потягивался и немного почесывался (этому Володя актера не учил). Каракалла же, походив у него за спиной и покривлявшись вдоволь, наконец вцепился ему в горло с криком: «Умри, проклятый брат!» По пьесе несчастный братец должен был с жалобным стоном опуститься на колени, а потом растянуться на помосте, но, к ужасу Володи, которому пришлось смотреть одновременно и на пузатого, и на сцену, этого не случилось. То ли Гета испугался прикосновения к шее крепких пальцев Каракаллы, то ли, не желая срамиться перед дружками, не упал на доски сцены, а неожиданно для всех, особенно для Каракаллы, вдруг с силой ударил его локтем руки прямо в живот, угодив, по всей видимости, в солнечное сплетение. Одновременно пяткой он ударил мерзкого братца в лодыжку. Раздался стон императора, пытавшегося схватиться одновременно за живот и за ногу, а потом бросившегося на нарушившего план пьесы Гету. Два удара заставили того принять оборонительную стойку, а яростные, одобрительные вопли зрителей, понявших наконец, что пригласили-то их сюда именно ради этого момента, поощрили актеров, внезапно ставших смертельными врагами, к решительной схватке.
Когда Каракалла душил брата, Володя, внимательно следивший за пузатым, видел, как перекосилось его лицо. Возможно, мальчику очень хотелось увидеть на физиономии толстяка волнение. Но вот началась драка, и владелец «мерседеса» заулыбался, затем нахмурился, потом опять засмеялся. Когда же под свист и ликование толпы, подначивавшей дерущихся, оба актера свалились на доски и принялись лежа охаживать друг друга кулаками, пузатый снова помрачнел и что-то сказал своим подручным.
Два плечистых парня подошли вразвалку к сцене, на которой возились Каракалла и его брат. Они вскочили на помост легко, как боксеры, взбирающиеся на ринг. С двух сторон они подошли к дерущимся, и удары их ног пришлись прямо по почкам «господ артистов», которые, не понимая, что происходит, прекратили драку и вскочили на ноги. Увидев мордоворотов, они попытались было дать им отпор, но несколько мастерских жестоких ударов сбросили их с помоста. Парни спрыгнули на землю и принялись избивать актеров, имевших в своих тогах очень жалкий вид. Теперь они лишь прикрывались руками и просили парней остановиться.
