Валерий Гусев - Клад
В развалины нам в эти дни выбраться не удалось. И слава Богу. Мне эти раскопки уже порядком надоели. Ни в какой клад я не верил. Ходил с Алешкой только ради его безопасности, да он и сам начал сомневаться. И сказал мне по секрету:
— Ничего мы там не найдем со своей лопатой. Там экскаватор нужен. Дядя Коля говорил, у него друг есть с экскаватором. В Можайске. Давай попросим.
— Придумал! У него и на Дальнем Востоке друзья есть. Подрывники. Давай уж всех соберем.
— Ну тогда давай с тобой к этому сумасшедшему учителю сходим. Может, он что-нибудь знает. А мы у него выпытаем осторожненько. Пойдем, а?
И того не легче! Но этот хоть поближе. И я согласился, ведь если Лешка упрется, его не сдвинешь. А одного его отпускать нельзя.
Но нас и двоих не отпустят.
И мы придумали хитрость. Я выберусь задами и буду ждать Лешку возле школы, а он уйдет с фермы обычным путем. И вот Лешка подошел к воротам.
— Ты куда? — сразу же бдительно спросил папа.
— Пописать.
— Вон туда, — папа махнул в сторону туалета.
— Занято, — отрезал Лешка.
— Кем? — не поверил папа.
— Пчелами, — Лешка знал, что папа боится пчел и мышей больше, чем маму. И ни за что не пойдет проверять.
— Ладно, иди. Но быстро.
— Как получится, — буркнул Алешка и скользнул за ворота.
Учитель жил недалеко от школы в обычном деревянном доме. Вокруг него бродили куры и козы. И сушилось на веревках белье. А на стене была прибита медная табличка в узорах: «Памятник старины. Охраняется государством».
— Плохо охраняется, — заметил Алешка. — Вот-вот развалится.
Действительно, «памятник старины» со всех сторон подпирали жерди, окошки все покосились, а крыша заросла мхом.
Мне было немножко страшновато входить в дом — как бы не рухнул нам на головы. А потом — все-таки сумасшедший. Наверное, с клюкой, весь в лохмотьях и весь зарос бородой и волосами. Но Алешка держался уверенно и снисходительно меня успокоил:
— Не бойся, он не кусачий. — В сенях мы постучали в дверь и услышали звучный голос:
— Прошу вас.
Мы вошли, и никакого сумасшедшего там не было. За столом, возле печки, сидел учитель в черном костюме и белой рубашке с галстуком, с узенькой аккуратной бородкой, и ел обыкновенную картошку.
— Здравствуйте, господа, — он встал и сделал красивый жест в сторону чугунка, будто там была не картошка, а устрицы. — Не угодно ли?
Алешка вдруг шагнул к столу и ловко, коротко, как гусар, склонил голову:
— Благодарим вас, мы по делу.
Я даже глаза вытаращил от таких манер.
— Прошу в кабинет, — учитель промокнул губы полотенцем вместо салфетки и отдернул штору в закуток, где стояли письменный стол, кресло и лавка, покрытая шерстяным одеялом. Над столом висела красивая застекленная рамочка, а в ней что-то вроде старинного письма выцветшими чернилами. — Присаживайтесь, господа. — И он придвинул Алешке кресло. — Вас, несомненно, привел ко мне интерес к усадьбе Оболенских? Полагаю, что имею удовольствие видеть его достойных потомков, влекомых вполне объяснимыми чувствами к родному пепелищу? Кофе? Сигары? Или по бокалу бургундского?
Да, подумал я, если бы он молчал, вполне сошел бы за нормального. Даже за умного. Но с Алешкой, как ни странно, они мгновенно нашли общий язык, беседовали так, будто давно знали друг друга и часто встречались у каких-то общих знакомых. И после первых слов этот псих уже называл Алешку князем, а он его господином учителем.
— Да, знаете ли, все это очень интересно, — важно вещал Алешка, закинув ногу на ногу, — но ведь никаких реальных следов клада до сих пор обнаружить не удалось…
Я даже не заметил, как он повернул разговор в эту сторону. Я вообще его не узнавал. Я смотрел на эту шпану вернадскую и думал: когда он успел вырасти и где успел нахвататься?
— По части прямых свидетельств — безусловно с вами согласен, — так же важно отвечал «г-н учитель». — Однако есть косвенные, — и он кивнул на письмо в рамочке, — и, смею вас уверить, достаточно убедительные.
— Вы позволите взглянуть? — привстал Алешка.
— Будьте любезны, — и учитель снял рамочку со стены. — Это письмо князя какому-то родственнику в Париже. Обратите внимание на приписку, вот здесь: «Спешу также сообщить, мой друг, что все наше достояние мы благополучно переправили к дедушке. Надеюсь, там оно сохранится в неприкосновенности до той поры, когда им смогут воспользоваться законные владельцы».
— Пожалуй, вы правы, — очаровательно согласился «юный князь Оболенский». — Только где же теперь искать дедушку?
— Увы! — Учитель возвел глаза к потолку. — В одна тысяча восемьсот девяносто пятом году по Рождеству Христову старый князь завершил свой земной путь. И был предан земле неподалеку отсюда. В фамильном склепе Оболенских.
— Это в часовне, что ли? За усадьбой? — не выдержал Алешка светского тона.
— Естественно, мой юный друг, где же еще? — Я слушал весь этот бред и думал: кто же тут спятил — они или я? И как бы поскорее вытащить Лешку отсюда. Но они уже, слава Богу, заканчивали разговор и церемонно прощались. «Юный князь» с достоинством откланялся и даже ловко «щелкнул каблуками». «Г-н учитель» выразил удовольствие от беседы и надежду на новую, еще более приятную встречу.
— Уверяю вас, — загадочно добавил Алешка, — что вы не разочаруетесь…
— Ну и псих, — передохнул я на улице. — Нашел, что на стенку вешать. Хорошо еще, свой сундучок не вытащил.
Алешка внимательно посмотрел на меня, ни слова не сказал в ответ, только опять загадочно улыбнулся.
Дома наш побег раскрылся. И нам попало. Но не очень: послали картошку окучивать. Мы работали до вечера. И все это время Алешка молчал и о чем-то думал. А после ужина они с дядей Колей пошли за коровами. Алешка загнал Красулю и Апрелю в коровник, затворил за ними ворота, напоил их, натаскал в кормушки сечки.
Я опять подумал о том, как он повзрослел за эти дни, загорел, обтрепался. Каким стал уверенным.
И мама, наверное, тоже об этом думала. Потому что она стояла на крыльце с подойником и, улыбаясь, смотрела, как умело Алешка управляется по хозяйству. Дядя Коля его даже на сено брал и очень хвалил. А мне опять за него почему-то стало тревожно.
И я опять долго не мог заснуть. Сначала я думал об Алешке, об этом разговоре с учителем, об этих гадах, которые не дают нам жить спокойно, а потом услышал, как кто-то внизу тихонько встал и вышел в сад. Я, конечно, выглянул — это был папа. Он тихонько пошел в сторону пруда, к дальнему сараю, где было свалено всякое старое барахло. И я, крадучись, пошел за ним. Вдруг ему понадобится помощь, а рядом никого нет. Вот тут я как выскочу!.. Как заору!..
Папа вел себя как-то странно, все время оглядывался, а у сарая нагнулся, приподнял край старой бочки и что-то оттуда достал. И зашел за сарай.
Я подкрался поближе и осторожно заглянул за угол… Вот оно что! Вот куда пропали сигареты из маминой сумочки! Вот как он держит слово! Ну, батя, погоди!..
Папа чиркнул спичкой… И тут же в кустах, что за прудом, сверкнула яркая вспышка и что-то грохнуло.
Я ничего еще не успел сообразить, а папа уже отшвырнул сигареты, схватил лопату и бросился в кусты, ругаясь матом. Я такого от него еще никогда не слышал. И побежал за ним. Может, еще что-нибудь выдаст… А меня уже догонял дядя Коля с ружьем. Мы пролетели кусты насквозь, все вымокли от росы и только успели увидеть, как вдалеке на проселке мелькнули габаритки какой-то машины. Дядя Коля вскинул ружье, но стрелять не стал — далеко.
— Ушел, — перевел он дыхание. — Караулил, сволочь! Дима, сбегай за фонариком. Только осторожно, не буди наших. — Мама, конечно, не спала. Она сидела в одеяле на кровати.
— Что случилось? — Глаза ее были широко распахнуты.
— Да ничего, — небрежно отмахнулся я. — Дядя Коля вроде лису подстрелил возле курятника. Или собаку бродячую. Где фонарик? Он просил принести.
Я взял фонарик и спокойно вышел, а уж в саду побежал.
— Свети, — сказал дядя Коля, раскрыл нож и стал выковыривать из углового столба сарая застрявшую пулю. — Ты где стоял? — спросил он папу. — Здесь? А выстрел был оттуда? Значит, он в тебя не целил — предупреждение послал. Черт с ними, переведу завтра деньги.
— Это не выход, — не согласился папа, пытаясь незаметно затолкать пяткой сигареты обратно под бочку. Тоже мне — конспиратор, нашел место. — Тогда они вообще от тебя не отстанут. Каждый месяц платить будешь. Пока совсем не разорят.
Дядя Коля отколол щепку, и пуля упала ему в руку. Он покатал ее на ладони:
— Пистолетная. Ладно, посмотрим, утро вечера мудренее. Если бы их на открытый бой выманить… Я бы мужиков в деревне поднял. У нас деревня партизанская, недаром Храброво называется. Небось в каждом доме по стволу найдется…
Дядя Коля сунул пулю в карман, и мы вернулись в свою любимую баню.
