Роман Грачёв - Томка. Тополиная, 13
Максим учился в каком-то техническом колледже, правда, внятно не мог рассказать ничего ни о своей специальности, ни о перспективах, которые ему эта специальность сулила. Скорее всего, он просто протирал штаны на лекциях, а зачеты и экзамены сдавал благодаря хорошим отношениям с умными девчонками-однокашницами. Оля, напротив, поступила в прошлом году в престижный госуниверситет на факультет психологии, и это был более чем осознанный выбор – иного просто не позволяли воспитание и среда обитания. Она хотела стать психологом и не без оснований полагала, что у нее получится. По крайней мере, Максим нередко испытывал на себе ее недюжинный потенциал: она часто помогала ему советами, когда его непростые отношения с родителями окончательно заходили в тупик. Поговорив с ней, парень чувствовал себя не таким несчастным и одиноким, как час назад.
Летом он приезжал за ней на мотоцикле, и она, июльская длинноволосая фея в джинсах с низкой талией и короткой блузке, запрыгивала на заднее сиденье, обхватывала своего рыцаря, и они уносились прочь, поднимая такой шум, что игравшие во дворе маленькие детки в ужасе бросались к матерям.
– Во, бестолковые опять понеслись! – ворчали бабки, просиживавшие зады на скамейке перед вторым подъездом. – Тьфу, срамота!
– Что вы понимаете, глупые старые женщины! – заступался за молодых людей Петр Аркадьевич. – Это любовь! Вспомните себя в их годы!
Бабки морщили лбы, очевидно, пытаясь вспомнить свою бурную молодость, и приходили к выводу, что ничего подобного в ней не было, отчего они тут же приходили в еще большую ярость.
– Да мы в их годы-то работали как проклятые! Да некогда ж нам было любовями-то заниматься!
– И мне жаль вас, старые глупые женщины. – Озорник дядя Петя принимался наигрывать траурный марш Шопена в ритме вальса…
Прошлой зимой молодые люди на пустыре позади дома скатали гигантскую снежную фигуру. Начали с маленького шарика, а потом, собрав вокруг себя детвору из ближайших дворов, докатали его до размеров яиц Кинг-Конга. Затем наверх закинули еще один шар поменьше, сверху – совсем маленький, водрузили на макушку детское пластмассовое ведерко, проковыряли пару глаз-угольков, а вместо морковки в морду воткнули пластиковую бутылку из-под колы. Получился классический Снеговик с правильными формами и без всяких постмодернистских прибамбасов. Снежный красавец стоял на пустыре до весны, и никто не смел его тронуть. Он всем казался каким-то невиданным чудом.
Конечно, случалось, что они ссорились, причем ссоры, как и Снеговика, тоже можно было назвать классическими и почти образцовыми. О таких ссорах мечтают все молодые семьи – чтобы и душу как следует отвести, и при этом брак не разломать в мелкие щепки.
А дело было так. Однажды Максим на вечеринке выпил лишнего и начал флиртовать с Олиной подружкой – длинноногой моделью Оксаной. Нельзя сказать, что девица очень уж ему была нужна, но Максимка не был бы романтиком, если б не завел маленькую интрижку, чтобы растормошить свою потерявшую бдительность девушку.
Закончилось все звонкими пощечинами, обвинениями в измене, громогласными разборками в духе Лорен – Мастроянни под окнами родительского дома Ольги… и страстными поцелуями в подъезде. О, это была сказочная ссора, и Петр Аркадьевич, наблюдавший за происходящим со своей неизменной песочницы, радовался как ребенок и тихонько наигрывал свою любимую «Эммануэль».
В общем, это была очень красивая и милая молодая пара, и те, кто говорил, что у них все равно ничего не выйдет, оказались совершенно правы.
Ошиблись предсказатели только в причинах.
В начале нынешней осени Максим появлялся во дворе редко. Он объяснял это загруженностью на работе – парень рассказал Петру Аркадьевичу, что устроился в какую-то серьезную фирму, то ли торгующую компьютерами, то ли занимающуюся их ремонтом, но суть в том, что теперь у Максимки свободного времени оставалось меньше. Впрочем, как утверждают физики, если в одном месте убудет, то в другом обязательно что-то неожиданно нарисуется, и у Максима появились деньги. Обычно он не уделял им пристального внимания, полагая, что не деньги помогают ему быть счастливым, но сейчас, очевидно, в его жизни что-то изменилось. Дядя Петя, кажется, догадывался, где порылась пресловутая собака.
Теплым сентябрьским вечером Максим появился во дворе в тот момент, когда Петр Аркадьевич помогал мужикам, его недавним собутыльникам Саше и Кеше, ставшим вместе с ним свидетелями самоубийства Сабитовой, менять резину на автомобилях. По мнению Аркадьевича, парни поспешили – сезон еще позволял кататься на летних колесах – но всё же развлечение. Все трое торчали на углу дома, уже закончив возиться с грязной, как колхозный трактор после уборочной, Сашкиной «девяносто девятой», и планировали после небольшого возлияния приступить к «пятнашке» Иннокентия. Тут-то дядя Петя и отвлекся.
– Ух ты! – присвистнул он, вытирая руки мокрой тряпкой. – Максимка-то как вырядился!
Парни проследили за его взглядом. Максим в элегантном черном плаще, из-под которого выглядывал не менее элегантный костюм-тройка, направлялся по тротуару ко второму подъезду. В одной руке у него болтался пузатый пакет, а в другой… о, это просто прелесть какая-то!., в другой руке у него сиял невероятными для рыжей осени красками букет роз.
– Аж глаза режет, – сказал Петр Аркадьевич.
– Ага, Макс наконец-то решился увести кобылу из стойла, – прокомментировал пейзаж вредный и циничный Иннокентий. – Надоело ночами под окнами мяукать, хочется уже в законной спальне кувыркаться.
Менее категоричный и скромный Саша, по обыкновению, попытался его урезонить:
– Ты не прав. Макс хороший парень, и ему, кстати, давно пора решиться. Кстати, можно сразу и отметить. Саша открыл дверцу своей машины, порылся на заднем сиденье и вытащил большой пакет с красноречиво оттопыренными боками.
– И то верно! – согласился дядя Петя. – Эй, Макс! Айда сюда!
Максим приветственно махнул рукой в ответ, остановился в паре шагов от крыльца подъезда. Душа его уже разрывалась на части.
– Мы долго не задержим! – успокоил Аркадьевич.
Максим кивнул. Он не был большим поклонником спиртного, но пропустить рюмочку на свежем воздухе, возле гаражей и в неплохой компании – тут и трезвенник сломается. Он подошел к мужикам, с каждым поздоровался за руку.
– Надушился-то! – отметил Кеша. – Пить будешь, маэстро?
Максим втянул носом воздух, зачем-то посмотрел по сторонам. Солнце еще не зашло, во дворе гуляли дети, Оля вообще его сегодня не ждала… но он же шел сюда не пить.
– Думаете, будет круто, если я с перегаром подойду к ее родителям? – улыбнулся он.
– Так ты сразу к родителям?! – засмеялся Кеша. – Силен, братец! А Ольге-то самой для начала предлагал?
– Конечно. Мы уже давно с ней это обсудили. Дядя Петя похлопал его по плечу.
– Ладно, сынок, ты к этому делу сильно не торопись. К родителям всегда успеешь. Туда, как в гости к Богу, не бывает опозданий. Иной раз, знаешь, чем позже, тем лучше. Вот я тебе скажу, у меня в свое время…
– Всё, Гитлер капут! – оборвал его Кеша. – Аркадьевича понесло по волнам памяти. Потом расскажешь, Баян! Держи вон тару!
Саша раздал всем наполненные пластиковые стаканчики. Никто не отверг подношение.
– Водка? – уточнил Максим.
– Нет, минералка!
Парень вздохнул. Когда все выпили и даже закусили, он все еще стоял и смотрел на дно своей тары.
– Задаешься гамлетовским вопросом? – спросил дядя Петя. – Не мучайся, нет в нем ничего такого, над чем стоило бы думать.
– Разве?
– Конечно. Ты ее любишь?
Максим не ответил. Очевидно, его смущало присутствие посторонних – Саши и особенно Иннокентия. С дядей Петей он уже давно подружился, а эти двое его настораживали.
– Ты не парься, – сказал скромный Саша. – Если любишь, так и говори. Тут все свои, мы ж всё понимаем, не в первый раз женаты.
– Ага, – кивнул Кеша, жуя большой кусок ветчины.
Максима это не убедило, и он продолжал молчать и вертеть в руках стакан с водкой.
– Что-то не так, браток? – спросил дядя Петя. Парень пожал плечами:
– Да как тебе сказать… Пойдем покурим.
Он не стал отдавать стакан, чтобы не обижать мужиков, но Петра все же отвел в сторонку. Они вышли на тротуар, направились за угол.
– Что тебя смущает? – спросил Петр Аркадьевич, разминая папиросу.
– Предки.
– Ясно.
– Ты их знаешь?
Дядя Петя пожал плечами.
– Понимаешь, старик, сейчас в таких домах все друг друга знают постольку-поскольку, плюс-минус и тому подобное. Ничего плохого про них тебе не скажу… но и хорошего не слышал.
– То-то и оно, – вздохнул Максим. Он обернулся к мужикам, приветственно приподнял стаканчик с водкой и залпом его выпил. Закусывать не стал – занюхал букетом роз. Саша и Кеша зааплодировали.
– Ее старики меня на дух не переносят.
