Анастасия Дробина - Клад из сумочки
Белка вытаращила на нее глаза:
– Обыкновенный… В камуфляже… Что-то там в проводке чинил.
– Охранник чинил проводку? – удивилась Юлька. – С какой стати? Может, это электрик был?
– Да нет, точно охранник! – Белка наморщила лоб, вспоминая. – У него еще на спине название фирмы было написано… Что-то такое славянское… и смешное…
– Почему смешное-то? – вылупил глаза Батон.
– Не помню! Господи, как же… «Святогор»… Или «Добрыня»… Нет, кажется, «Фарлаф»… Я тогда вообще о другом думала, мне разыграться надо было!
– А узнать этого «Фарлафа», если что, сможешь?
– Юлька! Это было два месяца назад! И я даже лица его не видела, он спиной ко мне стоял! Я вообще бы о нем не вспомнила, если бы вы меня сейчас трясти не начали! И я не понимаю, почему…
– Белка, ты, главное, не волнуйся. – Натэла села рядом с ней на постель. – Но, может быть, все дело в этом… охраннике? Сама подумай: Ромка в музее ничего плохого не делал. Сидел и рисовал. Так ведь? Ну, еще пытался с тобой познакомиться, хоть и по-дурацки. Наверное, в самом деле удивился, что ты так на эту графиню Сарру похожа. Ничего криминального, правда? Тогда зачем же так нервничать? Может, ты все-таки что-то не то подсмотрела?
– Но что? – растерянно спросила Белка. – Охранника, который проводку чинил? Или бабульку со спицами в уголке?
– Стоп, – опять вклинилась Полундра. – А бабулька была?
– Они всегда есть, – заверил Батон. – Помнишь, когда мы всем классом в Третьяковку ходили? В каждом зале – по отдельной бабке! Да еще сзади постоянно какая-то мымра ходила, за нервы дергала! Помнишь, Атаман? Только я взглянуть решил, как статуя к подставке крепится, так эта тетка сразу крик подняла: «Руками не трогать! Изваяние восемнадцатого века!» Ну и что? Триста лет простояло – и ничего, а я потрогаю – так сразу развалится?!
– Батон, заткнись! – распорядилась Полундра. – Белка, вспоминай! Была там бабка?
– Кажется… кажется, не было, – испуганно сказала подруга. – Точно, не было! Я вбежала с нотами, села за инструмент и… Нет, если бы сидела бабка, я бы увидела! Там вообще никого, кроме Ромки, не было, точно! Все бабульки, наверное, за экскурсией следили на нижнем этаже, там же человек двадцать было!
– А тот охранник… или электрик?
– Он был в соседнем зале! Я только его спину в дверной проем видела!
– Получается, оба зала были почти пустые, – нахмурилась Полундра. – Братва, а ведь там и Белки не должно было быть! Помнишь, ты говорила, что прибежала за пятнадцать минут до концерта, чтобы разыграться? Соня ведь этого не делала! Она в шесть часов приходила и сразу садилась играть, без всяких там репетиций! Так ведь?
– Но я же так не могла! Я никогда этот инструмент раньше не видела, надо же было…
– А портрет этой графини где висел? – вдруг спросил Атаманов. – В каком зале? Гринберг, ну напряги мозги, вспомни! Видела ты его или нет?
Белка покачала головой. И, ойкнув, вздрогнула, когда с порога послышался голос старшей сестры:
– Белка не могла его видеть. Пианино стоит в зале Рокотова[13], а портрет графини Сарры Толстой висел в соседнем, соколовском зале.
Наступила мертвая тишина. Соня вошла в комнату, на ходу встряхивая мокрыми после душа волосами, и трагически взглянула на примолкшую компанию.
– Бэлла, чем мне из-за тебя приходится заниматься на старости лет?! Подслушивать под дверью! Как последней шпионке! Как тебе только не стыдно?
– Сонечка, но я же… Я же ничего плохого не делала… – пролепетала Белка. – Честное слово, я ничего…
– Тем более! А ведешь себя третий месяц так, что у меня ни одного целого нерва не осталось! Ты что, думала, я ничего не вижу? Да я уже боялась, что ты чем-то больна! Или попала в плохую компанию! Или у тебя какие-то серьезные неприятности! Или вообще не дай бог…Чуть маме в Вену не позвонила! А ты… – Соня всплеснула руками. – А вы, оказывается, просто влезли в очередную авантюру! Полторецкий, ты слышишь?!
– А я тебе говорил, королева моя, – в комнату из потемок шагнул Пашка. – Я тебе еще в Москве говорил – ничего страшного там быть не может! Потому что про страшное твоя Белка сразу скажет моей Юльке! А если знает Юлька, то знает весь район!
– Это почему же?! – взвилась оскорбленная Полундра. – Да я могила!!!
– От могилы столько шуму не бывает, – заметил старший брат. – И давай деда мне не буди, он только что заснул! Быстро и по существу: что у вас случилось? Это вы, что ли, портрет графини сперли?
Соня закрыла глаза и прислонилась к стене. Слабым голосом сказала:
– Полторецкий, если у меня когда-нибудь будет инфаркт – то только из-за тебя! Замолчи и дай детям сказать! А лучше – вообще иди спать! Хватит с меня сегодняшней «лимонки» под ногами!
Отбыть на покой Пашка отказался и, усевшись на подоконник, царственным жестом велел сестре начинать.
Выслушав сумбурный рассказ друзей, Соня заметно успокоилась:
– Фу-у-у… Я-то думала… Дети, но с чего вы взяли, что портрет украл именно этот… Ромка? Это ведь тот, который в соседнем доме живет? Очень милый, по-моему, мальчик. Я слышала, как он с сестрой разговаривает. Пытался с Бэллой познакомиться в музее? М-м… тоже ничего страшного.
– Соня, но он меня принял за графиню Сарру Толстую!
– Ну… его можно понять, – улыбнулась Соня. – Во-первых, ты действительно ужасно похожа на тот портрет. Я заметила, еще когда в первый раз пришла в музей и смотрела выставку.
– А мне почему ничего не сказала? – возмутилась Белка.
– Чтобы ты о себе лишнего не возомнила! – отрезала старшая сестра. – Ты и так постоянно крутишься перед зеркалом! И таскаешь мою тушь для ресниц, а я ее потом найти не могу! И то, что ты похожа на одну из красавиц пушкинского времени, не дает тебе права… Ни на что не дает права! Тебе нужно не о мальчиках думать, а о том, что ты экзамен по этюдной технике на четверку сдала! И по алгебре в году тоже четверка, а могла бы быть…
– Соня, оставь дите в покое, у нее каникулы! – вклинился Пашка, и Белка благодарно посмотрела на него. – А о мальчиках вообще нужно думать с самого рождения! Чтобы к концу школы уже уметь правильно с нами обращаться! Вот посмотри на Натэлу! Дети, все посмотрите на Натэлу Мтварадзе! Эта милая девочка, когда меня видит, первым делом спрашивает – что, Натэлочка?..
– Обедать будешь, дорогой? – машинально ответила Натэла.
– Именно! – воздев в потолок палец, провозгласил Пашка. – Вот что значит правильно воспитанная юная девица! А если у ребенка в голове одни этюды и гаммы, то к моменту замужества…
– Пашка, захлопнись, – покосившись на лицо Сони, посоветовала Полундра. – Не доводи человека до преступления. Тебе на ней еще жениться. Атаманов, Батон, хватит ржать! Вам тоже лишь бы в пузо чего напихать! Вот кто все котлеты у Натэлки схомячил?!
– Ты! – хором сказали пацаны. Полундра ахнула от такого нахальства и кинулась было сражаться за справедливость, но старший брат, смеясь, перехватил ее поперек живота и вернул на место.
– Кроме того, – Соня села на кровать, – все художники – люди крайне впечатлительные. Кто знает, может быть, он принял тебя за призрак графини Сарры?
– А что, есть такой? – подозрительно спросил Атаманов.
– Да, имеется. И, говорят, обитает именно в тропининском музее. Если хотите знать…
В это время раздался короткий щелчок и погас свет. В комнате стало темно – хоть глаза выколи.
– Да что же это такое! – выругалась Полундра. – Как гроза – так линию вырубает! Подождите, я на кухню за свечами сбегаю!
Через пять минут на столе горела свеча, вставленная в горлышко зеленой бутылки. Желтый круг света ложился на скатерть, все остальное терялось в темноте. Девчонки все вместе влезли на кровать под огромный плед и прижались друг к другу, чтоб было не так страшно слушать про привидения. Пацаны мужественно остались сидеть на подоконнике. Пашка пристроился за спиной у Сони, которая вполголоса рассказывала:
– Понимаете, эта графиня Сарра была необыкновенной девочкой. Ее отцом действительно был граф Толстой…
– Который «Войну и мир» написал? – уточнила Натэла.
– Нет, дядя писателя, граф Федор Толстой. Очень яркая личность… и слегка сумасшедшая. Много чудил, валял дурака, играл в карты на тысячи, путешествовал. Чуть не стал царьком на Алеутских островах… его из-за этого прозвали Американцем. Очень любил дуэли и прекрасно стрелял. Одиннадцать, кажется, человек убил на этих дуэлях! Но в конце концов успокоился и женился на своей подруге, цыганке-певице Дуняше. Очень ее любил, и у них было двенадцать детей. Сарра была старшей и, по словам современников, самой красивой. Оказалась очень музыкальна, в мать, писала стихи – да еще такие, которыми и Жуковский, и Пушкин восхищались! Знала французский и английский языки – причем гораздо лучше, чем русский, на котором до конца жизни говорила плохо. Ну… и в самом деле была очень хороша собой. Еще бы, ведь ее мать была первой красавицей цыганского хора! К сожалению, Сарра прожила всего семнадцать лет…
