Евгений Шерстобитов - Акваланги на дне
В это время в пустом и притихшем здании, где-то далеко, грохнули двери, послышался говор, торопливые шаги по коридору, и в комнату вошел полковник Радченко, а за ним дядя Валя с объемистым бумажным пакетом.
— Совсем замучил ребят, — сказал Радченко, — объявляю перерыв. Вожатый, приступай к своим обязанностям.
Вожатый улыбнулся, положил пакет на стол перед ребятами и разорвал бумагу.
В бумаге оказалась нарезанная буханка хлеба и котлеты.
Пока ребята ели, майор и полковник склонились над портретом. Вдруг Радченко попросил:
— Дай-ка мне глаза.
Он долго, сосредоточенно отбирал фотографии, наконец, по-видимому, нашел, что искал. Снял с портрета нарисованные Ромкой очки и положил глаза.
— Я же с ним, мерзавцем, — сказал раздраженно, — вот как с тобой минут пять говорил. А где другой? Не работали еще?
— После перерыва.
После перерыва они таким же порядком, но с большими мучениями (все-таки видели меньше) сложили портрет другого человека с пляжа, у которого хорошо запомнили только волосатые ноги.
— Ноги — это не лицо, — сказал им Максим Витальевич, — лицо уже не спрячешь, — и посмотрел на часы. Пора по домам. Десятый час… Ну и поработали мы с вами!
На веранде Ромку ждали прикрытый газетой, давно остывший ужин и гневная длинная записка матери, смысл которой можно было изложить короче: «Сидеть дома и вовремя ужинать гораздо лучше, чем на голодный желудок шататься бог знает где».
Ромка кое-как поел, а на обратной стороне записки написал: «Прочел, понял, больше не буду».
Они — мать и сын — довольно часто обменивались записками. Дело в том, что мать Ромки работала на хлебопекарне, и смены у них были совсем-совсем неудобные. То с шести утра, то, наоборот, заканчивались в шесть утра. А днем или вечером занят Ромка, тоже дома нет. Так и не видятся целыми днями. А тут еще отец вторую неделю в море — гоняется на сейнере за дельфинами.
Мать грозится, что вот-вот бросит свою «проклятую» работу и уж тогда-то возьмет Ромку в «ежовые рукавицы».
Но Ромка- то знал, что это только угроза.
Скрипнула дверь, и на веранду осторожно вышла Оксана; была она все в том же халатике, в тех же тапочках, так что выглядела совсем-совсем обыкновенной, даже домашней.
— Сценарий будете читать? — спросила тихо.
Он кивнул.
— Возьмите, — девочка протянула сценарий, — я его брала, готовилась, мне брат ваш принес, Васек. Хороший он у вас.
Оксана вздохнула, присела на табуретку, взяла с подноса кусочек хлеба и стала жевать.
Ромка молча пододвинул к ней тарелку с творогом, банку с вареньем.
Все это она спокойно отодвинула и продолжала так же неторопливо жевать корочку. Ромка налил себе молока. Она жевала.
Он притянул к себе пустую чашку, для нее. Она перехватила чашку, закрыла ладонью. «Ну и не надо!» — решил он.
— А вы правда командир ЮДП? — спросила вдруг.
— Правда.
— А правда что-то случилось сегодня, да? — продолжала она спрашивать тихим мягким голосом. — И дядя Володя из города не вернулся, и Саврасов не прилетел, и пограничники часто ездили, и вас столько времени нет.
— Не знаю, — пожал он плечами.
— Конечно, если тайна… А правда, что это уже граница?
— Правда.
— Интересно… — сказала задумчиво. — Вот у нас в сценарии тоже происходит такое, что даже страшно… Шпионы… Тревога… — И вдруг спросила: — А девочек вы в отряд принимаете?
— Нет.
— И у нас в сценарии тоже в отряде ЮДП только мальчишки. А меня бы приняли, если бы я захотела?
Он не ответил.
— Если бы я захотела, — продолжала она, — то бы приняли. Я бы вас всех уговорила. Мама говорит, что я умею любого уговорить. И тебя бы я уговорила, — перешла вдруг на «ты», — что из того, что ты командир…
— Ну ладно, — приподнялся Ромка, — я пошел, пора спать.
Девочка словно и не расслышала.
— А наверное, страшно увлекательно, вот у вас в отряде, да? Заманчиво?
«Заманчиво, — подумал он, — посадить бы тебя за „носы“ да „уши“… Так через пять минут бы завыла. Сразу бы стало „заманчиво“».
— Все-таки, должно быть, очень интересно, — вздохнула девочка.
Разубеждать ее он не стал, молча пошел к себе. Она вдруг громко рассмеялась и тут же испуганно замерла, смешно закрыв рот ладошкой, — вспомнила, что уже все спят.
— А что, — сказала шепотом, но весело, — здорово я вас утром разыграла?
— Почему это разыграла?
— Ну да, вы такие были все обалдевшие. — Она беззвучно смеялась. — Честное слово… Это же я нарочно в костюме своей роли хожу… ну, из картины. Это я привыкаю и к костюму и к характеру. Понимаешь? У меня совсем-совсем другой характер. Мама говорит, что я тихая. А по роли мне надо, наоборот, быть не тихой.
— Громкой, — насмешливо сказал Ромка.
— Ага, — поспешно согласилась она, — ну, такой хитрой, даже кокетливой, говорит режиссер. И, он говорит, ты должна привыкнуть к характеру своей героини. И костюм этот надо обнашивать, чтобы он, понимаешь, в кино не чужим костюмом был, а своим, понимаешь, обычным. Вот я обнашиваю и привыкаю. Здорово, да?
Ромка согласился. Действительно, здорово. А он даже не знал, что в кино так бывает.
— Вот видишь, я тебя уже уговорила, — говорит весело Оксана и тут же становится сразу важной и гордой. — Спокойной ночи, — пренебрежительно роняет она и удаляется к себе в комнату.
Ромка прочитал сценарий сразу, запоем, и долго потом не мог уснуть, переживая увиденное — не прочитанное, а именно увиденное в этой толстой большой книжке в бумажном переплете.
Уже выкатилась огромная сверкающая луна и остановилась, замерла над зубчатым силуэтом далеких гор.
Уже высыпали звезды, и засверкало, заискрилось южное небо.
Уже смолк оркестр в парке дома отдыха «Шахтер». Только где-то далеко-далеко слышна была музыка, бухали пушки да строчили пулеметы — в летнем кинотеатре заканчивалась военная картина. Но вот смолкли и эти звуки.
Остались только звезды, луна и цикады.
Часть вторая. АКВАЛАНГИ НА ДНЕ
Разбудил Ромку тревожный стук в стекло.
Он непонимающе смотрел на Степу, который деловито забирался в распахнутое окно.
— Зову-зову, кричу-кричу! — Бараболя устраивался на узком подоконнике. — И здоров ты спать!
— А что случилось?
Ничего такого не случилось, просто Андрея, старшего брата Степы, как призывника вызвали сегодня в военкомат и вместо него с отцом в море должен идти он, Степа.
— Я выбываю, — предупредил он, — теперь у тебя слева Тимка будет. Понял?
Ответить Ромка не успел — со стороны причала загудела сирена малого сейнера.
— Зовут, — испуганно сказал Степа, — пока.
Он сполз с подоконника.
— Буду вечером, — донеслось уже из сада.
Словно торопя именно Степу, сирена загудела еще настойчивей и глуше.
Рыбаки уходили в море, начинался рабочий день.
Значит, пора вставать и Ромке. Он покосился на будильник. Так и есть, сейчас загремит. Будильник у них был старенький, но зато верный и аккуратный. Вот только звонил он как-то по-особенному: хрипел и бился всеми своими частями.
Ромка, подскочив к будильнику, успел нажать кнопку звонка. И вовремя. В часах что-то стукнуло, щелкнуло и, словно захлебнувшись, умолкло. Вот было б шума!
Хотя все равно уже будить некого — мать наверняка ушла на работу, а Ваську, если он спит, и десять таких будильников не разбудят. Вот недавно в их районе моряки проводили учебные стрельбы, так весь поселок всполошился, а Васек, не открывая глаз, пробормотал: «Выключи, пожалуйста, радио — мешает».
Ромка застелил кровать.
Вообще- то сегодня можно было поспать и дольше, но он еще с вечера твердо решил встать рано, для чего и поставил будильник ровно на шесть. Не зря умные люди говорят: всякое дело лучше начинать с утра. Об этом напоминала Ромке и записка, оставленная на столе около прикрытого салфеткой завтрака.
«Стыдись, Ромка», — вот что было в той записке, но понимать эти два слова надо было примерно так: «Как тебе не стыдно, носишься с утра до вечера неизвестно где. Отца нет, я на работе — кто же займется домом? Яблони не окопаны, черешня без надзора, виноград нужно опылить и полить. А Васек? Совсем один дома. А еще ты обещал в каникулы рукомойник запаять, таз залудить, калитку подправить, полку в чулане прибить. Вот и надейся на тебя, верь тебе, жди от тебя помощи…»
Он действительно обещал все это, и в конце концов у него же есть совесть. Ромка нашел карандаш и написал: «Будет сделано».
Конечно, прежде всего надо было пустить воду в сад. Жаркое и такое ласковое для курортников южное солнце безжалостно выжигало зелень, сушило почву, успевай только поливать.
Ромка приладил брезентовый шланг к водопроводному крану и отвернул ручку до отказа. Набухая бегущей водой, шланг, словно живой, зашевелился, заворочался и побежал распрямляясь.
