Анатолий Алексин - Очень страшная история
Добрый Принц хотел доставить нам радость, но стихи его никому особой радости не доставляли, потому что все уже к ним как-то привыкли. Кажется, первый раз в жизни Принц почувствовал это и, спрятав за спиной свои руки (он всегда не знал, куда их девать), тихо произнес:
— Тогда простите…
— За что?! Ты очень точно выразил наше общее настроение! — воскликнул я с плохо скрываемым сочувствием.
Мое сочувствие не понравилось Принцу. Он вдруг разорвал стихи и выбросил в темноту. В ту самую, которая помогла ему оценить свет!
— Разве это не обычно? — задал свой очередной вопрос Покойник.
— Что? — не понял я.
— То, что произошло. Разве классики не уничтожали своих произведений? Не сжигали их?
— Но на это всегда были причины, — возразил я. — Их не признавали, не понимали… А мы Принца всегда понимаем. Но ничего… Заседание кружка продолжается!
Миронова подняла руку и сказала:
— Можно мне?
— Конечно. Чем ты нас порадуешь, Миронова? Зарисовкой? Названия ее зарисовок всегда начинались со слов «мой», «моя» или «мое»: «Мой день»,
«Мое утро», «Моя сестра», «Моя комната»… Эта зарисовка называлась «Мое воскресенье».
Обычно по воскресеньям я встаю в 9 часов 30 минут по местному времени, чтобы в 10 часов послушать «Пионерскую зорьку». Но в это воскресенье будильник зазвонил как в обычные дни, то есть ровно в 7 часов 10 минут.
Умылась я быстро, как никогда: в ванной комнате было пусто, все еще спали, никто не спешил на работу. В 7 часов 30 минут по местному времени я съела один бутерброд с колбасой и яичницу…
«Ее последний завтрак!» — подумал я. Миронова продолжала:
В 8 часов 30 минут я была в школьной канцелярии. Там собрались все члены литературного кружка, чтобы ехать на старую дачу, где творил писатель, имя которого раньше носил наш кружок. Глеб Бородаев, внук писателя по папиной линии, сообщил нам, что наш классный руководитель Нинель Федоровна заболела. Накануне, то есть в субботу, она переезжала в новый дом и простудилась…
— Перечитай последнюю фразу! — крикнул я громко, потому что судьбе было угодно, чтоб в эту минуту меня озарила одна догадка.
Миронова перечитала.
— Что такое? — Покойник схватил меня за руку.
— Погоди, погоди! Кажется, я начинаю…
— Что?! — с надеждой спросил Принц Датский.
— Дайте время. Кажется, я уцепился за кончик веревочки… Теперь надо не упустить ее!
— Разве трудно тебе объяснить? — заныл Покойник.
— А разве трудно тебе подождать? — подражая ему, я ответил вопросом на вопрос. — Читай, Миронова. Читай дальше!..
Она аккуратно сообщила нам всем о том, как мы сели на электричку, как сошли с нее, как добрались до дачи, как познакомились с Племянником и как в «11 часов 40 минут по местному времени за нами захлопнулась дверь…».
— Много конкретных, тебе одной известных деталей! — похвалил я Миронову.
Я был благодарен ей за ее удивительное спокойствие (команды волноваться не было, она и не волновалась!). А главное, за ту фразу, которая натолкнула меня… Но не буду забегать вперед. Хотя мне очень хочется забежать.
— Заседание кружка продолжается! — объявил я.
— Разве не лучше нам помолчать? — спросил Покойник. — Я чувствую, что твоя мысль заработала. Мы помолчим, чтоб не мешать…
— В самом деле, Алик! Так, наверное, будет лучше! — сказала Наташа.
Значит, она продолжала надеяться на меня! Я снова похолодел, но уже от радости. «Теперь я должен уцепиться за тот кончик веревочки, который, кажется, у меня в руках!» — так я решил.
— О, не бойтесь вспугнуть мою мысль! Все эти детали, воспоминания питают ее и укрепляют… Пусть теперь Глеб расскажет нам какие-нибудь случаи из жизни своего дедушки. Как это бывало раньше…
— Вот здесь, значит, дедушка… «Тайну старой дачи»… — растерянно начал Глеб. Он снова не дотягивал фразы… — В этом подвале… Там вот, на крышке стола…
Он отделил круглую крышку от ножек садового столика, переплетенных соломой.
На обратной стороне, внутри черной рамки, было что-то написано. Глеб прочитал: "Здесь в течение одного года, трех месяцев и семи дней была написана повесть «Тайна старой дачи».
— Мемориальная крышка, — сказал Покойник.
— Так, так, так… — произнес я задумчиво.
Все сразу притихли.
Наташа Кулагина, которая стояла сзади, посмотрела на меня с надеждой. Я чувствовал ее взгляд затылком и сердцем. Он обжигал меня!
— Значит, дедушка здесь, в подвале, входил в настроение? — спросил я Глеба.
— Не торопись, сначала подумай…
— Да… входил.
— Он нагонял на себя страх, как сообщил нам племянник Григорий? Подумай хорошенько, не торопись.
— Да… нагонял.
— Оставайтесь на своих местах! — скомандовал я. И храбро бросился в темноту…
ГЛАВА VIII,
в которой я наконец… впрочем, сами поймете!
Я крепко обнял скелет. И потащил его сквозь густую, непроглядную тьму к слабому, неверному свету лампочки.
Идти было недалеко. Но ведь длинный путь может показаться коротким и легким, а короткий, наоборот, длинным и тяжким. Все зависит от того, какая у тебя ноша. Если нет ничего, кроме веселых, радостных мыслей, тогда легко, а если в руках скелет…
О, сколько неожиданных и глубоких мыслей посетило меня в тот день!
Некоторые из них, я думаю, были даже достойны того, чтобы попасть в тетрадку Наташи Кулагиной. "Может, когда-нибудь ее общая тетрадка станет действительно общей (ее и моею!), — мечтал я. — И мы будем поочередно записывать в нее свои глубокие мысли. А потом будем читать… Не вслух, а каждый отдельно, про себя. И все будем знать друг о друге! Хотя совсем уж все знать, конечно, не обязательно, а вот самые заветные думы, которые касаются… чего касаются? «Движение души!» Эти последние слова я вычитал недавно в книге. Они мне очень понравились: «Движение души!» Оказывается, душа может двигаться. Раньше я этого не предполагал.
«О, если б я знал, в каком направлении движется ее душа, я бы обязательно повернул и свою в ту же сторону. И наши души столкнулись бы… Вернее сказать, встретились. Или соприкоснулись!» — так мечтал я, прижимаясь к скелету.
Он чем-то колол мне руку. А чем именно, я не мог разобрать во мраке.
«Когда-то это был человек! — думал я. — Он ходил в костюме, думал, удирая с уроков, сдавал экзамены… Может быть, даже любил. Как я! Неужели когда-нибудь…» Внезапно передо мной выросло что-то большое и темное… Я пригнулся и взглянул на эту фигуру сквозь ребра, как сквозь планки забора.
— Кто это? — спросил я еле слышно: язык плохо слушался. Мне ответил Принц Датский:
— Алик! Как хорошо! Я боялся, что ты заблудишься. Ты ведь один…
— Мы вдвоем со скелетом! — Его добрый голос вернул мне дар речи. — Что-то здесь колется… Помоги! Но осторожно: не поломай ему ребра.
Через минуту я уже объяснял Наташе Кулагиной, хотя не глядел на нее и делал вид, что говорю для всех остальных:
— Это не Дачник! Логический анализ убедил меня в том, что скелет, как и подвал, как и вообще вся эта муть, нужны были Гл. Бородаеву для вдохновения. Он сперва нагонял страх на себя, а потом уже на читателей.
Таким образом, нет оснований думать, что нас заперли для того, чтобы…
Чтобы мы дошли до этого состояния!
Я указал на скелет.
— Откуда такая уверенность? — спросил Покойник. Опытный глаз мог почти безошибочно определить, что Покойник очень боялся смерти. Нет, он не хотел унизить меня. Он хотел, чтобы я его убедил, успокоил. Когда на тебя надеются, ждут от тебя защиты, успокоения, это очень приятно. Но и трудно!
Сколько неожиданных наблюдений и выводов посетило меня в том подвале!
— Почему ты уверен, что это не Дачник? — снова спросил Покойник.
И все ждали, чтоб я ответил на его вопрос.
— Откуда уверенность? Ну, во-первых, логический анализ. А во-вторых…
Тут я увидел то, что в темноте кололо мне руку.
— Смотрите! Смотрите все! Видите? Бирка с номером! И вот еще металлическая пластинка. Тут что-то написано… Я приблизил планку к глазам и прочел вслух:
— Любимому писателю в благодарность за выступление. От биологического кабинета подшефной школы… Это подарок! — воскликнул я. — Он шефствовал, выступал — и ему подарили. Может, в биологическом кабинете было два скелета… И вот поделились с писателем! Ведь ему это было нужно для вдохновения. Теперь убедились? Не мог же Дачник жить с биркой и планкой внутри! Да еще с проволокой, которой они прикручены!
Все смотрели на меня с благодарностью. Так мне казалось… А может быть, даже с обожанием. В полутьме это трудно было определить.
Я тоже радовался, как ребенок!
Еще недавно я мечтал раскрыть «тайну старой дачи», а теперь был счастлив оттого, что неверно раскрыл ее, что ошибся, что скелет принадлежал вовсе не Дачнику, а биологическому кабинету подшефной школы.
О, как часто жизнь меняет наши планы и настроения!
