Владимир Вафин - Чужаки
Я уходил с беспокойством за судьбы подростков. Было одиноко от того, что их больше не увижу, но я ошибся... Пацаны нашли меня. Они пришли в мой дом, пришли к своему другу. Мама, когда кормит моих бродяг, шутит, что я дома открыл приют. От них приходили письма, и как было радостно сознавать, что все, что я делал, было не напрасно! Открываешь письмо и как будто слышишь знакомый голос: «Здравствуйте, капитан Влад! Пишет вам ваш Алеха, тот, кто портил вам кровь в приемнике, которого вы отвозили в спецуху. У меня кончается служба, и я хочу приехать к вам. Примете?».
Через месяц после моего увольнения раздался телефонный звонок:
— Здравствуйте, Владимир Александрович. Это я, Ленька. У меня скоро суд, вы не могли бы мне помочь?
— Ленька, но я же не работаю в приемнике.
— Значит, вы мне не поможете...
— Постой, я разве говорил, что не помогу? Когда у тебя суд?
— Одиннадцатого.
— Жди, я приду...
Вот и получается, что когда-то я для них был конвоиром, а теперь стал другом.
Так закончилась моя милицейская служба. Я не жалею, что отдал ей девять лет. Я многое понял, хотя это понимание далось мне, как говорится, с кровью. И главное то, что в милиции должны служить настоящие, думающие профессионалы-мастера, а не бездушные исполнители приказов.
Но Система должна была чем-то отплатить мне, и в результате в еженедельнике «Щит и меч» появилась статья, в которой на меня выплеснули всю грязь: сплетни, обиды, злобу и ненависть. Как же мне было больно и обидно! Я очень переживал. Но эти переживания прошли, когда подросток, прошедший через челябинский детприемник, через эту опасную зону, сказал мне:
— Все это туфта, Владимир Александрович. Пацаны знают, какой вы! И они придут к вам, а не к ним. Вы были хорошим милиционером, добрым и справедливым!
Вот она награда за годы службы в милиции — прозрение, что необходимо быть не на страже законов власти, которые приходят и уходят, а на страже вечного Закона добра и справедливости: жить по совести!
Эта книга — плод моих многолетних раздумий и, если хотите, боль моего сердца. В очерках, рассказах, представленных в ней, нет ни доли вымысла. Основу повестей «Шрам на душе», «Чужаки» и «На колени!» составляют реальные факты и события, но сюда также включены некоторые эпизоды, которых на самом деле не было, но которые вполне могли иметь место при определенных обстоятельствах.
И если эту книгу прочтут взрослые, я прошу их об одном: задумайтесь о судьбе детей, волею безжалостной судьбы попадавших в спецдома. Поймите, если вы отвернетесь от них, они вам этого не простят, и на вас обрушится лавина детской обиды. Кем они станут завтра — нормальными людьми или матерыми преступниками — зависит от нас с вами. Мы все в ответе за их судьбы!
ПОДРОСТОК В НАРУЧНИКАХ
Рассказы
Нищий
Из приемника-распределителя вышел подросток лет пятнадцати. У него сегодня закончился срок. Он шел по аллее скорым шагом, как бы торопясь уйти от этого страшного места. За ним едва поспевала его мать.
— Коля, подожди, — в который раз просила она.
— Ну, что тебе надо? — не оглядываясь на нее, огрызнулся он.
Открывшиеся перед ним ворота выпустили его и тут же закрылись. Мать, не добежав, растерянно остановилась перед ними.
Ворота разделили мать и сына так же, как их разделяло взаимное непонимание...
— Чего ему не хватало, никак не пойму, — вдруг оборвала мои мысли инспектор профилактики, худенькая женщина в форме лейтенанта. — Может, ты мне, Володя, что-нибудь объяснишь?
Что-то в судьбе Николая за время его пребывания здесь мне стало понятно, но как объяснить это инспектору, на котором приемник успел оставить печать равнодушия. Для нее этот парнишка был еще одной единицей в общей массе, проходящей через приемник. Вряд ли сможет она понять его, по-своему несчастного парня.
В его прошлой жизни, казалось, было все, о чем только можно мечтать. Его родители — мать — врач, отец — не последний человек на заводе, бабушка — заведующая базой — старались удовлетворить его любую просьбу. Ни в чем ему не было отказа. Дом — полная чаша. Но не было в нем самого главного и необходимого — тепла и доброты. Не смогли родители магнитофоном да мотоциклом откупиться от воспитания сына.
Справедливости ради надо сказать, что вначале в семье была дружба, и Николай любил своих родителей. Они были дороги ему. Сын вместе с отцом часто ходил в походы, на рыбалку, вместе выпускали стенную газету, веселились, придумывая юмористические заметки. Летом семья выезжала к ласковому теплому морю. Потом их жизнь стала омрачать водка, которую отец пил вместе с друзьями. Сын рос, у него начинали появляться другие интересы. Хотелось непременно проявить себя хоть в чем-то, стать самостоятельным, вырваться из-под родительской опеки, но они всячески старались оградить его от ненужных знакомств, бесполезной, по их понятиям, дружбы, пытаясь воспитывать свое чадо в тепличных условиях. А он возненавидел свой роскошный дом со всеми удобствами, которому вскоре предпочел подвал и жесткие доски с наброшенными на них вместо простыней украденными половиками и ковриками. Его раздражали «нужные знакомства» с их детьми-слюнтяями.
Коля нашел своих друзей — грубых, жестоких, но веселых. Они залпом могли осушить стакан водки, пели блатные песни, рассказывали о красивой вольной жизни и о житухе в зоне. И он, как губка, впитывал этот дух уголовной романтики, с каждым днем все больше скатываясь по стезе кривой. Превращение домашнего Коленьки в Коляна произошло быстро и безболезненно: не было в нем того твердого стержня, который мог удержать его от опасного пути. Ему во что бы то ни стало хотелось стать таким же рубахой-парнем, своим в компании дворовых ковбоев. Но для этого надо было пройти испытания. Первым из них был стакан водки, от которого его всего вывернуло и ударило в дрожь.
— Держи, Колюня, легче станет, — подал ему второй стакан Шериф.
И он снова выпил. Стало тепло и весело. И Колян с блаженной улыбкой взглянул на Шерифа. Шерифу весной стукнуло шестнадцать лет. Это был кудрявый парень с худым лицом и глубоко посаженными зелеными глазами. Он широко улыбнулся в ответ, обнажая прокуренные зубы, среди которых блеснула золотая коронка. В тот же вечер Коляна «прописали», отстучав ему «банки» (это когда по голому заду с размаху били каблуком снятого башмака).
На следующий день его привели к киоску.
— Ну что, слабо тебе в киоск залезть? — усмехнулся Шериф.
— Да не, Шериф, он не полезет: он уже в штаны наложил от страха, — подтрунивали парни.
Через пару минут в сторону киоска полетел кирпич, посыпались осколки разбитого стекла. Парни, чтобы заглушить этот звон, стали орать какую-то дурную песню. Переждав несколько минут и убедившись, что кругом тихо, Колян полез в киоск...
После в подвале пили шампанское, закусывали шоколадом, курили дорогие сигареты.
— Ты, Колян, парень ништяк, не спонтовался, — дружески похлопал его по плечу Шериф.
Всем было весело, только щемило в груди от тоскливой песни тех, кто «топтал зону»:
Мама, милая мама, я тебя не ругаю,
Что меня ты так рано в ДВК отдала...
А в ту ночь родители Коли обзвонили всех родных и знакомых. Справлялись о нем в больницах, сообщили в милицию.
— Только бы он был живой, — рыдала мать.
Он вернулся под утро, едва держась на ногах.
— А, родоки, привет! — Бросил он им в пьяной ухмылке.
Отец не сдержался и избил сына, несмотря на просьбы матери. С той ночи Коля попал под неусыпную слежку. В школу его провожал отец, после уроков он возвращался домой с матерью. Но все-таки не уследили — сбежал. Тогда мать села с ним за парту, но его уже ничем невозможно было удержать. Вышел выносить мусор и в чем был — в трико и футболке — рванул в подвал. Неделю его не могли найти. Жажда приключений толкала Коляна на угоны и драки. «Набивал кулак», — позже признался он мне.
Появилось у него еще одно увлечение — девочки. Обладая привлекательной внешностью, Николай часто ловил на себе их любопытные взгляды. Чего только стоили его светло-голубые глаза, темно-русые вьющиеся волосы и румянец во всю щеку! Они с Пушком «снимали» девочек и приводили их в подвал. Обнимая красивых мальчиков, прижав их к жестким доскам, девчонки не знали, что за слиянием их тел наблюдают в темноте десять пар жадных глаз, дрожа всем телом от нетерпения. Колян вставал, заправлял штаны, и в это время включался свет, и уже некрасивые мальчики валили на пол сопротивлявшихся девочек. После первой такой ночи отсиживались, ждали с тревогой: заявят на них или нет? Когда им сошло с рук, через некоторое время все повторилось, только с еще большими извращениями. На улице ловили пацанов-«соплистов» и за плату показывали им зрелище.
