Валентина Осеева - Васёк Трубачёв и его товарищи
Но «стряпня» нравилась. Нина Игнатьевна хвалила повариху, а раненые почтительно называли тётю Дуню «мамашей» и запросто обращались к ней с просьбой сделать хлебный квас или побаловать их солёными огурчиками. Тётя Дуня ставила квас, посылала судомойку в погреб за огурчиками и, натоптавшись за день, спешила домой, чтобы наутро снова стать у плиты.
* * *Саша по-прежнему жил у Васька. Вечерами они забирались на широкую кровать Павла Васильевича, говорили о госпитале, о Сашиных родных, о Мите и обо всех, кто остался в партизанском лагере. Потом, уткнувшись в подушку, оба замолкали.
— Васёк, о ком ты сейчас думаешь? — приподняв голову, спрашивал Саша.
— О папе, — шёпотом отвечал Васёк. — А ты?
— О маме.
— Спите, спите! — откликалась из кухни тётя Дуня. — Завтра рано вставать! В котлах у меня вода не налита, дрова сырые… Ох ты, господи!
Но Ваську не спалось. Мысли его подолгу останавливались то на одном, то на другом близком человеке. Давно не было Тани…
Васёк виделся с ней только один раз. Забежав на одну минутку, Таня крепко прижала к себе его голову, сбросила с ресниц быстрые слезинки, тихо шепнула на ухо:
— Золотой ты мой, сколько ж я поплакала из-за тебя!..
Васёк начал рассказывать ей что-то, но она торопилась, не слушала:
— Потом, потом расскажешь! Некогда сейчас…
С тех пор она больше не появлялась.
— Тётя, а где наша Таня? — тоскливо спрашивал Васёк. — Почему она не приходит?
— Мало ли дел-то у ней… Она ведь комсомолка. Может, послали куда, — отвечала тётя Дуня.
Глава 7
ПОДРУГИ
Быстро надвигаются сумерки. В комнате чуть белеет застланная белым одеялом кровать и смутно отсвечивает на стене зеркало.
Девочки зашторивают окна и зажигают свет. Лидина мама на работе, соседи — тоже. Квартира кажется пустой и тихой. Лида и Нюра сидят рядышком в большом папином кресле и перечитывают письмо тёти Ани, воспитательницы детского дома, где жила Валя:
«…Спасибо вам, девочки, за хорошее письмо. Много в детском доме дорогих мне детей, но сколько бы ни было детей у матери, никогда один не заменит другого. Тяжело мне без Вали. Как только можно будет, поеду в Макаровку, посмотрю, где она жила, посижу на вашей полянке. Пишите мне чаще. Всё, что вспомните о Вале… Говорила ли обо мне моя дорогая девочка, вспоминала ли свою тётю Аню?..»
— Говорила, всегда говорила… Помнишь, Нюра?
Перед девочками встаёт лесная поляна. Яркое солнце заливает широкий пень. Золотыми тонкими ниточками разлетаются пушистые волосы Вали, на губах её светлая улыбка.
«…Тётя Аня всегда знала, что кому хочется. И как это она всегда знала?» — удивлённо сказала тогда Валя.
Воспоминания обрываются слезами.
Лида крепко обнимает за шею Нюру.
— Валя не хотела бы, чтобы мы столько плакали, — говорит она, сморкаясь в мокрый платок.
— Я никогда не забываю её, что бы ни делала, что бы ни говорила… — тихо отвечает Нюра.
Лида достаёт конверт и бумагу. Девочки пишут письмо в детский дом:
«Мы всё плачем, тётя Анечка. Нам так тяжело. И вы нам как родная, потому что вы тоже любили Валю. Вы были для неё самой дорогой, она всегда вспоминала вас».
Лида задумывается.
— Почему мальчики никогда не напишут тёте Ане? Они как будто совсем забыли Валю, — грустно говорит она. — Я даже обижаюсь на них за это.
— Мальчики — совсем другие люди, — мягко оправдывает товарищей Нюра. — Они хорошие, только скрытные. При них если вспомнишь что-нибудь и заплачешь, то сразу они надуются и замолчат, а нам поговорить хочется. Вот и тётю Ульяну они редко вспоминают, и Марусю, и Павлика. А ведь мы у них жили, как в своей семье. Тётя Ульяна была смелая и добрая, жалела нас. Маруся тоже как родная. А без Павлика как скучно! Помнишь, в лесу мы его закутали в одеяло и все по очереди на руки брали, чтобы он спал?.. Ну, да что вспоминать! Пиши, Лида!
Девочки снова принимаются за письмо:
«Милая тётя Анечка, мы так хорошо жили раньше, а война всё у нас отняла. А нашу Валю… Мы так мечтали вместе о школе…»
Быстрая слезинка сбегает по Лидиной щеке и капает на листок. Лида поспешно стирает кончиком платка мокрое пятнышко.
— Не пиши тут, а то чернила расползутся, — серьёзно предупреждает её Нюра. — И вообще не надо больше про Валю. Давай про других детей что-нибудь напишем.
Девочки долго сидят над письмом.
— Нехорошо всё-таки, что мальчики ей ни разу не написали. Всё у них какие-то другие дела находятся… — говорит Лида. — Как ты думаешь, плачут они, когда вспоминают всё, что было на Украине?
— Плачут, наверно, только так, чтобы никто не видел, — вздыхает Нюра. — Они ведь тоже всех любили, только они мужчины…
— Да, мужчины! — живо подхватывает Лида. — А помнишь, как они пришли на поляну в первый раз к нам? Чёрные, худые… И такие испуганные стояли, даже ничего не говорили сначала. Как маленькие… Мне их потом так жалко стало!
Нюра обхватила руками коленки и грустно задумалась. Потом лицо её посветлело.
— А помнишь, как мы прощались с тётей Ульяной? И с Павликом? Павлик меня за шею так крепко-крепко обнял — испугался, что мы уходим… — Голос у Нюры задрожал.
— А Маруся не плакала, — вспомнила Лида. — Она крепкая… Она только сказала: «Побьём Гитлера — назад приходите, будем одной семьёй жить».
— Вот если б кто-нибудь подарки наши им передал!
Нюра вытащила из-под кровати заветный ящичек. Там были сложены все сокровища девочек, приготовленные для посылки в Макаровку: тёплая шапка с ушами и блестящий новенький паровозик для Павлика; лента и общая тетрадь для Маруси; леденцы и книжки с картинками для других ребят; тёплый платок Лидиной мамы для Миронихи. В ящике было ещё много места.
— Вот мне твоя мама разные тряпочки дала — может, носовых платочков Павлику нашить? Только ведь он их потеряет. Прямо не знаю, что с ним делать, такой рассеянный мальчик! — озабоченно сказала Нюра.
— Надо ему сумочку сшить через плечо. Вот из этого! — Лида вытащила из кучи тряпок кусок зелёного сукна.
Девочки разворошили по всей кровати разноцветные тряпочки.
— Это можно Марусе на воротничок, а это — Фене… Смотри, хорошо?
Примеряли, советовались, решали.
— Всё пригодится. У них там сейчас ничего нет. Помнишь, как мы Павлику тюбетейку шили?..
Снова начались воспоминания.
Глава 8
ДОРОГИЕ ВЕСТИ
Саша получил письмо от матери. Когда из конверта выпала карточка и Саша увидел свою мать с Витюшкой на руках и всех своих мал мала меньше, слёзы градом брызнули из его глаз.
Ребята испугались:
— Что там, Саша? Что случилось?
— Ничего… ничего не случилось… Вот они… все тут… с мамой… — всхлипывал Саша и, стесняясь своих слёз, оправдывался: — Вы не думайте, что я кислый какой-нибудь или шляпа… я просто от радости…
— Ну что ты, Саша! Мы не думаем, мы знаем. — заверили его товарищи. — Это ведь твои родные.
— Ясно. Плачь себе сколько хочешь, кто тебе мешает, — добродушно разрешил Мазин и тут же, взглянув на карточку, серьёзно добавил: — Я бы сам заплакал, если б у меня их столько было.
Сашина мама писала, что они надеются скоро вернуться домой, благодарила тётю Дуню и Васька за гостеприимство, оказанное её сыну.
Тётя Дуня была тронута и велела Саше написать родителям, что она его за чужого не считает и во всём ставит наравне с Васьком.
Карточка переходила из рук в руки, товарищи подробно разбирали, кто на кого похож, какого характера и как трудно их воспитывать.
— А что трудного? Девчонок всегда уговорить можно, а мальчишкам и шлепка иногда надо дать!
— Я буду, буду!.. Только не больно, а так себе, — радостно соглашался Саша.
После письма матери Булгакова на школу со случайной оказией пришло письмо от Мити. Ребята разволновались, по очереди держали его в руках, вглядываясь в Митин почерк, и глубоко вздыхали.
— Подумать только, откуда это письмо! Из самого лагеря, из лесу! Мне кажется, оно даже пахнет хвоей! — прикладывая письмо к щеке, сказала Лида.
— Не хвоей, а самым обыкновенным порохом, — потянув носом, заявил Мазин.
— Конечно! Вот так Митя сидел, а так на столе винтовка лежала. А может, и порох… Очень даже просто! — подхватил Петя.
— Замолчите вы! Давайте скорей читать… — торопил Васёк. — Одинцов, читай!
Письмо читали в госпитальном сарае, примостившись на брёвнах.
«Здравствуйте, дорогие мои ребята! — писал Митя. — Часто хочется мне поговорить с вами, пишу длинные письма, долго ношу их в кармане, жду случайной оказии, чтобы отправить. Что поделаешь, письмо не птица. По сегодня уж случай верный — письмо это вы получите. Так и вижу ваши вихрастые головы, склонённые над моими листочками… В горле першит даже… Иногда так потянет к родному огоньку, домой… Стыдно мне, взрослому дяденьке, а скажу вам по секрету, что многое дал бы я, чтобы хоть на одну минуточку забежать в свой домишко к матери. Небось морщинок-то новых сколько у неё прибавилось из-за меня! Ну ладно! Передайте ей — шибко бью я фашистов.
