Е. Кононенко - Маленькие испанцы
Вот Антонио говорит с Ваней, сыном железнодорожного весовщика.
Антонио показывает рукой на красивый дворец, окружённый пышными кустами лавров и роз, на фонтан, в котором плещутся золотые рыбки, и спрашивает Ваню:
— Чьё это?
Маленький вихрастый Ваня тычет пальцем в стену дворца:
— Это? Моё. (Он хочет сказать, что Суук-Су принадлежит детям.)
Потом Ваня дотрагивается рукой до лавров, до цветущих абрикосов:
— И это моё!
Потом он показывает на лазурное море, на солнце и говорит:
— Моё!
Немножко задумавшись, Ваня вдруг снова тычет пальцем в стену дворца, в лавры, в грудь Антонио:
— И твоё. Моё и твоё… Живи, живи тут. Понял? Ты чико[1] и я чико. Ты — Антошка, а я — Ваня.
— Си, си,[2] Ванио! — радостно восклицает Антонио.
«Антошка» и «Ванио» обнимаются. Ваня выворачивает карманы штанишек и отдаёт Антонио содержимое их — разные камешки, стекляшки, гвоздики, — все свои драгоценности. Антонио тоже шарит в кармане и протягивает Ване полосатый карандашик.
— Ну, что ты, — смущённо говорит Ваня, — мне не надо, я тебе так дал. Я тебе ещё много дам.
На скамейку, под розовый куст миндаля уселись Толя Фокин — сын модельщика с завода имени Ильича и Витя Титов — сын сторожа Реутовской фабрики. Курчавая бронзовая Кармен села на качели и зовёт мальчиков. Толя и Витя переглянулись. Они не особенно почему-то любили дружить с девочками. Но вот Толя решительно направился к Кармен.
— Она хоть и девчонка, — сказал Толя, — но у неё отец на фронте.
Сарагоса взял палку и показал, как стреляют, как падают люди, как летят бомбы.
Наши ребята поняли…
Миша крепко, до боли стиснул руку Сарагосе. Ему хотелось сказать Сарагосе что-нибудь очень дружеское, но он не знал слов.
Интересно, пионер ли Сарагоса? За коммунистов ли он? Как бы это спросить? Всё-таки это трудно сделать, не зная испанского языка. Но, оказывается, существуют слова, которые понятны детям всех национальностей.
— Ленин? Да? — спрашивает Миша, внимательно глядя на Сарагосу.
Сарагоса радостно улыбается и кричит:
— Ленин! О, си!
Ну, вот… Сталин? Да? — снова спрашивает Миша, заглядывая в самые зрачки Сарагосы.
— Сталин, Сталин, си! — кричит Сарагоса.
— Коммунисты?
— Си!
— А фашисты — гады, — говорит Миша, подкрепляя слова гримасой и угрожающим жестом.
— О, си! — кивает Сарагоса.
Как бы хотелось ему рассказать сейчас Мише о том, что у него был любимый брат Хоакин, которого убили фашисты!
Сарагоса и Миша обнялись и вместе пошли играть в мяч.
Испанка Марго подарила пионерке Люсе блокнот. Люся стала записывать туда испанские слова. Она хочет научиться говорить по-испански. Марго будет её учить испанскому языку, а Люся будет учить Марго русскому языку. Марго уже знает слова: «хорошо», «нет», «доброе утро», «здравствуй», «мы с тобой подруги».
— Сол! — улыбаясь говорит Марго, показывая Люсе на солнце.
— Сол! — с увлечением повторяет Люся и записывает в блокнот.
Эмилия подружилась с Марусей. Она жестами показывает ей, как строят на улицах Мадрида баррикады.
— А ты строила в России баррикады? — спрашивает Эмилия Марусю.
— Нет, нет. Я тогда была маленькая, меня тогда ещё не было. Я ещё не родилась, когда у нас была революция, — отвечает Маруся.
Какой это был чудесный день, когда кончился карантин! Насмешила всех маленькая русская девочка Нина. Она была отчаянная баловница. Она вскочила на край фонтана с золотыми рыбками и закричала:
— Долой карантин! — оступилась и упала в воду, страшно перепугав золотых рыбок.
А потом дети все вместе ходили на горку запускать змей. На горке лежали камни, бочки.
— Баррикады? — вдруг, встрепенувшись, спросил Педро.
— Нет, нет, — отвечали, улыбаясь, наши ребята, — у нас нет баррикад.
— Фашистов нет?
— Фашистов нет. К нам не посмеют. А то бы мы их так излупили! Раз! Раз!
Маленький колхозник Вася из деревни Тимошенко, отдыхающий в «Артеке», взял палку и несколько раз ударил по камням. Педро доволен. Он тоже схватил палку и ударил по камням. Он засмеялся: хорошо жить в стране, где нет войны и богачей.
НОВАЯ ЖИЗНЬ
Первыми в Суук-Су просыпаются ласточки. Весёлыми стайками они кружатся под окнами дворца, оглашая воздух своим звонким щебетом.
А потом просыпаются маленькие испанцы. Их будят переливчатые звуки горна:
— Вставайте, ребятки! Вставайте!
Хорошо майское утро в Суук-Су! Приветливо голубеет небо. Плещется перламутровое море, играя с солнцем. На розах блестит роса. И весь парк кажется огромной розой, раскрывшей свежие, нежные лепестки, ещё мокрые от росы.
Ребята быстро вскакивают с кроватей, умываются до пояса. И во дворце их уже ждёт вкусный завтрак. На столах, покрытых белоснежными скатертями, дымится ароматное какао, из кухни несут тарелки с горячими пирожками.
У маленьких испанцев началась новая жизнь, которая казалась им какой-то сказкой. Целыми днями они играли в волейбол, катались на велосипедах, качались на качелях. Они ходили гулять на берег моря, ловили крабов и морских коньков или просто лежали на гамаках в тени деревьев и читали книжки. А малыши играли в игрушки — в их распоряжение предоставили множество кукол, медвежат, автомобилей и кубиков.
Но особенно нравилось маленьким испанцам ходить на детскую техническую станцию. Здесь и авиамодельная мастерская, и комната радистов, и комната рукоделия, и студия художников. Ребята любили заниматься в авиамодельной мастерской — им хотелось научиться делать самолёты. Ведь если бы у испанских республиканцев было много-много хороших самолётов, они бы гораздо скорее расправились с фашистами. Даже малыши требовали, чтобы им дали цветную бумагу: хотели делать только «паракаида» — парашюты. А те, которые занимались в студии, рисовали всё, что так недавно видели у себя на родине. Они рисовали разрушенные дома, пулемёты, самолёты, сбрасывающие бомбы на госпитали, раненых и убитых.
Наши ребята рисуют деревья, цветы, животных, пассажирские поезда, метро, Арктику. Но маленькие испанцы недавно пережили ужасы войны. Это трудно забыть.
Луис Хозе, сын лётчика, рисует бой республиканцев и фашистов. Бомбы летят в санитарный автомобиль. Луис Хозе вздрагивает, кричит: «Бам! Бам! Тр-рах!» И мажет краской бумагу. Мария Парвино, уу которой папа убит на фронте, рисует горящие дома и что-то шепчет. Щёки её раскраснелись.
— Мари, — говорит учитель девочке, — рисуй вот это.
Он показывает ей на бледно-розовые левкои, которые благоухают на окне. Девочка робко улыбается. Потом начинает рисовать цветы, и через несколько минут рисует их с увлечением.
Пионервожатые «Артека» — Коля, Лёва, Арон, Нина, Шура, Ваня — старались отвлечь ребят от их печальных воспоминаний. Вожатые по вечерам учили испанский язык, а пока объяснялись с ребятами жестами. Часто приходилось им разыгрывать целые сценки. Ребята спрашивают, как называется гора Медведь, у которой раскинулся лагерь. Вожатый Лёва не знает, как будет слово «медведь» по-испански. Тогда он встаёт на четвереньки и рычит. Он изображает косолапого мишку. Ребята поняли.
Всё чаще и чаще в парке слышится звонкий смех маленьких испанцев. Ребята стали расцветать. Их щёки покрылись румянцем. Вот по дорожке, освещённой солнцем, бегут два мальчика. Это — Рафаэль, сын танкиста, убитого на мадридском фронте, и Антонио, отец которого ранен в голову и ослеп.
— Ла-ла-ла-ла-ла! — весело поют Рафаэль и Антонио песенку из «Трёх свинок», прыгая по дорожке.
К ним возвращается детство, украденное фашистами.
Дни в Суук-Су бежали быстро и радостно. Каждый день приносил много нового, интересного. Скоро начали выезжать из Суук-Су на прогулки и экскурсии.
Однажды поехали в Дюльбер. Дюльбер — прекрасный дворец на берегу моря. Какой здесь красивый парк, какие замечательные фонтаны! Один фонтан бьёт из рола большого мраморного лебедя. В этом дворце до революции жила царская семья Романовых, а сейчас там отдыхают старые большевики. Маленьких испанцев встретили нежно, подарили им много красных роз, вкусно накормили.
Возвращались на закате солнца. Море было румяное. Гармонист Ваня весело играл старую артековскую песню:
Эх, помним мы век,
Мы наш «Артек»…
Ребята учились петь эту пеню.
— А что было раньше в «Артеке»? — спросил Висенте пионервожатую Нину, которая уже немного научилась понимать по-испански.
Ребятам рассказали, что до революции этот замечательный уголок Крыма был дворянским гнездом. Здесь наслаждались богачи-помещики и фабриканты Первушин, Винер и их дети.
— Старики-татары так вспоминают, ребята, помещичий «Артек»: море якши.[3] Много земли у моря. Много воды в море. Много рыбы в море. Это было не наше. Наши были горы, наши камни, на которых не растёт даже сорная трава, наши были скалы, с которых стекает вода. Наш был горный холодный ветер, наши — туманы, закрывающие солнце и губящие урожай. Наши были — тяжёлый труд и голодная жизнь. Мы давали богачам хорошее вино и табак. Они пили вино — и с ним нашу радость. Они курили табак — и с ним наши силы и здоровье. Всё наше было для них: и наши дети и наша жизнь…
