Галина Черноголовина - Хрустальный лес
Таню венки не интересовали. Ей очень понравился Фомка, и она всё время вертелась возле него, заглядывала ему в глаза, гладила мордочку.
— Девочки, а у него рожки скоро будут! — закричала она, нащупав под лоснящимися завитками маленькие твёрдые шишечки. — Ой ти, какие холёсенькие… — засюсюкала она. — Бу-у-у, Фомочка… Бу-у-у…
«Бэ-э!» — басом замычал Фомка и неожиданно поддал Таню лбом.
Таня не ожидала такого вероломства и грузно плюхнулась в траву.
— Разве так можно, Фомка! — укоризненно выговаривала она, поднимаясь и ощупывая, целы ли в карманах платья пряники, которые она набрала из дому про запас. — Я же по-хорошему… Не лезь, не лезь, слышишь?
Но Фомка разошёлся. Задрав хвост, он сделал два круга возле девочки и снова пригнул лоб к земле с явным намерением хорошенько поддать Тане.
— Уйди, уйди… — Таня побежала к воротцам, но Фомка настиг её и так поддал, что она снова упала. Падая, она схватилась за воротца. Воротца, на беду, были плохо задвинуты жердью и распахнулись. Фомка перескочил через Таню и, сразу потеряв к ней всякий интерес, помчался к кустам.
Всё это произошло очень быстро, и, когда Вера и Наташа подбежали к воротцам, Таня, хныча, только поднималась с земли. Девочки поспешно задвинули воротца, чтобы не убежали другие телята, и бросились в погоню.
— Фомка, Фомочка! — звали они.
Увы, бычка и след простыл: может, он побежал на дальние луга, туда, где паслась его мать, Малинка?
На крики прибежала тётя Малаша.
— Ай-яй-яй, вот так помощницы! — покачала она головой. — Ну уж ладно, следите за этими, а я пойду покличу, может, прибежит.
И она исчезла в зелени леса, крича: «Фомка, Фомка!»
Девочки вернулись на лужок. Таня стояла, облокотившись на ограду, и… жевала пряник.
— Ты только посмотри! — вскипела Наташа. — Жуёт! Фомку выпустила и будто так и надо… У, бессовестная. Ведь Анюте отвечать, если Фомка пропадёт. И Вере как достанется. А она за тебя ещё всегда заступается. Видишь, Вера, какая она? Другая бы на её месте не знаю как переживала, а она пряник жуёт. Уходи отсюда, чтоб мы тебя не видели!
Таня исподлобья взглянула на Веру. Вера молчала. Тогда Таня низко-низко наклонила голову и молча вышла за воротца. Но пошла она не по тропинке, что вела к ферме, а свернула в кустарник, туда, где скрылась тётя Малаша.
— Таня, куда же ты? — не выдержала Вера.
— Не обращай внимания, — сказала Наташа. — Думаешь, далеко уйдёт? Она ж ко мне, как ниточкой, привязана. Ещё такого не было, чтобы отвязалась. Посидит в кустах и явится.
Однако прошло полчаса, а Таня не возвращалась. Наконец кусты закачались.
— Ну, вот видишь, идёт как миленькая! — злорадно сказала Наташа.
Но вместо Тани из кустов вышла тётя Малаша.
— Не прибегал Фомка?
— Нет, — грустно ответили девочки.
— Вот незадача… Главное, волки в округе объявились. Прошлой ночью, говорят, на том конце деревни поросёнка утянули, а позавчера у бабушки Савиной всех гусей передушили. Двенадцать штук так и разложили по дорожке, что к лесу… Хоть бы съели, а то так только, перевели, или сытые были, или спугнул кто…
Тут Наташа подскочила как ужаленная.
— Татьяна! — крикнула она строго. — Татьяна! Выходи из кустов, хватит прохлаждаться!
«Ана! Ана!» — отдалось где-то за сопочками и стихло. Никто не откликнулся.
— Вот ведь какая вредная! — всплеснула руками Наташа. — Не лучше Фомки.
— Что, и Танюшка убежала? — встревожилась тётя Малаша.
— Да она, наверно, кустами к селу прошла и теперь дома сидит. Я быстро сбегаю…
Телят загнали в телятник, тётя Малаша стала их поить, а Вера снова отправилась искать Фомку. Но напрасно звала она его, напрасно взбиралась на сопочки, приподнималась на носках, вглядывалась сверху в зелёную чащу — нигде не мелькала рыжая Фомкина спина.
— Вера! Вера! — услышала она голос подруги. Наташа пробиралась к ней сквозь кусты орешника. Лицо у неё было испуганное, губы дрожали.
— Ты знаешь, Тани дома нет… Я маме ничего не сказала, думала, Танюшка уже здесь, на ферме.
— Не было её… — растерянно сказала Вера.
Девочки постояли немного в нерешительности, затем Вера предложила:
— Ты ступай по этой тропинке, а я по той. Будем всё время кричать. Вон на той сопочке, где высокий дуб, встретимся.
Когда Вера, охрипшая от напрасных криков, взобралась на сопку, там уже стояла Наташа. У неё были подозрительно красные глаза и опухший нос.
Девочки присели на пенёк под дубом и огляделись.
Низко-низко над макушками деревьев летали стрижи, где-то стучал дятел, торопливо, сбиваясь, куковала кукушка.
— Ты знаешь, — неожиданно сказала Наташа, срывая травинку и машинально наматывая её на палец, — наша Таня была маленькая такая забавная. Что услышит, всё по-своему переиначит. В садике читали нам сказку о Красной Шапочке. Она пришла домой и стала бабушке рассказывать. Говорит: «Распороли волку брюки и достали бабушку и Красную Шапочку». Надо брюхо, а она — брюки… Все так смеялись…
Вера тоже невольно улыбнулась, представив себе злого пузатого волка в длинных полосатых брюках. Но потом она вспомнила, что живой, настоящий волк, может быть, притаился где-то поблизости и ждёт не дождётся, когда наступит ночь. А что, если они до вечера не найдут Таню и Фомку? Она искоса взглянула на подругу и увидела у Наташи на щеках светлые капельки.
Наташа продолжала:
— Она про палец мизинчик до шести лет говорила: «бензинчик»… Сразу видно, что дочка шофёра. А сумочку она «суночка» называла, потому что сунуть, понимаешь? И ещё, когда она маленькая была, она очень любила в лужах бултыхаться. Мы один раз гулять собирались. Мама Таню нарядила в белое платье, в белые носочки, белый бант повязала и во двор выпустила. Пока меня причёсывала, слышит, соседка кричит: «Ваша Таня в лужу забралась!» Выбежали, а она и вправду в луже сидит, ладошками по грязи хлопает.
Наташа провела по щекам ладонью и продолжала:
— И знаешь, это только сразу кажется, что она на меня не похожа. А если присмотреться, очень даже похожа. Вот посмотри, видишь у меня за ухом родинку? И у Тани тоже такая. И носы у нас одинаковые, особенно если сбоку посмотреть. Ты замечала, наверно?
Вера утвердительно кивнула.
— Знаешь, Наташа, мы всё равно сами не найдём, — сказала она. — Пойдём в село. Может, милицию вызовут с собаками или вертолёт… Кто её знает, куда она теперь зашла?
— Нет, — всхлипнув, сказала Наташа. — Я без Тани домой не пойду. Это же я её прогнала… Ты, Вера, иди, скажи нашим папе и маме, а я буду искать…
Она встала и пошла в кусты, крича:
— Таня! Таня-а-а-а! Танюша!
И вдруг где-то совсем близко раздался Танин голос:
— Ну, здесь я… Чего раскричалась?
Наташа от изумления даже поперхнулась, а из кустов сначала показалась тёмная голова Тани, а затем рыжая с белым — Фомки. Девочки ахнули, когда увидели, что Фомка сам, без никакой хворостины идёт за Таней.
— Не кричите и отойдите, чтоб он вас не видел! — важно приказала Таня. — А то опять в кусты шарахнется, а у меня последний пряник…
Она протянула Фомке пряник и позвала:
— Пошли, Фомка, домой, я тебе и этот пряник отдам…
Видно, Фомке пришлись по вкусу Танины пряники, потому что он покорно побрёл за нею.
Когда Фомка был наконец водворён на место и стал с жадностью пить обрат, фыркая и то и дело поддавая носом кастрюлю в надежде, что она раздобрится и прибавит молока, девочки вспомнили, что они тоже страшно проголодались.
Они вышли на лужайку, уселись под тенистой липой и развернули свои припасы.
— Как же ты не заблудилась? — спросила Наташа, подкладывая Тане пирожки. — Ешь, это с вареньем, твои любимые…
— А что я, маленькая — заблудиться, — с набитым ртом отвечала Таня. — Я иду-иду, потом заберусь на сопочку, посмотрю, где красные крыши, и опять иду. А тут и Фомка повстречался.
— А мы тебя искали, — сказала Вера. — Уж бегали-бегали, кричали-кричали.
— Не так уж чтоб и кричали, — смутилась Наташа. — Так, раз или два позвали…
— Нет, вы много кричали, — сказала Таня.
— А чего ж ты не отзывалась? — вскинулась Наташа.
— А я тогда ещё Фомку не нашла. Ты бы меня опять ругала…
— Конфет хочешь? — немного помолчав, спросила сестру Наташа. — Всем по две, тебе, Вере и мне… Хотя на вот ещё одну, у меня от сладкого зуб болит…
Дед-непосед и его внучата
Когда на высоком берегу среди густой зелени показались новые бревенчатые домики, мама напомнила Вовке:
— Бабушка будет тебя целовать. Смотри не увёртывайся. Слышишь?
Вовка вздохнул и кивнул головой, остриженной под машинку. Больше всего в жизни он не мог терпеть поцелуев. Мама уже и обижаться перестала: она понимает, что для Вовки лучше, чтобы его стукнули, чем поцеловали. Как-никак в третий класс человек перешёл. Пускай вон Мишутку сколько хотят целуют, ему только пятый год идёт, и он может часами тереться возле мамы, словно котёнок.
