Викторас Милюнас - Лети, чайка!
— Гедрюс!
Наконец-то услышал! Выпрямился, смахнул тыльной стороной руки пот со лба:
— Ну чего вы? Работать надо, а не в салочки играть. Смотрите, как я красиво сделал.
И правда, пока Ромас с Рутой ссорились, он очень здорово выкрасил полскамейки. Правда, руки у него стали жёлтые, и даже на лбу краска. Ничего. Малярить да краской не измазаться? Так не бывает. Помоешься потом горячей водой с мылом, и всё будет в порядке.
Ромас согласен: Гедрюс отлично покрасил.
— Вырастешь, всем малярам маляр будешь, — хвалит он приятеля. И вдруг хитро посматривает на него и на Руту: — Слушайте! А что, если нам остальные полскамейки в зелёный покрасить? Вот будет красота!
Руте это правится.
— Давай! — восторженно соглашается она.
А Гедрюс сомневается: разве так бывает — двухцветная скамейка?
— Бывает, бывает! — убеждает его Ромас. — Значит, так: я начну зелёным…
— Нет, я!
Опять эта Рута!
— Ладно, ты. А потом я, а потом Гедрюс. Дедушка придёт — вот обрадуется, как здорово мы придумали!
Рута неторопливо водит кистью по скамье. Она первый раз в жизни держит в руках большую кисть, первый раз красит. И не что-нибудь там — скамейку для свадьбы! Поэтому старается изо всех сил.
А у Ромаса разыгралась фантазия:
— И третью скамейку сделаем в полоску! Зелёный-жёлтый, зелёный-жёлтый…
— И получится зебра, — прыскает Гедрюс.
— У зебры совсем другие полосы — чёрные да белые, а у нас жёлтые и зелёные, — поддерживает Ромаса Рута. — Вот весёлые скамейки будут!
Ты очень здорово красишь, — хвалит её Ромас и в награду получает от Руты кисть и ведёрко с зелёной краской.
Ромас быстро докрашивает вторую половину скамейки, которую красил жёлтой краской Гедрюс.
— Ну, как?
Все соглашаются, что получилось красиво, и без лишних разговоров принимаются красить в полоску следующую скамью.
Вскоре под вишнями сохнет на жарком солнышке весёлая жёлто-зелёная полосатая скамейка.
— Красота! — говорит Ромас.
— Красотища! — соглашается Рута.
Только Гедрюсу не очень нравится, но он молчит.
Ромас поворачивается к нему, чтобы спросить, почему он молчит, и ахает:
— Ты же на крашеную сел!
Гедрюс вскакивает. Но уже поздно. Штаны у него тоже стали зелёными.
Только теперь Ромас и Рута замечают, что и сами изрядно перемазались.
— Как бы не влетело нам за такую работу, — говорит Гедрюс.
— Да, накрасили… — соглашается Рута. У неё заляпаны зелёной краской руки и даже кончик носа.
В это время из окна кухни выглядывает мама и зовёт:
— Ромас! — Увидев ребят, она вскрикивает: — Господи! На кого вы похожи?! И кто вам разрешил так уродовать скамейки?
Но тут скрипнула калитка. Пришёл дедушка. Ещё издали он успокаивает маму:
— Я разрешил. — Подходит ближе, осматривает работу, сделанную тремя его помощниками, почёсывает затылок. — Да!.. Ну что ж. Если что не так, поправим. А измазались — вымоемся. Ничего, дочка. Главное — не бездельничали. Работали. — Он подмигивает своей дочери — маме Ром аса — и просит её: — Иди-ка хозяйничать. А уж мы тут как-нибудь…
Мама тоже вдруг заулыбалась и стала доброй-предоброй.
— Ладно. Работайте. А когда кончите и вымоетесь как следует, приходите ко мне. Чем-то вкусненьким угощу.
Ромасу кажется, что дедушка не очень ими доволен.
— Ты не сердишься?
— За что же сердиться-то? Работали, как умели.
— Ну, если не сердишься, давай красить дальше. В полоску!
— В полоску так в полоску! — Дедушка берёт кисть и проводит зелёную полоску. — А ведь правда, весёлая скамейка получается! Это кто же придумал?
— Я! — с сияющими от радости глазами отвечает Ромас.
— Молодец! — Дедушка отдаёт кисть Руте. — Крась. А я посижу, трубочку покурю.
— Дедушка! — кричит Ромас. — Куда ты сел!
Дедушка решил отдохнуть на только что покрашенной скамейке, и теперь брюки у него в жёлто-зелёных полосах. Он медленно поднимается, осматривает себя, спокойно прикуривает и говорит:
— Когда работаешь — всякое бывает. Ничего.
И работа продолжается.
Неринга и Наглис
— Дедушка, расскажи сказку, — просит Ромас.
Он так жалобно просит, что дедушка не в силах отказать. Хотя он с удовольствием помолчал бы. Как-никак, а здорово устал. Немало километров прошагали они с внуком по тихим, зелёным и прохладным перелескам. Правда, кое-где на берёзах уже и жёлтые листочки. Скоро осень. Сколько белых грибов собрали! Обе корзины полны доверху. Большая — дедушкина и поменьше — Ромасова. А сейчас они вышли к заливу. Умылись тёплой ласковой водой, сполоснули натруженные ноги. Можно и отдохнуть. Устроились в затишке, на солнечном пригреве.
Дедушка уселся на траве, опёрся спиной о ствол берёзы, закрыл глаза, подставил лицо лёгкому ветерку, глубоко дышит, наслаждается покоем.
— Ну, дедушка, миленький, ну пожалуйста! — теребит его Ромас. — Очень тебя прошу, расскажи сказку.
— Какую же тебе рассказать? — спрашивает дедушка.
— Самую хорошую!
Дедушка задумывается, открывает глаза, смотрит на солнечную рябь залива. Ромас терпеливо ждёт. Наконец старик улыбается, косится на внука:
— Про Нерингу и Наглиса знаешь?
— Про Нерингу знаю, — кивает Ромас. — Это такая добрая великанша, залив наш от моря песчаной косой отгородила, дюны насыпала. На море-то буря, а в заливе — тихо…
— Да, есть такая сказка. Но я тебе другую расскажу, тоже про Нерингу, но другую. — И дедушка начинает говорить тихонько-тихонько, чтобы только Ромасу было слышно: — В давние-предавние времена жил на косе, где мы теперь с тобой живём, один человек. И была у него жена. Тогда называли здешних людей пескогорами, потому что жили они возле дюн — песчаных гор. Опасно тут было жить: морские ветры всё время дули на песок, и дюны двигались, пересыпались. Теперь-то их остановили, соснами засадили. Корни хорошо песок держат. А тогда… Построят люди деревню, а песок всё ближе и ближе подступает, и приходится разбирать дома да на другое место перетаскивать, не перенесёшь — засыплет. Но пескогоры этого не боялись. Храбрые были люди. Не только в залив, но и в море на своих лёгких лодочках рыбачить ходили.
Пескогору, про которого я тебе рассказываю, всегда везло. И угрей он много вытаскивал, и треску большую брал. Жена у него тоже ловкая да умелая была, любая работа у неё в руках спорилась. За что ни возьмётся, всё получается. Одно плохо — не было у них деток. Ни сынка, ни дочки. А дом без детей — пустой.
Заночевал как-то у них в избе прохожий человек, услышал про их горе и посоветовал: сплавайте, говорит, на тот берег. Есть там дубовая роща, в ней костерок горит да старый старичок сидит. Он про всё знает. И что есть, и что будет. Глядишь, и поможет.
Поплыли рыбак с женой к мудрому старичку. Рассказали про свою беду. Выслушал он их, про житьё-бытьё расспросил, да и говорит:
«Ну что ж, плывите назад. Мечта хороших людей рано или поздно, а исполняется!»
Воротились они к себе на косу. И недолго ждали. Ранней весной родилась у них девочка. Глаза синие-синие, волосы золотые. Назвали её Нерингой. Ещё крошкой была, а люди, как увидят, ахают: ну и красавица! Как солнышко ясное!
— На нашу Юрате похожа? — перебивает деда Ромас.
— Похожа, похожа, внучек. Ты дальше слушай. Счастливые родители наглядеться не могли на свою доченьку — так радовались. Да и у всех людей в деревне глаза теплели, едва появлялась на улице маленькая Неринга. И росла девочка не по дням, а по часам. Росла, крепла, да всё красивее становилась. Кажется, только-только ползать начала, первые слова лепетать, а смотришь — уже по дому хлопочет, матушке помогает. А там уж и с отцом на рыбалку ходит. Ни волн, ни ветра не боится. Рыбаки о ней между собой толкуют: «Другой такой смелой девушки, как наша Неринга, на всём белом свете нету! Счастье нам она приносит». Это они потому так говорили, что, когда выплывали на лов с Нерингой и её отцом, никогда с пустыми руками не возвращались. Буря не буря, туман не туман, а у них всегда сети полны. Злится залив, не хочет им свою рыбу отдавать, а поделать ничего не может. Знает Неринга, где рыба собирается, знает, когда надо перемёты ставить, а когда ловушки. Помогает соседям и советом и делом. Вот за это все её и любили.
Бегут дни за днями, годы за годами. И с каждым днём всё краше становится рыбацкая дочка. Слухом о ней земля полнится: уж такая раскрасавица, такая работящая, такое у неё доброе сердце! Даже в дальних деревнях на том берегу люди друг другу рассказывают: выросла, дескать, у пескогоров на косе девушка, какие только в сказках бывают…
И повалили в их деревню молодые парни. Свататься. Кто на белопарусных баркасах с того берега плывёт, кто на коне скачет, а кто и в карете жалует. Дорогие подарки везут, золотые горы сулят. Чего ж им не сулить — всё богатеев сыновья. И все, как один, мечтают рыбацкую дочку в жёны заполучить.
