Януш Корчак - Лето в Михалувке
За обедом воспитатель исполняет роль кельнера, а если у кого-нибудь шатается зуб, он вырвет его без помощи щипцов, — и тогда он зубной врач.
— У кого еще зуб шатается?
— У меня, господин воспитатель, у меня!
И лезут даже такие, у которых зуб вовсе и не шатается, потому что никому не хочется быть хуже других.
А как часто воспитателю приходится решать всякие запутанные споры!
— Скажите, пожалуйста, разве грешно хлеб покупать для воробьев? Мой дедушка всегда бросает воробьям крошки, а когда у него нет крошек, он крошит хлеб. А Шерачек говорит, что это грешно. Ага, вот видишь, совсем и не грешно!
Впрочем, если принять во внимание, что генералу Корцажу пришлось быть лошадью во время триумфального марша, ангелом в живых картинах и судебным исполнителем на суде, а красавица королева одновременно является старшим по уборке постелей, то не приходится удивляться, что воспитатель выполняет сразу столько обязанностей. А сколько у него хлопот и забот!
«Скажите ребятам, чтобы не вытаскивали камни из-под веранды!» — «Не разрешайте ребятам сдирать кору с деревьев!» — жалуется Юзеф. Юзеф сторожит колонию, и у него есть большой револьвер, но на колонию еще никто не нападал, и поэтому неизвестно, стреляет револьвер или нет.
— Вы только посмотрите, на что похожа эта блуза!
И в самом деле, блуза Бромберга выглядит ужасно: ни одной пуговицы, только петли, и каждая петля величиной с большую табакерку.
— Боже мой, третье окно разбили! Что скажет господин секретарь Общества, когда об этом узнают в Варшаве?
И воспитатель покорно и сокрушенно склоняет голову перед разгневанной экономкой.
Но лесную колонию словно кто заколдовал: несмотря на заботы, всем радостно и весело. Если и рассердится кто-нибудь, то ненадолго, как будто в шутку, — нахмурит брови и тут же не выдержит, усмехнется.
Потому что здесь делается прекрасное дело, созидается чудесная наука. Воспитатели учат детей, дети — воспитателей, а тех и других учат солнце и золотые от хлебов поля.
А одного из воспитателей, как я уже говорил, уму-разуму научили овцы. Дело было так.
— Идемте, дети, я вам расскажу интересную историю, — сказал как-то ребятам этот воспитатель.
И ребята целой толпой, человек сто, подбежали послушать этот рассказ.
— Сядем здесь, — предлагает один.
— Нет, пойдем подальше в лес, — говорит воспитатель, гордясь тем, что столько ребят идут за ним, чтобы его послушать.
И так дошли они до самой опушки и расселись тут большим полукругом.
— Не толкайтесь, я буду говорить громко, всем слышно будет, говорит воспитатель, а сам доволен, что ребята толкаются и ссорятся, стараясь сесть как можно ближе, чтобы ничего не пропустить.
— Ну, тише, начинаю. Однажды…
Вдруг Бромберг, тот самый, у которого на блузе только петли, а пуговиц ни одной, повернулся, привстал на одно колено и, глядя вдаль, объявил тоном человека, который не может ошибиться:
— Вон овцы идут.
В самом деле, по дороге гнали стадо овец.
Овцы шли в облаке пыли, беспорядочно толкаясь, смешные, пугливые. И ребята, все как один, сорвались с места, забыв про интересную историю, и помчались смотреть на овец.
Воспитатель остался один. В эту минуту ему, правда, было не по себе, но зато с тех пор он меньше верит в свой талант рассказчика и потому стал скромнее, а значит, и умнее. Овцы научили его уму-разуму.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. «Разбойничье гнездо». Свидетельница из деревни. Прощание
Хотя бы один раз за лето должно случиться какое-нибудь ужасное происшествие. Два года назад по колонии проезжал в бричке адвокат из Люблина, а ребята стали бросать в него шишками. Адвокат хотел потом написать в газету, что колонисты нападают на людей, но в конце концов простил мальчишек. В прошлом году три мальчика пошли купаться, сели в лодку, а лодку снесло течением. Хорошо, что мельник вовремя подоспел на помощь. А в этом году по колонии прошел слух, что наши ребята забросали камнями проходившего мимо дурачка-еврея и разбили ему голову так, что у бедняги кровь ручьем хлынула. Какая-то деревенская женщина сжалилась над ним, промыла ему рану и напоила молоком на дорогу. В этом скверном деле заподозрены пятеро. Так как же это было?..
По дороге через колонистский лес шел еврей с мешком за плечами и парой дырявых сапог в руках. Шел и сам с собой разговаривал.
Ребята, увидали и ну смеяться, а он им язык показал. Тогда кто-то бросил ему в сапог шишку, а сапог был дырявый, и шишка выпала. А другой мальчишка спрашивает, что он в мешке несет.
— В этом мешке десять раз по десяти тысяч рублей, — говорит еврей.
Мальчишка стал просить, чтобы он дал ему рубль, раз он такой богатый.
Ну, а потом что?
Вот и все, еврей пошел своей дорогой, а они остались играть в лесу.
Прибежала, запыхавшись, баба из деревни рассказать, как было дело.
Какие там два ведра крови, кто такую небылицу наплел? Она этого дурачка знает: он всегда тут вертится, в их краях. Ну да, дала ему молока. А потом велела идти в колонию — там, может, и мяса дадут, — да он не захотел, говорит, мальчишки эти сущие разбойники. Уж что правда, то правда: «Разбойники, — говорит, — камнями в меня бросались». И то сказать, видно, что бросались, — шея-то у него оцарапана. Известно, парнишки. У нее двое, так сладу с ними нет, а тут такая орава! Молодые они еще, глупые. Уж пусть их господа очень-то строго не наказывают: вырастут, сами поумнеют.
Так, значит, правда, что ребята бросали в дурачка камнями и оцарапали ему шею?
— Как же это могло случиться? Идет по дороге слабый, больной человек. Он один, а вас сто пятьдесят. Он больной, а вы здоровые. Он голодный, вы сытые. Он печален, а вы веселитесь. И в этого одинокого, голодного человека вы бросаете камнями. Что же, колония — это разбойничье гнездо? Нет, этого не могло быть! Но ведь вы не хотите сказать правду!
И тут случилось вот что: один из мальчиков расплакался, другой заявил, что все расскажет, даже если его за это отправят обратно в Варшаву; и в эту минуту раздался звонок, созывающий всех на полдник.
В первый раз за все время мы шли на веранду без песен, с опущенными головами и молча сели за стол. Первый раз горбушки раздали не по справедливости, а как пришлось. Ребята переглянулись, но никто не напомнил воспитателю, что горбушки раздали не по справедливости.
Сразу после полдника ребята пришли с повинной:
— Мы скажем правду.
Они бросали шишками, но не в дурачка, а в мешок, который он нес за плечами. Бросали в мешок, как в мишень: кто попадет? Они поступили плохо, не подумав, и готовы понести наказание.
— Ну хорошо: вас здесь четверо. Идите все четверо в зал и сами подумайте, как вас наказать.
Но тут объявился и пятый:
— Я тоже хочу пойти в зал, господин воспитатель.
— Почему? — удивился воспитатель.
— Потому что я тоже бросал.
— Почему же ты раньше не сознался?
— Я думал, нас отправят в Варшаву.
— И другие, наверное, так думали, а ведь сознались. Нет, теперь уже поздно.
Четыре мальчика вынесли сами себе такой приговор:
— Мы отсидим три часа в карцере и до конца смены не получим ни мячиков, ни шашек, ни домино.
Приговор очень суровый. Согласится ли группа с таким наказанием?
Мы знаем, как часто дети кидают камнями в собак, кошек, лошадей; мы знаем, что они смеются над пьяными и сумасшедшими и дразнят их. Ребята поступили плохо, но они не понимали, что делают. Теперь-то они все поняли, и ничего подобного никогда не повторится.
Группа большинством в двадцать шесть голосов против пяти освободила провинившихся от наказания.
За ужином ребята сидели притихшие, но самым грустным из всех был тот пятый, который покинул товарищей в беде и тогда только сознался в своем поступке, когда убедился, что наказание будет не слишком тяжелым.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. Улитка. Лягушка. Адамский убил слепня. Радушный хозяин. Поход в Орловский лес
Улитка, улитка, высуни рога,
Дам тебе хлеба, кусок пирога.
Вокруг Фурткевича, который держит улитку, столпилось человек двадцать. Они стоят совсем тихо, даже дышать боятся. Фурткевич сказал, что улитка обязательно высунет рога, только должно быть очень тихо, а то ничего не выйдет.
И улитка действительно высунула рога. Это было замечательно. А потом ребята разбежались, потому что каждому хочется самому найти улитку и говорить ей:
Улитка, улитка, высуни рога,
Дам тебе хлеба, кусок пирога.
Кто-то нашел раковину, но она оказалась пустой.
— В ней, наверное, лягушка живет.
— Вот дурак, это у тебя в носу лягушата живут!
Радужные стрекозы поднимаются над водой.
— Ой, какие большие комары!..
А тут кто-то крикнул, что ребята лягушку поймали. На спине у лягушки черные точечки, ну просто красавица! Все хотят поглядеть на черные точечки. Ришер дал подержать лягушку Брифману, Брифман — Беде, а Беда, кажется, не прочь ее присвоить. Как лягушка запрыгала, когда ее выпустили на волю!
