Сергей Михальчук - Почтальон, шире шаг!
Как советовал учитель, я записывал в специальную тетрадку что и когда прочитал, что больше всего понравилось. А вот «Происхождение семьи…» так и оставалось незаписанным. Я брал и возвращал другие книги, а эту все никак не мог одолеть. Тут и удивляться нечему: не для детей эта книга написана.
Случилось так, что в тот год учителя перевели в другую школу, километров за тридцать от нашей деревни. Перед его отъездом я отнес все книжки, которые брал, кроме одной. Той самой — «Происхождение семьи…» Отнести ее я не решился. Потому что мой младший брат, пятилетний Максимка, как-то добрался до моей полки и выдрал из книги с полдесятка страниц.
Потом учитель передавал через людей, чтобы я вернул книгу — оказывается, он сам взял ее в городской библиотеке. Как-то даже приехал за ней на велосипеде. Я успел тогда спрятаться на чердаке, никто из домашних не смог меня найти.
С того дня уже прошло почти сорок лет, Саня, а я все не могу себе простить, что тогда струсил.
Порванные страницы ведь можно было подклеить.
А книга та очень, брат, разумная, вот только читать ее надо не в двенадцать лет…
…Санька поднял голову, посмотрел на Надежду Павловну, которая медленно прохаживалась между рядами, придвинул к себе тетрадь и решительно написал:
«Мой самый лучший друг — наш колхозный пастух дядя Гриша. Летом я помогал ему пасти коров. Однажды…»
Мой сосед Юра
Впервые я с ним встретился в тот день, когда заселяли новый четырехэтажный дом, построенный по соседству с нашим.
Один за другим подъезжали грузовики с новоселами. С машин снимали диваны и столы, стулья и кровати, чемоданы и узлы со всяким домашним скарбом. Не солнечный зайчик — само раскаленное солнце ворвалось в мою комнату, когда под нашими окнами проехала еще одна машина с зеркальным шкафом в кузове.
Я вышел во двор.
Четверо мужчин осторожно спускали по доскам с бортового МАЗа черное блестящее пианино. На каждый толчок оно отзывалось изнутри басовитым гудением. Я подошел и тоже подставил плечо, изо всех сил уперся в полированный до ослепительного блеска бок «музыкального ящика», но вскоре, когда пианино вкатили в подъезд, был вынужден отступить: слишком уж тесно на лестнице, каждый лишний человек только мешает.
Вокруг царила радостная суета. Взрослые и дети с веселым шумом переносили в новый дом свои вещи.
И тут я увидел его.
По лестнице во двор выкатился чернявый, как галчонок, мальчишка лет двенадцати, в школьной форме, с красным галстуком на груди. Был он, пожалуй, для своего возраста маловат. Но уж зато живой и подвижный, как ртуть. Мальчишка подбежал к пожилой женщине, которая пыталась, но никак не могла одновременно поднять с земли вазон с колючим кактусом и корзину с чашками, блюдцами, ложками и другим кухонным добром, и закричал:
— Бабуся, погоди! Дай я!
Он обхватил обеими руками горшок с кактусом и исчез в подъезде. А бабушка вновь нагнулась, намереваясь на этот раз взять в другую руку связку книг. Возле стены на асфальте стояло десятка два аккуратно увязанных пачек книг и журналов.
Но она снова не успела.
Мальчик, словно метеор, вылетел из настежь распахнутых дверей, под которые кто-то подложил кирпич, чтобы не закрывались, и, чуть не плача, крикнул:
— Бабуся, не трогай. Я сам их связывал, сам и перетаскаю.
Бабушка махнула рукой и направилась в подъезд.
— А мне можно помочь? — подойдя поближе, спросил я.
Мальчик поднял на меня зеленовато-серые глаза с длинными, загнутыми, как у девчонки, ресницами и смутился. Растерянно поморгал, покраснел, отвернулся. Ковырнул носком ботинка камешек на асфальте.
— Да ты не бойся, — сказал я. — Я в этом доме живу, по соседству. Мы уже с полгода как переехали.
— А я не боюсь, — ответил он. — Вам можно, вы вон какой здоровяк! — И, понизив голос, словно по секрету, пояснил: — А бабушке нельзя. У нее больное сердце.
За четыре рейса мы перетащили все книги на второй этаж в Юрину — так звали мальчика — квартиру, и я познакомился с его бабушкой Аленой Николаевной.
Бабушка сказала, что Юрины родители поехали на машине за остальными вещами, и повела меня осматривать квартиру. Она никак не могла нарадоваться ею: просторная, солнечная, и отопление паровое, и газовая плита аж на четыре конфорки да еще с духовкой, и ванная. И до магазинов рукой подать…
Заметив, что внук снова собирается улизнуть во двор, Алена Николаевна решительно преградила ему дорогу.
— Ты куда? Отдышись-ка сначала хоть немного.
— Ой, бабуся, — Юра ловко шмыгнул ей под руку, — ты разве не видела! Там какая-то тетенька подъехала, вещей полная машина, а она одна, и ребенок маленький…
Я попрощался с Аленой Николаевной и вышел. На лестничной площадке между вторым и первым этажами мне пришлось отступить и забиться в самый угол: навстречу поднимался Юра. Вместе с другим мальчишкой, чуть постарше, он тащил наверх детскую коляску, похожую на глубокое корыто на колесах. За ребятами шла молодая женщина с ребенком; в одной руке она несла чемодан…
Дня через два мне довелось стать свидетелем стычки Юры с Димой Козловым.
Диму в нашем дворе знают все. И дети, и взрослые. Если вы увидите, что на стене нарисован мелом смешной человечек или что весь двор засорен бумажными самолетиками, можете не сомневаться — это его работа, Димина. Стыдить его, говорить, что так поступать некрасиво, что после игры нужно прибирать за собой, — занятие бесполезное и бессмысленное. На все упреки у Димы один ответ:
— А что тут такого?
Или:
— Все равно тетя Даша завтра подметать будет.
На этот раз Дима вышел во двор с перегоревшей электрической лампочкой в руках. Он крутил ею над головой и грозно кричал малышам, которые играли в песочнице:
— А ну, разойдись! Сейчас бомбу брошу!
И, не долго думая, запустил лампочкой в стену дома.
Бахнуло и впрямь здорово. Осколки стекла со звоном брызг нули во все стороны. Малыши испуганно заревели. На этот шум и крик я и обернулся, выходя из дома.
И увидел Юру.
Он стремительно налетел на Диму и схватил его за рукав:
— Сейчас же подбери!
— А что тут такого? — по привычке огрызнулся тот.
Дима был повыше Юры и, пожалуй, посильнее. Начнись драка, худо пришлось бы Юре. Но он не струсил.
— Подбери, — повторил Юра. — Видишь, сколько малышей. Порезаться могут.
В это время на асфальтовую дорожку между домами, смешно топая коротенькими ножками, выбежала девочка. Было ей года полтора-два, не больше. Она остановилась на дорожке, подняла что-то и засмеялась от радости:
— Дима, гу-ля!..
Это была Димина сестричка Нина.
— Брось! Дай сюда! — крикнул Дима, подбежав к сестре.
Но Нина не собиралась расставаться со своей находкой. Она еще крепче сжала в кулачке погнутый цоколь от разбитой лампочки со стеклянной палочкой и проволочками-усиками.
Дима растерялся, не зная, что делать. Отобрать силой? Но тогда Нина может порезать пальцы об острые стеклянные осколки, торчащие из-под цоколя. Оставить? Все равно порежется…
И тут его выручил Юра.
— На, — сказал он Нине, торопливо доставая из кармана куртки маленькое круглое зеркальце. — Смотри, какое красивое. А вон дяденька идет. Куда он девался? Да вон, вон где! В зеркальце…
Пока Юра говорил, пока девочка искала в зеркальце дяденьку, Дима успел разжать ей пальцы и забрать опасную игрушку.
А еще через минуту-другую оба мальчика старательно собирали осколки стекла, разлетевшиеся по всему двору.
С той поры они подружились.
Сегодня, возвращаясь с работы, я снова повстречался с обоими. Захожу во двор, а там шум, гам, крик. Что такое? Гляжу — с десяток мальчишек и девчонок поднимают и подвязывают к колышку молодую липку. Нынешней весной молодыми липками весь наш квартал обсадили. Да вчера какой-то шофер-недотепа привез в магазин молоко и зацепил колесом крайнее дерево. Хорошо еще — не сломал, повалил только.
Вот ребята липку и спасают.
А кто, как вы думаете, все это затеял?
Ну, конечно же, Юра и Дима.
Всего три раза довелось мне пока встретиться с Юрой. Но я уже сейчас могу с уверенностью сказать: мировой у меня сосед.
Вот о нем-то мне и захотелось вам рассказать.
Приглашаем на концерт
Ира все лето прожила в деревне у бабушки. Чего-чего только она там не нагляделась, где только не побывала! И на мельницу с дедом ездила. И на лугу сено сгребала. И в ягоды ходила. А однажды даже на тракторе прокатилась, вот…
Ну, как не рассказать обо всем этом и о тысяче других интереснейших вещей подружке Лиде! Она ведь все лето в городе просидела, дальше парка культуры и носа не казала. А много в том парке увидишь, если он уже сто раз вдоль и поперек исхожен!
И по дороге из школы Ира говорит, говорит, не давая подружке слова вставить, и у нее от возбуждения подрагивают тоненькие косички.
