Анатолий Дрофань - Загадка старой колокольни
Прилаживая между колесиков рычажок, неожиданно сказал:
— Ветеран, можно считать. Да-а… Полстолетия там висел без работы. Сколько ветров сквозь него пролетело, сколько всего прошумело над ним! А теперь мы ему снова вернём жизнь. Вот так-то, голубчик мой, — будто живому, приказывал он рычажку. — Становись-ка сюда. Вот и хорошо. Клади одну руку на это колесико, а вторую на соседнее. Вот и будешь целый век качаться, как молодка с вёдрами на коромысле.
Я взглянул на рычажок, а он и действительно будто дивчина с коромыслом на плечах.
— Смотрите, дедушка, — засмеялся я, — чтоб коромысло с вами не заговорило…
Дедушка подмигнул мне хитро:
— Оно уже давно со мною разговаривает. А ты разве не слышал? Мы с Лёнчиком переглянулись: мол, говорите, говорите, дедушка, но вы нас не обманете…
А дедушка допытывается:
— И ты, Лёнчик, не слышал?
— Такое скажете, — поднял брови мой друг. — Если бы ещё и железо заговорило, то на свете было бы очень шумно.
— Молодец, Лёнчик, что сумел туго сплести слова во фразе. Но в них не вся правда. Каждая порошинка в мире, хлопчики, имеет свою душу и свой голос. Только надо всё уметь услышать и увидеть.
— И вот эти часы тоже?
— О, — задумчиво прищурил глаза дедушка, — как жаль, хлопчики, что вы ещё и спрашиваете. Пусть вам ещё не слышно мудрой речи вот этих колесиков, пружин, рычажков, что так умно пригнаны один к другому. Но разве мало вам сказала хотя бы только одна эта надпись: «Ганс Кюнте»?
Мы переглянулись с Лёнчиком: а ведь и действительно! Нам всегда было некогда, мы не имели времени над всем этим подумать.
Дедушка в своей рабочей спецовке, в фартуке внимательно и пытливо смотрел на нас поверх очков. Потом взял стульчик, присел на него и продолжал:
— А разве вам не приходилось слышать, как камень говорит, как целые дома говорят?
— Нет… — Я покачал головой.
Дедушка взял со своего верстака клок пакли, задумчиво начал вытирать им руки.
— Когда вы, хлопчики, идёте в школу, то наверняка должны видеть голубой трёхэтажный красивый дом.
— Не помню, — признался я.
— Жаль, — вздохнул дедушка. — А я, когда бы ни проходил возле того дома, всегда останавливаюсь послушать его.
— И что же он вам говорит? — поинтересовался Лёнчик.
— Дом, — рассказывал дедушка, — построил давно один богач специально к своей свадьбе. Денег имел навалом и потому нанял очень талантливого, но бедного архитектора. Он, тот архитектор, был молод и жил с матерью в тесной горемычной квартире. Богач торопил — скорее, скорее, свадьба должна состояться в новом доме.
Архитектор спешил. Но тут как раз мать тяжело заболела. И он вынужден был оставить все работы: дни и ночи сидел у кровати больной.
Однажды вскакивает в его квартиру богач и чуть ли не с кулаками к своему строителю:
«Ты что же это делаешь, хочешь, чтобы моя невеста от меня отвернулась? Она мечтает после венца выйти на роскошный балкон, чтобы весь город поздравлял её. А ты, значит, так? Не дам же я тебе ни копейки из заработанных денег…»
Выскочил богач из квартиры лютый, как тигр. А мать и говорит сыну слабым, тихим голосом:
«Иди, дитя моё. Я уж как-нибудь побуду, ведь на что-то нам с тобой надо жить».
Пошёл сын, архитектор, к богачу опять на работу. А когда поздно вечером вернулся домой, увидел, что мать уже не дышит…
Тогда он решил отомстить злодею богачу. Но как?
Построил архитектор большой роскошный балкон с выходом на улицу, как и хотел того хозяин, а внизу под ним, якобы для подпорки, поставил две фигуры — старую женщину и молодого парня.
«А это ещё зачем?» — удивился богач.
«Весь мир, пан хозяин, — сказал ему архитектор, — держится на мудрости и труде. Старая женщина — это мудрость, молодой парень — это труд».
Богач был не очень башковитый, но хотел, чтобы о его доме хорошо говорили, и поэтому махнул рукою:
«Пусть будет так».
И не стал присматриваться.
После свадьбы толстосум вместе со своей молодой женой вышел на балкон, а слуги, чтобы привлечь внимание людей, кидали вниз конфеты.
Бедняки поднимали сладости, смотрели вверх и перешёптывались:
«Вы видите, кто их держит на себе, тех богачей?»
«Это наше горе и наша мука».
«Да вы присмотритесь внимательнее — это же сам архитектор и его несчастная мать…»
Смотрели люди и ещё другое видели: тот молодой сильный парень плечами и левою рукою держал балкон, а правую, сжатую в кулак, поднял вверх и грозит тем, кто тешится у него на хребте…
Дедушка, договорив, кинул на верстак паклю. А я смотрел на него зачарованными глазами: так вон он какой у меня!
— Да разве только этот дом? — сказал снова дедушка. — Когда бы я ни шёл по тихой зелёной улице, что возле вашей школы, — или тогда, когда цветут каштаны, или тогда, когда плоды их гроздьями свисают с ветвей, или тогда, когда тихий снежок лебединым пухом падает на деревья, — мне всегда слышится музыка, прекрасная и нежная, как восход солнца.
— Это почему же, дедушка? — удивился я.
— Эх ты, Жужу, — усмехнулся он. — Это же вечный голос того маленького незаметного одноэтажного домика, в котором жил наш прекрасный композитор Николай Витальевич Лысенко. Там он принимал своего дорогого гостя, Петра Ильича Чайковского. Ну разве вы не слышали, как на тихой улице звучит под их чуткими пальцами старый рояль?.. — Он прищурил глаза, словно прислушивался к тому, чего мы не способны были услышать. Вздохнув, обронил: — И каждый камень, хлопчики, имеет свой голос…
СЛОВО КАК МУЗЫКА
Дедушка с утра до вечера возился с часами. Три колесика, которых не оказалось в часах, были серьёзными загадками. Дедушка уже вырезал их из картона, примерял, подгонял и так и сяк — дело не шло. Главная трудность состояла в том, чтобы точно высчитать, сколько и каких зубчиков должно иметь каждое из них. Я не раз видел, как у дедушки от усердия лоб покрывался потом, будто росой.
Когда он был очень озабочен, говорил нам:
— Ну, хлопчики, хватит уже вам на сегодня, идите погуляйте, а я тут сам поморочусь. По-мо-ро-чусь! Человеку без диплома трудно сделать расчёты… Дело это для него тяжёлое… — Сокрушённо чесал затылок и добавлял: — Ой, как нужен здесь диплом!.. Ну вот уж мы заарканим их сюда…
Кого собирался заарканить дедушка, нам было неясно. Дедушка запирал свой цех и шёл на завод.
Однажды мы увидели в дедушкиной подвальной комнатке каких-то незнакомцев. Их было двое. Они тоже хлопотали возле часов, измеряли, считали. Мы тоже хотели помочь дедушке, но он остановил нас у порога — идите, мол, гуляйте во дворе…
Через несколько дней он весело сказал:
— Ну, теперь дело пошло. Дипломы всё-таки помогли… — и развернул лист ватмана, на котором было что-то начерчено. — Вот эти три колесика в натуральную величину. Видите, какие красавцы…
Действительно, чертежи были хорошие. Чёрные чёткие линии деталей рельефно проступали на белоснежной бумаге.
— Кто же это вам сделал, дедушка?
— Эге, — тряхнул он седым чубом, — теперь у меня появилась надёжная подмога. Дипломированная… Правда, дипломы в их карманах будут завтра, а сегодня по вечерам парни ещё бегают в институт… Но уже и сейчас они парни башковитые… Мне, видишь ли, не разгрызть этот орешек… А они, понимаешь, какую-то формулку нашли, потом что-то помножили, что-то поделили, и вот имеем… Старому деду не надо голову морочить.
На ступеньках послышались чьи-то шаги, зазвучали голоса. Дедушка поднял голову:
— Да вот и они… Легки на помине… Проходите, проходите… — и начал сворачивать ватман.
Парни поздоровались с дедушкой, он кивнул головой в нашу сторону:
— Знакомьтесь с моими внучатами…
Ко мне шагнул высокий, с рыжеватым кудрявым чубом, в белой безрукавке парень.
— Здравствуйте, казаки! — сказал весело и протянул руку. — Меня зовут дядька Прокоп…
Я тоже назвал своё имя.
— А этот, — продолжал дядька Прокоп, показывая на товарища, приземистого и широкоплечего, в клетчатой ковбойке, — экс-чемпион по боксу нашего завода дядька Роман, он же Рамзес Второй… Слышали о таком?
Лёнчик и здесь успел выскочить вперёд:
— Слышали! Рамзес Второй — египетский фараон, который воевал с хеттами.
— Правильно… — засмеялся дядька Прокоп. — А наш Рамзес Второй в основном воюет с Рамзесом Первым, тоже Романом из соседнего цеха. За первенство в заводском боксе…
— Ты хотя бы здесь, — сказал дядька Роман, не спеша протягивая мне руку, — воздержался от своих каламбуров. — А нам с Лёнчиком кивнул: — Здравствуйте, ребята…
Когда моя рука лежала в его пятерне, я сразу же почувствовал, сколько в ней силы. Он не сжимал её, просто держал, слегка покачивая и глядя на меня карими глазами.
