Глеб Паншин - Веселая дорога
— Боишься, чтобы Федор не трахнул тебя по башке.
— Дурак! — крикнул Славка.
— А ты не очевидец, а ничегоневидец. На твоей совести в косую линейку не клякса, а целая бутылка чернил разлита.
На этом наш разговор с Ершовым окончился. Но неприятный осадок все-таки остался. Как будто я в чем- то виноват перед Сашкой.
***У нас был отрядный сбор. Раздавали дополнительные пионерские поручения. Спорили, как всегда, долго. Особенно из-за меня. Славка Ершов сказал, что раз я так долго страдал от буксирования, мне поручений давать совсем не надо. Что будто бы по моему внешнему виду, если приглядеться внимательно, можно заметить, как Сашка Иванов надорвал во мне все жилы, и что прежде всего мне надо очухаться и набраться сил.
Я не знаю, какие признаки бывают у человека с надорванными жилами. Лично я в себе ничего особенного не замечал, но упустить удобный момент было бы глупо с моей стороны. Я на всякий случай сделал кислую физиономию и начал слегка покашливать.
Сашка Иванов тоже выступил и сказал:
— Тимке можно поручить что-нибудь по истории или литературе. Он сочинения складно пишет.
— А может, по физкультуре? — ехидно спросил Славка.
— Можно и по физкультуре, — согласился Иванов. — Надо подумать. Кто как, а я за то, чтобы дать поручение Ерохину.
Танька встала со своего председательского стула и сказала:
— Я присоединяюсь к мнению Иванова. Я за поручение Ерохину. А чтобы Тимка скорее очухался от буксирования, ему самому надо взять кого-нибудь на буксир. Это называется вышибать клин клином. Некоторые люди до сих пор таким способом лечатся. Пусть Тимка возьмет шефство над Сережкой из своего подъезда. У Сережки мать с отцом на Север уехали, а бабушка очень старая.
— Нужен мне твой Сережка! — сказал я. — Он маленький, в школу только на следующий год пойдет. И шефства я не люблю. Просто терпеть не могу.
— Раз тебе дают задание, — заявила Танька, — не спорь. Мы же для тебя стараемся.
— Я не спорю. Только откуда я знаю, что мне с ним делать? А потом бегай, ищи его по двору…
— Не беспокойся, — пообещала Танька. — Я его сама к тебе завтра пришлю.
И Сережка, действительно, пришел ко мне.
— Эх, навязался ты на мою голову! Подшефный! — сказал я ему. — Ну, что я с тобой делать буду?
— А ты со мной ничего не делай, — сказал Сережка. — Давай лучше играть в медведя и охотника. У тебя ружье есть?
Ружья у меня нет. Но в чулане я разыскал деревянный пистолет, который смастерил еще в первом классе. Я отдал пистолет Сережке и спросил:
— Такой годится?
— Замечательно, годится! — запрыгал Сережка. — Совсем как настоящий. Даже мушка на стволе есть.
— Сам делал, — пояснил я. — Учись.
Сережка прицелился в люстру, надул щеки и выстрелил: «Паф, паф!»
— Твой пистолет, — сказал он, — не хуже ружья стреляет. Теперь ты убегай от меня, потому что ты медведь. А я буду за тобой гоняться, потому что я охотник.
Врать нечего, я думал, что Сережка не догонит меня, а он загнал меня в угол и приказал не своим басом:
— Медведь-медведище, липовая нога, выходи из берлоги.
— Возьму и не выйду! — прорычал я.
— Тогда я застрелю тебя, — крикнул он. — Паф! Паф!
Я решил его обмануть. Махнул кулаком с оттопыренным большим пальцем мимо правого, потом мимо левого уха и сказал: «Вжик! Вжик!»
— Зачем ты так делаешь? — удивился Сережка.
— Очень просто, зачем, — сказал я. — Твои пули мимо летят.
— Ну да?! — не поверил Сережка. — Паф! Паф!
— Вжик! Вжик! — снова махнул я рукой.
Сережка почесал стволом пистолета нос и спросил:
— А сзади у тебя что?
— Как, что? Стена.
— А она твердая?
— Конечно, твердая, — сказал я.
— Тогда я еще стрелять буду, — заявил Сережка.
— Валяй, — разрешил я.
— Паф! Паф!
— Вжик! Вжик!
— Шпок!
— Почему «шпок»? — спросил я.
— Ура! — закричал Сережка. — Готов! Это пуля отскочила от стены и шпок — тебя сзади по голове. Падай скорее!
Я понял, что проиграл, и повалился на диван. Сережка подошел ко мне, потрогал за плечо и спросил:
— Ты совсем убитый или понарошку?
— Совсем, — сказал я.
— Это хорошо, — обрадовался Сережка. — Тогда я возьму нож и буду с тебя шкуру снимать.
Я вскочил как ужаленный. С этими дошколятами лучше не связываться, они ведь шуток не понимают.
— Все! — сказал я Сережке. — Твою игру мы закончили, теперь давай в мою игру поиграем. Отгадай загадку: «А» и «Б» сидели на трубе. «А» упала, «Б» пропала. Что осталось на трубе?
— Ничего не осталось, — ответил безо всякого интереса Сережка.
— Ну, и бестолковый ты парень! — сказал я. — Подумай как следует: что осталось на трубе?
— Наверное, кот, — сказал Сережка.
— Откуда же ты кота взял? — удивился я.
— С картинки. Во многих книжках на картинках так бывает нарисовано: дом, на доме крыша, на крыше труба, на трубе кот. А может, кошка? Ты как думаешь?
— Бабушка твоя, а не кошка! — разозлился я.
— Моя бабушка? — удивился он. — Вот и неправда! Бабушка на крышу еще ни разу не лазила.
— Раньше не лазила, а теперь полезла, — сказал я. — От тебя не только на трубу — на громоотвод заберешься. Сознавайся: ты сегодня дома ничего не натворил?
— Я вчера натворил, — захныкал Сережка. — А сегодня только мясо из супа отнес собаке и батон обкусал с двух концов. Разве это считается — натворил? А вдруг и правда, бабушка упадет с трубы?
— Может, и упадет, — с серьезным видом заявил я. — Голова закружится, хлоп — и все! В лепешку!
Тут рот у Сережки сделался похожим на букву «О» с наклоном, и я услышал такой рев, какой раньше слышал только один раз в жизни — в зоопарке.
— Ты чего ревешь? — спросил я его.
— Ба-буш-ка на тру-бе сидит! Упасть мо-жет!
— Ага! — сказал я. — Испугался? В следующий раз будешь слушаться бабушку и не будешь обкусывать батоны. Беги домой. Может, твоя бабушка не успела еще на крышу залезть.
Сережка убежал, а я вздохнул с облегчением: теперь его ко мне не заманишь. Кончилось мое поручение. Можно блаженствовать дальше безо всяких помех.
***Я бы мог в своем блаженстве кататься, как сыр в масле, если бы не одна неприятность. У меня вдруг появилась пропасть свободного времени. Книжек я читаю в два раза больше, чем раньше. Почти каждый день хожу в фотокружок Дворца пионеров. И все равно времени хоть отбавляй. А для меня нет ничего хуже, если время девать некуда. Не жизнь — тоска зеленая.
А кто виноват в моих неприятностях? Сашка! Это он приучил меня быстро делать уроки. Вместе со мной готовил домашние задания, чтобы можно было во время отдыха дополнительно потренировать меня.
На переменах не лучше. Раньше, чуть звонок, мы бежали с ним в спортивный зал. Подтягивались там, отжимались на брусьях, иногда играли в баскетбол один на один. Оглянуться не успеешь — уже звонок. А теперь даже на коротких переменах схожу с ума от безделья. Тем более, что я какой-то неразговорчивый стал. Что-то меня все время сосет и гложет.
Вот сколько навредил мне в жизни Сашка Иванов! Если бы это было сто лет тому назад, я бы Сашку за такую подлость на дуэль вызвал. Чтобы он, когда станет взрослым и заимеет собственных детей, относился бы к ним по-пионерски.
***Событий никаких за последнее время у меня не было, если не считать, что я болел насморком и не поехал из-за этого с классом на экскурсию в Тулу.
Федор мне рассказывал о поездке. Ребята с Михаилом Ивановичем облазили вдоль и поперек Тульский кремль, в котором Иван Болотников, крестьянский вождь, в 1607 году отбивался от царского войска. А еще они были — этому я завидую больше всего — в музее оружия. Федор говорил, что музей хоть и небольшой, зато самый замечательный из всех музеев. Там есть настоящие сабли, копья, разные ружья. Там стоят боевые винтовки системы русского оружейника Мосина, пулеметы всех видов и даже старинная десятиствольная пушка под названием картечница. В музее, говорил Федор, такие ружья, на которые посмотришь и потеряешь аппетит — до того захочется пострелять из них.
Теперь Федор не знает: стоит ли ему быть водолазом или лучше пойти после школы в техническое училище, чтобы выучиться на оружейного мастера.
Лично я на месте Федора выбрал бы завод. Все-таки работать на механических станках среди живых людей интереснее, чем под водой. Вокруг водолаза на работе одни медузы да рыбы, и то, наверное, не всегда.
***Больше писать мне не о чем. Сижу и вспоминаю Гаврилыча. Ему легко говорить: «Где мои пятнадцать лет?» У него наверняка нет свободного времени. Интересно: с кем он теперь парится?
Врать нечего, иногда я чувствую, что мне охота позаниматься физкультурой. Впрочем, нет! Этого не должно быть! Иначе где моя принципиальность и сила воли?
