Алексей Леонов - Сани-самоходы
Много ли, мало ли пробежал Петька, про это никто, и он сам, сказать не мог. Из-под ног вдруг исчезла земля, он полетел, не ведая куда, кувыркаясь по сыпучему глинистому склону. Наконец за что-то зацепился и остановился. Высоко-высоко над ним было голубое, праздничное небо. По склону оврага, куда скатился Петька, сыпалась потревоженная глина.
На вершине склона что-то краснело. Петька ощупал себя и понял, что от его кумачовой рубахи уцелели только рукава. Он встал, не зная, то ли считать синяки с царапинами, то ли любоваться своим богатырским одеянием, то ли карабкаться за клоком рубахи.
Грозный бычий рёв заставил Петьку нырнуть под навес оврага. Бык ходил где-то наверху, зло ревел — видно, злился, что не догнал дразнителя в красной рубахе.
Вдруг Петька услышал, что наверху захлопали кнутами, донёсся стук телеги. Петька догадался: это подоспели пастухи и подъезжает дядя Прохор.
«Ну, брухачий, держись, — подумал Петька. — Дядя Прохор быстро тебя на вола переделает. Будешь знать, как за мной гоняться».
— Где же мальчишка-то? — послышался голос дяди Прохора. — Может, его не было?
— Как не было? Своими глазами видал!
Дядя Прохор разговаривал с пастухом. Петька представил себе, как они будут смеяться, если найдут его, и решил не показываться. Притаился под большим навесом из корней, которые переплелись как паутина и могли спрятать кого угодно.
— Прохор Фёдорыч, вот тут он кувыркался, — сказал пастух. — Вон пропахана глина.
Пастух стоял прямо над Петькой. Дядя Прохор тоже подъехал к этому месту.
— Вижу, тут падал. А куда подевался-то? Не провалился же он сквозь землю.
— А кто знает, Прохор Фёдорыч. Может, там яма внизу.
— Нет там никаких ям. Я недавно исходил весь овраг, — ответил дядя Прохор.
Петька чуть было не спросил, а зачем он тут ходил, но вовремя сдержался.
— А кто бы это мог быть в красной рубахе-то? — сказал пастух. — У нас в деревне никто не додумается!
— Мог объявиться чудак, надеть красную рубаху быков дразнить, — сказал дядя Прохор. — Тоже мне, тореадор из города Мадрида!
— А я думаю, Прохор Фёдорыч, никого не было. Лиса это, наверное, мельтешнула, — сказал пастух.
— Лиса рыжая.
— Могла показаться красной. Сместилось зрение, вот и показалось.
— Сместилось так сместилось, — ответил дядя Прохор и поехал прочь.
Отъехал и пастух. Петька выбрался из-под земляного навеса. Над ним пролетела ворона, каркнула. Петька посмотрел на пропаханные им борозды, произнёс:
— Ну и ну! Вот это День защиты детей…
У него вдруг заныло плечо. Он подёргал руку. Вроде всё нормально. А мог бы сломать и руку и ногу. Петька представил, как он, раненный, добирается до дома, ползёт по траве, по ржи, но не плачет, а только тихо стонет.
В этот момент с другого обрыва в овраг метнулся серый зверёк, не удержался на сыпучей глине и колесом скатился вниз к Петьке, а над обрывом появилась лиса и стала смотреть туда, где сидел, прижавшись к земляному комочку, зайчонок. Лиса хотела кинуться в овраг и схватить зайчонка, но Петька встал и крикнул во весь голос:
— Э-эй, кума, я тут!
Лиса подпрыгнула, перевернулась в воздухе и исчезла. Зайчонок поднялся на задние лапки, повертел головкой и пустился прочь из оврага.
— Ну, чудеса! — сказал Петька. — Бык на меня, лиса на зайчонка. Спасайся от всех, как можешь. Хорошо, что ещё овраг, а то бы нам несдобровать.
Он выбрался из оврага на луг, снял рукава, завернул всё и спрятал в ивовом кусте, чтобы не дразнить быков и гусей, и направился луговой дорогой к деревне.
Солнце светило ярко и сильно грело землю с травами и цветами. По цветам летали пчёлы и шмели. В леске куковали кукушки. Было так хорошо и празднично, что Петька забыл все неприятности, разошёлся и стал напевать:
День защиты детей,
День защиты детей,
День защиты детей
И зайчат.
День защиты зайчат,
День защиты зайчат,
День защиты зайчат
И детей.
Представление
Деревня Маленки всем хороша: пруд в ней есть, школа стоит, у сада, и хотя в ней учатся до пятого класса, но она своя, старый учитель приходит из другой деревни учить, из Прилук, а Светлана Андреевна приехала в Маленки и здесь живёт. Сад такой, что яблок в нём набирают целые горы. Лес свой тоже, шумит и зимой и летом, если ветер дует; а грибов в нём растёт, ягод, орехов — не переносить, а ещё груши дикие растут и яблони. И желудей тьма-тьмущая на дубах. Клуба только нет, в кино надо ходить в Прилуки.
Но Светлана Андреевна приехала — и клуб в Маленках нашёлся: изба пустая стояла, в ней и открыли клуб, потому что без клуба плохо. У Светланы Андреевны брат в городе жил, кино сам снимал и показывал, он свой аппарат привёз, и стали в Маленках своё кино показывать. А что было действительно плохо — артисты в Маленки не хотели приезжать. В Прилуках давали представления, а на Маленки рукой махнули, не приезжали.
Светлана Андреевна решила своих артистов вырастить и объявила всем: кто хочет выступать на сцене, должен записаться в кружок самодеятельности.
Петька тут как тут — первым явился. И сам пошёл по дворам созывать всех в кружок. Все почти и согласны были помочь в хорошем деле, но Светлана Андреевна выбрала самых талантливых.
Пьесу она добыла такую, где героями были бабка злая с добрым дедом, два петуха-драчуна, братец с сестрицей и красное солнышко.
Петька помогал, как мог. Он взялся играть деда и даже готов был за бабку выступить (голос менять он умел), но старухой назначили Аню Петрову. И начались репетиции. Петька всё время задевал Аню, толкал и передразнивал. Поёт «бабка» — Аня Петрова: «Догорай, гори, моя лучинушка, догорю с тобой и я», а Петька подпевает ей на свой лад: «Догорай, гори, твоя лучинушка, догоришь с тобой и ты».
Светлана Андреевна билась с Петькой, билась, а потом покусала от расстройства карандаш и решила, что так даже смешнее будет. Переписала на Петькин лад песню, согласилась, что хоть и подружились дед с бабкой (это когда от лисы досталось и бабкиному петуху и дедову), но догорать вместе с лучиной им рано, не до конца проняла их дружба, чтобы на жертвы друг из-за друга идти.
«Стариков» Светлана Андреевна отрегулировала кое-как, а с «петухами» неувязка вышла. Петухов играли Васька и один из братьев Комариков. Безголосыми петухи оказались. А в сказке они всё время будить должны деда с бабкой да с криком в драку кидаться. Ни Васька, ни Комарик не могли кукарекнуть.
Петька и этим даром владел, показывал дружкам, как кукарекать надо, но они разинут рты, а звука издать не могут. Смех да и только. Васька ещё кое-как одолел науку, натренировал его Петька, а Комарик с учением задержался.
Пришлось Светлане Андреевне нагрузить Петьку второй ролью — петуха представлять. Решили, что дед со своим петухом за кулисами должен разговаривать и в это время в петуха переодеваться.
Наступил наконец день представления. Народ собрался. Сам председатель приехал посмотреть на самодеятельность, и другие люди были.
Получилось интересно. Зрители, как увидали злую старуху и дедова петуха, так смехом и зашлись. Старуха за петухом с поленом, в длинной панёве гонится, на подол наступает, падает и потом на деда кричит, что он сам как петух и петуха такого же завёл…
Светлана Андреевна очень переживала, но когда зрители стали хлопать артистам, даже перебивать хлопками слова, она развеселилась, засуетилась от радости. Ходит за кулисами, пальцами щёлкает и кивает ребятам, так, мол, молодцы вы у меня.
Один акт кончился, за второй принялись. Петька только знай успевает сбрасывать дедовскую фуфайку да петушиные одёжки надевать. Оно несложное дело, но хлопотное, расторопность нужна, порядок в действиях, чтобы крыло обратной стороной не наделось, а когда спешишь, то и получается чаще всего канитель.
Петька это по себе знал. Был с ним случай. Купались ребята в пруду, а тут машина подъехала, надо было шофёру дорогу показать в лесу. Петька рванулся из воды первый, напялил штаны, а они задом наперёд вышли. Он — стаскивать их да вместе с трусами сволок, стал надевать снова, трусы мокрые на ноге запутались; сел, чтобы сидя справиться, — а другие ребята уж в кузов влезли — шофёр его не стал ждать. Петька тогда от злости запустил и штаны и трусы в воду…
Ну и со спектаклем также не всё гладко прошло. Верно говорила Светлана Андреевна — двух ролей одному много. Таланта у Петьки, правда, хватило, он ещё и взаймы мог бы кому-нибудь дать, но с одного момента всё представление по другой колее пошло.
У Петьки затянулись шнурки на крыльях. Отрывать их нельзя, потом опять чем-то привязывать надо. Время выхода деда прошло. Зрители ждут действий. Бабка уж там, на сцене, весь диалог свой произнесла, а у Петьки заело с крыльями. Пришлось крикнуть: «Иду. Подожди там, не разоряйся!».
