Олег Тихомиров - Зеленое окно
Виталька начал рассказывать про бабку Лукерью, а я все ждал, когда же эта история коснется меня. Он рассказывал смешно, изображал в лицах и бабку, и тех, кто ее слушал. Все смеялись, а я так же, как только что Виталька, жалко улыбался. Я знал, что удар вот-вот будет нанесен. Отличный удар. Под дых. «Вот сейчас, — думал я, — сейчас…»
Когда Виталька стал заканчивать свой рассказ, я вдруг почувствовал, что мне ничто не грозит. Нет, он ничего не знал про меня. Ничего! Он бы не так расписал этот случай. Он бы намекнул кое на что и кое на кого. А тут, я видел, вес камушки летели в бабкин огород!
— Господи, — уморительно повторял Виталька. — К чаму бы это… Ума не приложу. Никак, конец света наступает. О Господи!
Виталька разошелся вовсю. Он захотел и нас присоединить к неожиданно получившейся игре.
— К чаму бы такое, родненькая, скажи? — обратился к Верке.
Верка подумала, подумала — засмеялась.
— К дождичку в четверг, — сказала она.
Виталька подошел к Тане.
— А ты, имянинница, скажи ты.
— У нее день рождения, — вмешалась Верка. — Отстань ты от нее.
— Скажи, имянинница, — напирая на букву «я», повторил Виталька.
— Поживем — увидим, — уклончиво ответила Таня.
А Виталька уже взял меня за руку:
— Можат, ты, мил человек, знаешь, к чаму?
Меня как током дернуло. «Вот когда он отыграется. Дождался случая».
— К чаму? — настаивал Виталька.
— Пусти. — Я вырвал руку.
— Нет, мил человек, скажи, к чаму?
И опять вдруг мне стало легче. «Ну конечно, не знает. Он не так бы себя вел, не так». Мне тоже сделалось весело.
— К чаму? — не отставал Виталька.
— К киселю, — попробовал я свалять «дурочку».
— Нет, к пирогу, — запрыгала Верка.
«Уж молчала бы, Ряха. Расхвасталась своим пирогом», — подумал я.
Виталька шагнул к Ивану Денисовичу.
— Батюшка, можат, ты знаешь, к чаму б чудо такое вышло?
Иван Денисович тоже посмеялся, а потом сказал:
— Нет, Лукерья, чуда-то никакого.
— Как же так нет? — удивился Виталька.
— Да очень просто. Сами цветы не могли свалиться на буфет.
Тут все удивились. Лукерьины россказни никто всерьез не принимал, а Иван Денисович еще что-то объяснить пытается.
Виталька позабыл, что он Лукерья, и первый начал спорить.
— Цветов вообще не было, Иван Денисович.
— Нет, были, — сказал я. — Лукерья в комнату жильцов приводила, показывала. — Я чувство вал себя в полной безопасности, и мне даже интересно было слушать начавшийся спор.
Но в это время прозвенел звонок. Таня пошла открывать и вернулась с телеграммой.
— Вот, — сказала она и прочитала: «Поздравляем, целуем, обнимаем. Мама и папа».
— А где они? — спросил Виталька.
— В Сибири. Они у меня геологи. Сейчас в экспедиции.
— Здорово, сказал я. — Вот, наверное, путешествуют!
— О, еще сколько! — И вдруг Таня всплеснула руками: — Ребята, что вам сейчас подарю!.. — Она весело взглянула на деда и выбежала в коридор.
Вернулась она с небольшим мотком. Но не показала, что в нем лежит.
— Запускайте руки. Ну, кто смелый?
— Пустите меня, пустите меня! — закричала Верка, подпрыгивая на месте.
Она сунула руку в мешок и, взвизгнув, тут же выдернула.
— Ой, что-то колючее! Покажи…
— Неужели нет смелых? — сказала Таня. Мы с Виталькой кинулись к метку, и в руках у нас оказалось по большущей круглой шишке.
— Это кедровые, — пояснила Таня, — с орехами. Вера, возьми и ты. Не бойся. Она не кусается.
Шишка мне понравилась. Она была раскрыта, во все стороны торчали как бы скрюченные пальцы с когтями, а в щелках под этими пальцами виднелись орешки.
— Откуда такие шишки? — спросил и.
— Папа прислал с одним геологом.
Я посмотрел на шишку и представил себе, как она внесла на кедре где-то далеко-далеко, в безлюдной тайге. Может, рядом с ней на ветке кедра пряталась громадная дикая кошка — рысь. Шишка видела, как пробирается по лесу медведь. А может, и он залезал на этот кедр.
— Люблю путешествия, — сказал я ни с того ни с сего.
— Правда? — спросил Виталька.
— Ага. — Я не заметил вовремя подвоха.
— В книжках? — уточнил Виталька.
— Да нет… — замялся я и тут же понял, что сейчас Виталька спросит, где я бывал.
А я был только раз у тетки в Рязани и в Ялту ездил с родителями. Вот и все. Правда, в пионерском лагере у нас были походы. И мне очень понравилось топать с рюкзаком, разводить костры и печь картошку. Но Виталька ведь засмеет, если те походы назовешь путешествиями.
— А мы всегда уезжали на субботу и воскресенье, — выручила меня Таня.
— Кто это «мы»? — спросил Виталька.
— Папа, мама и я. Брали с собой палатку, иногда байдарку сборную и уезжали.
— Куда? — спросил я.
— В разные места. Недалеко, километров за пятьдесят, за семьдесят. У нас всегда карта была.
И оказалось, что все любят путешествовать — и Виталька, и Верка, и Иван Денисович сказал, что в молодости много походил по России.
— А давайте, — сказал я, — как-нибудь соберемся и махнем в поход.
— Идея! — воскликнул Виталька.
Все зашумели: правильно, мол, как хорошо.
— Еще бы байдарки сборные достать, — произнес я.
— Гигант мысли, — отозвался Виталька.
Ну для чего ему нужно все портить? Или же сегодня мы так настроены один против другого? Вычитал где-то: «Гигант мысли!»
— Говорун-говорунок, — сказал я, — подлижи пойди творог.
— Я бы пошел, да ты уже все вылизал.
Не Иван бы Денисович, я б, конечно, не стерпел.
— Петухи, — сказал Иван Денисович, — давайте-ка садиться за стол.
Веркин пирог, я должен признаться, действительно был красив. От него вкусно пахло, по краям он был подрумянен, а в серединке разместились не то какие-то вензеля, не то узоры, присыпанные сахарной пудрой. Пирог походил на старинный герб. Я подумал, что Верке будет жаль смотреть, как начнут его резать.
Но Верка сама протянула мне нож.
— Поработай на пользу общества, — сказала она.
— Подожди, — остановил меня Иван Денисович.
С книжной полки он взял небольшую коробочку. Из нее вынул коротенькие свечки с острыми наконечниками внизу. Он воткнул в пирог четырнадцать свечек, и мы принялись зажигать их.
Потом мы немного посидели при свете свечей и выпили за Таню по рюмке кагора. Иван Денисович сказал:
— Чуть-чуть можно ради такого случая. Никогда я не думал, что так приятно сидеть за столом перед вздрагивающими огоньками. Я вообще люблю смотреть на огонь. Маленьким меня как-то привозили в деревню. В памяти остались русская печь, ухваты, чугунки. От печи я не отходил. Хозяйка вначале боялась, что я буду кидать туда щепки. Но потом успокоилась, поняла, что мне нужно было только смотреть на огонь. А смотреть я мог часами. Он был живой, он был непонятный, он грел.
Пока горели свечки, я как-то даже не слушал, о чем говорили за столом. Я лишь видел мерцающие желтоватые огоньки. И в глазах у ребят тоже светились эти огоньки. Особенно у Тани. Это потому, что она сидела напротив меня и ее мне лучше было видно.
Казалось, что мы находимся в замке или во дворце, да и сами мы какие-то необыкновенные, может, волшебники, и сейчас будем колдовать.
Но вот включили свет, свечи задули, все стало обыкновенным — комната, стол, мы.
Мы пили чай, ели пирог, хвалили Верку (я-то не хвалил), а Верка сидела важная и довольная и говорила, что нет, мол, пирог не очень удался, чуть подсох, а вот в следующий раз… Тьфу ты! Даже есть расхотелось. Ну что она со своим пирогом носится! Пирог как пирог, съедобный — и ладно.
— Эдик, что же ты не берешь пирога? — спросил Иван Денисович. — Не хочешь? Бери яблоки, конфеты… И даму свою угощай. — Он посмотрел на Верку, которая сидела рядом со мной.
От таких слов меня даже скособочило. Это Ряха-то дама?! Да еще моя?! Пусть сама берет, если лопать хочет. Руки есть.
А Виталька, смотрю, взял коробку с конфетами, протянул ее Тане. Она выбрала одну конфетку и улыбнулась.
— Спасибо!
— Пожалуйста. — Он поправил галстучек.
Верка вдруг тоже поставила передо мною вазу с яблоками:
— Бери, Эдик, не стесняйся.
Я тогда схватил самое большое яблоко. Сказал:
— Кто стесняется? — и начал его так грызть, что в ушах затрещало. Уж очень мне не хотелось походить на аккуратненького, гладенького Витальку.
Наверное, я ел яблоко слишком свирепо, потому что Верка сказала:
— У тебя, Эдик, плохое настроение. Сейчас мы тебя развеселим. — И спросила Таню: — У вас есть пластинки?
— Есть хорошая коллекция Шаляпина, — сказал Иван Денисович.
— Я сейчас приду, — вскочила Верка и убежала.
Вернулась она с пластинками.
— Вот. Будем танцевать. — И она включила проигрыватель.
Через минуту она отплясывала шейк. У нее хорошо получалось. Лихо. Она притопывала, подскакивала — только платье возле колен дергалось то в одну, то в другую сторону.
