Жанна Браун - Хозяева старой пещеры
Теперь она окончательно его запрезирает. Ну и пусть! Алёша утешил себя сравнением с героями любимых книжек. Все они терпели несправедливости, но это же не мешало им совершать разные подвиги? Пусть себе презирает его сколько хочет — у него свой путь. Путь мужчины, героя, и он не свернёт с него. Никогда! Тем более, что бабушка ждёт сметану, а он… Но не может же он так просто уйти и оставить Юльку плачущей?
— Юля, послушай… хочешь, я тебе что-то подарю?
Косички на Юлькиной спине перестали вздрагивать.
— А чего? — заинтересованно спросил Самоучка и придвинулся ближе к Алёше. Алёша вытащил из кармана коробочку с отшлифованными цветными стёклами. Подарок бабушки. Он вытряхнул стёкла на ладонь и протянул Юльке.
— Смотри!
Юлька глянула через плечо. Стёкла сверкали на Алёшиной ладони разноцветными огоньками. Слёзы мгновенно высохли на её лице.
— Ой, что это?
— Огонёчки! — восторженно прошептал Самоучка.
Алёша поднёс красное стекло к Юлькиным глазам.
— Красиво? Всё красное, как на Марсе, правда?
— Ага, даже лучше! На, Тимка, посмотри скорее…
Тимка осторожно взял стекло, повертел его в руках и посмотрел через него на Юльку. Рот его удивлённо раскрылся.
— Ой-ё-ей! — немного испуганно завопил он. — Юлька, какая ты! Вся-превся красная, как… как помидора!
Тимка выронил стёклышко и, схватившись за голову, винтом закружился на месте.
— Вся-превся как помидора, дора, дора, помидора!
— А ты… а ты… весь зелёный огурец!
Юлька с Тимкой выхватывали из коробочки стёкла, наводили их друг на друга и валились на траву от хохота.
Алёша до слёз хохотал, глядя на них. Он и сам так же веселился, когда бабушка привезла ему в подарок эти чудесные стёкла.
— Юля, ты больше не сердишься на меня? — спросил он, когда Юлька притихла, уже не в силах больше хохотать.
— Не-е, — замотала головой Юлька, нисколечко!
— Тебе очень больно было?
— Вовсе и не больно, а что?
— Ага, не больно, — сказал Тимка, не отрывая от глаза жёлтое стекло, — а плакала тогда зачем?
— Мне скакалку было жалко. Она дарёная, — Юлька села, поджав под себя ноги, и с некоторой тревогой посмотрела на Алёшу. — А ты взаправду мне стёклышки подарил, насовсем?
Алёша кивнул.
— Все, все?
— Все.
— Ой, спасибо! — задохнулась Юлька, прижав кулаки к груди. Лицо ее порозовело, а большие зелёноватые глаза сияли такой откровенной радостью, что Алёше вдруг захотелось погладить её по лицу. Он смущённо отвернулся, жалея, что больше нечего ей подарить.
Между тем Юлька выхватила стёкла из рук Тимки и стала бережно укладывать их в коробку.
— Юлька, какая ты, — заныл Тимка, — я же ещё не насмотрелся!
— Зачем ты их прячешь? — удивлённо спросил Алёша, неприятно поражённый переменой, происшедшей с Юлькой.
— А если потеряется какое? — озабоченно сказала Юлька, шаря рукой в траве.
Тимка нетерпеливо заёрзал на месте и схватил Алёшу за рукав.
— А мне? Пусть она и мне даст хоть самое маленькое…
— Не дам, — отрезала Юлька, — ты сразу потеряешь!
— Не потеряю, Юля, чесслово, не потеряю, — в голосе Тимки послышались слёзы.
— Сказала не дам — и не дам!
Тимка жалобно посмотрел на Алёшу и, всхлипнув, вытер кулаком слезинку на щеке.
— Жадина ты, — сказал он с осуждением.
— Кто? Я? — опешила Юлька. Она встала на колени и схватила Тимку за плечо, на котором болтался почти оторванный погон. — Это я жадина?!
Тимка упрямо мотнул головой.
Юлька отпустила Тимку, молча взяла коробку, зачем-то встряхнула её и в упор посмотрела на Алёшу, словно ища у него поддержки. Алёша опустил голову. Ему было неловко и стыдно за неё. Неужели она действительно пожалела дать Тимке хотя бы одно стёклышко? Ведь он, Алёша, ради неё не пожалел целую коробку…
— Вот ты какой, — тихо сказала Юлька, бледнея, и, неожиданно вскочив на ноги, раскрыла коробку и высыпала стёкла на голову Алёше.
— На! Получай свои противные стекляшки! — крикнула она. — Не надо мне! Не надо! Не надо! — и убежала в дом.
Алёша обескураженно смотрел ей вслед. Вот и пойми после этого девчонок.
Рядом с ним довольно сопел Тимка, собирая рассыпанные на траве стёкла.
7. Портрет
Когда Алёша вернулся домой, бабушка лежала на кровати, прикрыв лицо журналом «Огонёк», и тихо, с присвистом похрапывала. На столе у окна печально стыли две тарелки с супом.
Алёша на цыпочках прошёл к столу и, присев на самый кончик табуретки, жадно принялся за суп. Только сейчас он почувствовал, как был голоден. Суп был немного пересолен, холодный жир неприятно сковывал губы, но Алёша готов был приняться и за вторую тарелку.
Скрипнула кровать. Журнал сполз с бабушкиного лица, и Алёша увидел прищуренный глаз, внимательно наблюдавший за ним. Мальчик поперхнулся, перестал есть.
Бабушка приподнялась и села, опираясь рукой на подушку.
— Что же ты? Продолжай, — сказала она, — приятно смотреть, как ест человек с чистой совестью.
— Бабушка, я не виноват, честное слово! — воскликнул Алёша со всей искренностью, на какую только был способен, и даже приложил обе руки к сердцу. — Здесь, понимаешь, есть одна девчонка, Юлька…
— Очень приятно, но какое она имеет отношение к сметане?
— Никакого, но я… но она… мы вначале поссорились, а она…
— Ты обидел девочку? — холодно спросила бабушка.
— Я не хотел, я… я хотел подарить ей твои цветные стёкла.
Взгляд бабушки потеплел. Уж очень несчастный вид был у Алёши.
— Это не мои стёкла, а твои. Ты вправе был ими распоряжаться. Можешь доедать свой суп.
Бабушка встала и пошла в чулан. Мимоходом она потрепала Алёшу по плечу маленькой горячей ладонью. Это означало мир. Бабушка больше не сердится. За все свои одиннадцать лет жизни на земле Алёша ещё не встречал человека лучше бабушки, если, конечно, не считать маму. Но с мамой он виделся каждый день и никогда не задумывался, какая она. Мама и мама. А вот бабушка — другое дело. Она почти никогда не бывала дома. До этого года она месяцами пропадала в экспедициях и привозила оттуда Алёше в подарок кусочки застывшей чёрной лавы. Алёша всегда чувствовал себя с бабушкой легко и разговаривал свободно, почти как с одноклассниками. А как он был счастлив, когда бабушка заявила маме, что поскольку она теперь пенсионерка, то уезжает с Алёшей на всё лето к кузине Лидии в деревню! До сих пор Алёша ещё никогда не бывал в деревне.
Ветер сердито хлопнул форточкой и вздул занавески до самого потолка.
— Смотри, какой ветер поднялся, — сказала бабушка и вздохнула. — Так и кажется, что снесёт избушку.
— Ну и что же, — засмеялся Алёша, — тётя Лида новую построит!
— Глупый ты ещё, Алексей. Разве Лиде поднять одной? Если бы Степан был жив… — бабушка посмотрела на портрет в чёрной резной раме, висевший в переднем углу комнаты.
На портрете, удивлённо приподняв густые кустики бровей, напряжённо сложив большие бугристые руки на коленях, сидел на табуретке худой солдат — муж Лидии Ивановны, бабушкиной двоюродной сестры, Степан Карцев, погибший в самом начале войны.
— Бабушка, а ты видела его хоть когда-нибудь? — спросил Алёша.
— Видела. Он приезжал к нам в Ленинград в сороковом году.
— Ну, приезжал, а потом что? — снова спросил Алёша.
— А потом началась война, — сказала бабушка и стала убирать посуду со стола.
— И он сразу же, с первого дня пошёл на фронт?
Бабушка промолчала, но Алёша уже не нуждался в ответе. Конечно, с первых дней. С автоматом в руках, мужественный и скромный, дядя Степан совершал один героический подвиг за другим. Вот он пробирается в тыл к немцам, взрывает гранатой штаб и берёт в плен немецкого генерала…
Или нет… Нашим войскам угрожает окружение. Со всех сторон наступают вражеские танки. Бойцы растеряны. Командир убит. Тогда дядя Степан хватает знамя и, выскочив из окопа, хрипло кричит: «За мной, ребята! Ур-ра-а! Не посрамим трусостью землю русскую!»
Странно, почему у дяди Степана на портрете нет орденов?
— Бабушка, а дядя Степан был героем?
Бабушка недовольно поджала губы.
— Тебе обязательно героя подавай, а просто человека — это мало?
— Да нет… я не о том. Ну, он тоже, наверное, совершил что-нибудь героическое?
— А как же. Шашку в руки — и «Ур-ря!» — насмешливо сказала бабушка и вдруг рассердилась: — Работник был дядя Степан, настоящий работник. Он и на войну пошёл, как на работу — тяжёлую, страшную и нужную. Ушёл и не вернулся. Великая ему память, Алёша, за это. За всех нас. И обидно мне, что для тебя только тот и герой, кто «ура» кричит и шашкой машет…
«Как же так, — подумал Алёша, — как же так? Ушёл и не вернулся… и ничего, ничего после него не осталось. Только портрет… Нет, не может человек так просто уйти, словно его никогда и не было. Не может. Что-то же должно после него остаться?!»
