Сфинкс - Паутина
— Прости, — выдохнул он. Руки подрагивали, тело слишком ярко отреагировало на близость женщины. В ушах еще звенел смех Джинни, а на губах — вкус чужого поцелуя.
Гарри слышал, как Гермиона пошевелилась, придвинулась и обняла его. По-дружески, ненавязчиво, как делала это всегда.
— Все хорошо, Гарри, я все понимаю, — прошептала она. Конечно, она не сердится, ведь это Гермиона. Но ее близость была сейчас для Гарри невыносима. Он вскочил, отстраняясь и стараясь оказаться как можно дальше от нее.
Черт… Черт. Черт!!! Он совсем обезумел, сошел с ума. От тоски. От пустоты. От одиночества.
— Сколько времени? — заставил себя заговорить Гарри, пытаясь взять себя в руки. Но сон был таким реальным, а пробуждение…
— Час ночи, — она села, опустив ноги на пол.
— Тогда откуда ты? Что-то с Роном?
— Нет, — после небольшой паузы ответила Гермиона. — Он спит. Я просто зашла тебя проведать. Заходил Джордж, сказал, что видел тебя на Косой аллее, что ты плохо выглядишь…
— Не волнуйся, со мной все в порядке, — Гарри искал глазами свою палочку, но не помнил, где именно на кровати он ее оставил. А приближаться к Гермионе он не хотел. Тогда просто шагнул и нашел на каминной полке коробок спичек, что всегда хранил. На всякий случай.
Гарри зажег несколько свечей, осветив небольшой беспорядок в его спальне. Гермиона мягко на него глядела, но Гарри вдруг понял, на что он смотрит. На скуле Гермионы был небольшой синяк, из-за воротника свободного свитера выглядывает край кровоподтека.
— Что это? — Гарри метнулся к ней, встал перед ней на колени и схватил за подбородок. — Гермиона, откуда все эти синяки?
Он взял ее за руку и поднял вверх рукав. Так и есть — синие следы от пальцев. Он хотел посмотреть и вторую ее руку, но женщина вырвалась, отошла.
— Это пустяки, Гарри…
— Пустяки?! — он заставил ее повернуться к нему. — Это не пустяки, Гермиона! Он бьет тебя?
Она покачала головой. Глаза ее блестели. Гарри вдруг понял, почему ее губы были солеными. Она плакала.
— Он не бьет меня, — проговорила Гермиона, отворачиваясь. Каштановые волосы скрыли ее лицо от друга. — Просто он стал немного… несдержан.
— Я поговорю с ним, — Гарри увидел свою палочку и шагнул за ней.
— Не надо, Гарри, — она вцепилась в его руку. — Не надо. Все образуется, просто ему сейчас очень тяжело…
— Гермиона, послушай, что ты говоришь?! Нам всем сейчас тяжело, но это не дает ему права причинять тебе боль! — разозлился Гарри, встряхивая ее за плечи. — Ты поэтому пришла сюда, да? Ты его боишься?
— Нет! — испуганно замотала головой Гермиона. — Я не боюсь его! Я, правда, пришла, чтобы узнать, как у вас с Альбусом дела… Мне кажется, что вы плохо питаетесь и совсем о себе не заботитесь.
— Не надо менять тему, Гермиона, — уже спокойнее попросил Гарри. — Я должен поговорить с Роном…
— Оставь, — твердо сказала она. — Мы сами справимся, не беспокойся. Ты лучше подумай о себе…
Гарри понял, о чем она.
— Прости, мне просто приснилась…
— …Джинни, я поняла, — Гермиона стала ходить по комнате и собирать разбросанные вещи Гарри. — Забудь, я все понимаю.
Гарри смотрел, как она складывает его откинутый когда-то свитер, рубашки, какие-то бумаги. Он не мог забыть. Потому что в его жизни была лишь Джинни. Лишь ее поцелуи и ее объятия. То, что было до Джинни, было давно и забылось. И теперь вдруг все изменилось, потому что он посмел коснуться другой женщины. Пусть во сне, пусть на мгновения. Но коснулся. Это было так, будто он предал ее, свою Джинни.
— Гермиона, оставь, — Гарри сердито вырвал из ее рук свою одежду. Она немного ошеломленно взглянула на него.
— Ты на кого сейчас сердит: на меня или на себя?
— Просто — не надо. Я сам все сделаю. А тебе нужно пойти и поговорить с Роном, раз ты не разрешаешь этого сделать мне.
— Гарри, я не могу оставить тебя в таком…
— В каком?! — вдруг сорвался он на крик. Все его тело было напряжено, а сердце почему-то колотилось так, будто он пробежал несколько километров. — Как ты не понимаешь?! Я должен сам с этим правиться! Мне не нужна ничья помощь, тем более — твоя!
Она отшатнулась, чуть побледнела под его яростным взглядом. Гарри знал, что зря сорвался на ней, но сказанного не вернуть. Он отвернулся, желая что-нибудь разбить. Жаль, в этой комнате не было миллиона мелочей, как когда-то, много лет назад, в кабинете Дамблдора, где можно было бить и крушить все вокруг.
Гарри вздрогнул, когда дверь комнаты хлопнула. Гермиона ушла. Но ему не стало легче. В висках стучала кровь, щеки и лоб пылали. Руки судорожно подрагивали. Гарри сполз по стене на пол и закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Он не выходил так из себя со школьных лет. С тех пор, как погиб Сириус.
— Папа…
Гарри поднял голову — в дверях стоял заспанный Альбус, без очков, с немного растерянным выражением на лице.
— Прости, я разбудил тебя, сынок? — Гарри протянул к мальчику руки, и тот тут же уселся рядом с ним на полу.
— Тебе грустно, да? — Альбус положил ладошку на руку отца. — Я знаю, что тебе грустно из-за того, что с нами нет мамы.
— Ничего, Ал, все наладится, — успокоил Гарри, скорее себя, чем сына. — Все будет хорошо.
Альбус кивнул:
— Знаешь, вчера во сне мы с дедушкой ощипывали феникса…
— Прости? — не понял Гарри.
— Ну, феникса, птичку такую. Он сидел на жердочке. Мы решили — кому достанется последнее перышко, тот и съест леденец… У нас был один лимонный леденец на двоих.
— Но, Ал, фениксу же было больно!
— Нет, папа, что ты! Дедушка сказал, что из перышек можно сделать много волшебных палочек, а феникс потом отрастит другие…
— Ну, и кому же в итоге достался леденец?
— Мне. И тогда дедушка взял палочку и поделил леденец пополам. Он всегда так делает, когда проигрывает…
Гарри улыбнулся. Кто-то не меняется и после смерти.
Глава 4. Теодик
Пустынные коридоры. Тишина. Таким Хогвартс нравился ему больше. Ночь. Лишь несколько шорохов. Лязг доспехов. Шуршание крыльев. Стук ветра о стекла.
Он миновал лестницу. Коридор. Почти нигде нет света. Спящая горгулья.
— Брайан.
Его голос тоже шелестит. Не нарушает тишины. Горгулья сонно морщится. Но поворачивается.
Тео ступил на винтовую лестницу. Напряжение. Вот все, что он чувствует. Лишь напряжение.
Странно. МакГонагалл легко согласилась назвать пароль. Знала? Догадывалась о причине? Тео не мог утверждать точно. Ее разум был хорошо прикрыт. Знала, кто он. И что может. Но пароль сказала. Будто дала разрешение.
Тео толкнул дверь. Кабинет пуст и в то же время полон. Множество лиц. Множество красок. Множество мелочей. Рябило в глазах. Тео любил строгую пустоту. Ограниченную необходимость в мелочах. Здесь же всего было много.
Всего пара шагов. Множество глаз следит за ним. Глаз много. Но мыслей нет. В кабинете нет никаких мыслей. Есть глаза. Есть движение. Но мыслей нет. Все неживое. Нарисованное.
Горят свечи. Пламя подрагивает. Мелькают лица. Рамы.
Тео сразу увидел его. Портрет в упор смотрел на Тео.
— Ах, я знал, что мы скоро с вами снова встретимся, целитель Манчилли, — голос знакомый. Веселый. Хитрый. Альбус Дамблдор.
— Не так уж и скоро, — Тео обогнул стол. Перевел взгляд с Дамблдора на портрет отца. Северус Снейп. У портретов нет мыслей. Осязаемых мыслей. Но есть отголоски чувств.
На желтоватом лице — отголосок настороженности. Неверия. Еще чего-то.
— Ну, для тех, кто уже мертв, пара лет — не срок, мой юный друг, — хихикнул Дамблдор, делая шаг в портрет Снейпа. — Северус, позвольте вам представить Теодика Манчилли… Очень талантливый целитель. С поразительно развитыми способностями. К легилименции.
— Я стал твоей очередной ошибкой. Единственной, о которой ты не жалел. И раз я жив — значит, ты все сделал правильно, — голос Тео не дрогнул. Прямой взгляд в ответ на прямой взгляд.
Узнавание? Понимание. Отголосок чувств на лице Северуса Снейпа. Отец.
— Ты должен был учиться в Хогвартсе, — Теодик впервые услышал голос отца. Не из воспоминаний. Не приглушенный временем. — Я был уверен, что ты мертв.
— А я был уверен, что ты мертв. Мне повезло меньше.
Дамблдор молчит. Ждет. Хитрый старик.
— Как ты узнал, где искать меня? — отец. Именно такой. Такой, как в воспоминаниях. Никаких эмоций. Отец?
Тео перевел взгляд. Дамблдор усмехается в бороду.
— Директор, вы знали о нем? — Снейп поворачивается к Дамблдору. Конечно, знал.
Тео ходил мимо его портрета. Именно мимо. Он никогда не интересовался портретами. У них не было мыслей. Ощутимых мыслей. Но портрет Дамблдора следил за ним. Все года в Академии. И однажды заговорил. Всего пара фраз. «Вы никогда не были в Англии? Зря. Там бы вы нашли много интересного. То, о чем давно мечтаете». Вот и все. Это было два года назад. Когда Тео преподавал в Академии.
