Евгений Аврутин - Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия
От таких взглядов труднее всего было сэру Фрэнсису. У Джейн была другая сложность. Папа воздержался от вопросов, которыми её засыпали офицеры от линии редутов до ставки командующего. Он начал разговор с собственного утверждения, точнее восклицания: «Как же они тебя допекли!»
Она поняла, что папа имеет в виду дядю Генри и тётю Лиз.
Вообще-то, Джейн была к этому готова. Восемь месяцев путешествия сделали её такой же мудрой, как младший брат. А пожалуй, и побольше. Среди десятков премудростей, усвоенных ею в пути, была и базовая: все будет не так, как ты ожидала. «Но ты никогда не смиришься, что все будет настолько не так», – подсказывала другая мудрость.
И Джейн тщательно приступила к своему рассказу. Она вообразила, будто находится в Рождествено, стреляет вместе с Сашей по поленьям-мишеням (Саша, что же будет с Сашей?) и должна попасть в полено с первого и единственного выстрела.
Конечно же, Джейн воздержалась от краткой формулы своего путешествия – «я покинула Англию, потому что тебя хотят убить». Напротив, она давно решила: такой однозначный вывод может все испортить. Лучше быть не следователем, а свидетелем.
Она начала свидетельские показания. К сожалению, приходилось рассказывать и о жизни в Освалдби-Холле после папиного отъезда.
Отец постоянно задавал вопросы, без подробностей не обошлось. Он немного удивился сцене с письмом – а Джейн так пыталась передать своё возмущение тем, что дядя Генри захотел прочесть послание от него и не позволить это сделать Джейн! Когда же дошло до финала инцидента и Джейн пришлось упомянуть, что тётя Лиз собиралась её высечь, но этого не случилось, то рассказчица так покраснела, что в последних её словах могли возникнуть серьёзные сомнения.
Одно было хорошо. Смущённо взглянув на папу, Джейн увидела, как гневно дёрнулись его усы, как он пробормотал: «Да как она посмела!», и стало ясно – Освалдби-Холл избавится от неприятных гостей.
Более того, после этого папа на несколько секунд положил ей руку на плечо, тихо сказал: «Больше тебе бояться нечего».
От этого Джейн успокоилась и подошла к истории со Счастливчиком Джоном. Она рассказывала ещё медленнее, делала паузы, в который раз шарила по своей памяти, стараясь передать слова мистера Стромли и его собеседника насколько возможно дословно.
Плохо было, пожалуй, то, что рассказ время от времени прерывался – отца приветствовали знакомые. Уж тут приходилось объяснять, откуда взялась юная леди. Война слегка раскрепостила общение: Джейн была готова держать пари сама с собой, каким междометием встретят друзья-офицеры ответ сэра Фрэнсиса. Мгновенно следовали вопросы, от самых общих до конкретизированных: «Правда ли, что царь Николай отравился?», «Правда ли, что в южных губерниях созвано ополчение на двести тысяч человек?», «Правда ли, что перешеек между континентом и Крымом укреплён мощным фортом, отбивать нападение с моря?». В таких случаях Джейн было отвечать легко, она не знала. Но если вопросы были попроще, о русской зиме или отношениях с русскими в пути, приходилось отвечать подробнее.
К счастью, как заметила Джейн, все друзья отца куда-то спешили и отвлекали ненадолго. Все равно рассказ про Счастливчика Джона пришлось закончить с тремя перерывами. Тут ещё и папа, отталкиваясь от вопросов друзей, начал расспрашивать её про подробности путешествия.
«Похоже, ему важнее узнать, смогла ли я достать шубу, чем понять, что дядя Генри велел негодяю обыскать папины вещи», – с обидой, близкой к злости, подумала Джейн. Правда, папа извинялся, говорил, что хочет услышать рассказ последовательно, даже напоминал, на чем Джейн остановилась.
Но говорить было нелегко. Когда добрались до морского путешествия, Джейн поняла: самая важная часть, а именно подслушанный на борту разговор Счастливчика Джона с матросом-преступником, тонет в бытовых мелочах. Слушать их папе было неприятно, а ведь Джейн и опустила происшествие с офицерской уборной, и не упомянула затрещины и оплеухи, полученные от Микки и кока.
– Кстати, а как ты познакомилась с этими симпатичными русскими? – в очередной раз невпопад спросил папа.
– Я уже почти дошла до этого, – с улыбкой ответила Джейн. И поняла: дальше улыбаться будет нелегко. Если сравнивать побег русского пленного и похищение финской шхуны с детской шалостью, то, по крайней мере, папа был обязан о ней знать. Педагогическую истину: простить можно все, если об этом сосед не сказал отцу раньше, чем виновник, Джейн и Лайонел знали с самого раннего детства.
И все же Джейн поняла, насколько трудной будет именно эта часть рассказа. Почему-то ей казалось, что, если она бы украла конфеты в лавке, ей признаться в этом было бы гораздо проще. Ведь в краже из чужой лавки труднее всего признаться папе, если папа – лавочник. А как рассказать отцу-офицеру о своём участии в побеге вражеского пленного?
Поэтому Джейн поймала себя на том, что рассказывает в мельчайших деталях о последних днях на корабле – о том, как в море встретили Сашу и как разоблачили её саму. Папа, кстати, вспомнил имя офицера с корвета.
Между тем они инстинктивно старались свернуть в те улицы и проулки палаточного города, где было поменьше праздных гуляк. Скоро Джейн поняла: для этого надо идти в ту сторону, где гремит. Тут тоже людей хватало, но у них не было лишнего времени.
Они поднялись из небольшой ложбины на холм, и уж тут неподалёку бабахнуло так, что Джейн захотелось заткнуть уши. Одновременно она увидела и несколько батарей, и нейтральную полосу, и сами севастопольские бастионы.
– Прошлой осенью, – спокойно заметил папа, – заходить сюда не стоило. Русским хватало пороха лупить и по нашим пушкам, и по лагерю. Сейчас они его берегут, бьют только по батареям, да и то не постоянно, а решают, какая из них особенно их тревожит, и уж тогда – короткий, но крепкий шквал.
И тотчас же, будто в подтверждение этих слов, одну из батарей закрыло дымом уже не от выстрелов, но от разрывов. Одни русские снаряды не долетели, одна граната, напротив, пронеслась по высокой траектории и разорвалась в ста шагах от Джейн и сэра Фрэнсиса, сбоку, даже чуть дальше за линией, на которой они находились.
Другие снаряды оказались метче. Джейн видела, что на ближайшей батарее четыре пушки, но в следующий раз выпалили лишь три.
– Орудия приходится менять раз в неделю, расчёты – чаще, – спокойно заметил папа. – Пойдём туда, где мы расстались с твоими друзьями, темнеет.
Действительно, солнце уже пошло на закат, небо оставалось ясным. Не будь этих страхов и переживаний, Джейн уже давно бы поняла, какая в Крыму отличная погода.
Однако быстро вернуться к центру лагеря им не удалось.
– Остановитесь, ну постойте, черти, хоть минуту! – послышался хриплый, полный страдания голос.
Джейн поняла, что обращаются не к ним. И не ошиблась. Рядом остановились двое санитаров с носилками. Голос раздавался с них – раненый был накрыт своим мундиром, но кровь, казалось, успела его пропитать.
– Девочка… Извините, мисс. Подойдите ко мне, во имя Господа. Нет, просто постойте здесь, не надо ближе. Я хочу посмотреть на вас. Просто посмотреть глазами, пока видят. У меня такая же дочь в Ливерпуле осталась. Мэри…
Джейн замерла. Даже прикусила губу. Солёный вкус напомнил ей о привычном хвастовстве. «Ты же не боишься крови. Тут просто можно увидеть её больше, чем ты видела раньше».
Папа о чем-то спросил санитара, тот ответил штампованным тоном.
– Никаких «вылечат»! – чуть не рявкнул раненый. – Когда потроха наружу, какое «вылечат»? Я даже воды не прошу.
Опять посмотрел на Джейн.
– Ребёнок… что им тут делать, в аду этом. Сэр, вы её отец?
– Да, приятель, – ответил сэр Фрэнсис.
– Да, видно. Вы похожи. – Джейн показалось, что раненый даже пытается улыбнуться. – Отошлите вы её отсюда. Вы офицер… Вы… можете… – Он явно начинал задыхаться. – Детям… нечего делать в аду.
Санитары двинулись дальше. Джейн подскочила к носилкам («Мы не боимся крови, сколько повторять, мы не боимся крови!»), спросила:
– Мистер, как зовут вас, какой ваш адрес?
– Томас Николсон… Ливерпуль, Портовая, 5.
И шёпотом добавил:
– Постойте несколько секунд. Просто постойте… пока меня уносят.
* * *На обратном пути почти не говорили, потому что торопились. Джейн подумала, что военный лагерь не постоялый двор, где могут долго ждать возвращения. Она даже на миг обиделась на себя: столько ждала встречи с отцом, и в этот же день боится не увидеть замечательных, но все же посторонних людей. Поэтому Джейн не раз удерживала себя, чтобы не пуститься бегом и не потащить отца за руку.
Когда, свернув на очередную палаточную улицу, она разглядела вдали знакомую повозку, поняла, что действительно боялась – боялась не встретить больше Катерину Михайловну, Данилыча и, конечно же, Сашу.
Джейн подошла к возку. Возле него переминался Данилыч, уже не изображавший дряхлого старца. Внутри возка сидела Катерина Михайловна, а неподалёку, возле лошади, стоял драгунский корнет в такой же форме, как и капитан Гордон.
