Валентина Осеева - Васёк Трубачёв и его товарищи
— Ничего, ничего, не заблудитесь! Живо мне! — сурово покрикивала она на девочек.
— Вы, мамо, с ума сошли, чи що? — лениво откликалась из-за перегородки Маруська.
— Вот я тебе покажу сейчас! Дуже умная стала! — двигая в печке горшки, кричала на Маруську мать.
Синицына, недовольно посапывая, натягивала на Павлика длинные штаны:
— А его зачем? Только руки нам свяжет? Пусть бы спал себе…
— Ну да, «спал»… — покряхтывая, отзывался Павлик, довольный, что идёт с девочками. — Я ещё быстрей вас за коровами могу бегать!
Выпроводив девочек, Мирониха вставала у окна и молча глядела на улицу.
На третий день к вечеру заглянула к ней соседка Агриппина и, поманив её пальцем в сени, быстрым шёпотом сообщила ей, что в ту ночь, когда загорелся клуб, учительку схватили гитлеровцы, что она сидит под замком и ни в чём не признаётся.
Мирониха тихо выпроводила соседку за дверь. Шатаясь, вошла в хату и два часа пролежала как мёртвая, отвернувшись лицом к стене.
Девочки шёпотом говорили о школе, об учительнице, которая, наверно, пошла за учебниками и теперь уже обязательно придёт завтра. Валя опять складывала и рассматривала тетради, по тому, как были подписаны фамилии на обложках, заранее определяла плохих и хороших учеников. Лида и Нюра вспоминали, с чего начинало свою работу в школе их звено. Они боялись осрамиться перед новой учительницей.
Ночью Мирониха встала, вынула из-под кирпича круглую печатку вместе с какими-то бумагами, свернула в узелок платье учительницы и зарыла всё это на своём огороде, тщательно при крыв ботвой. Потом, едва дождавшись рассвета, снова выпроводила девочек из дому.
«Нехай там сидят, меньше знать будут», — тревожно подумала она про себя.
Маруська острыми серыми глазами исподтишка наблюдала за матерью. Когда девочки ушли, она вылезла из постели и, натягивая на колени рубашонку, уселась за столом.
— Ты чего? — спросила её мать.
— А ты чего? — уставилась на неё Маруська.
Ульяна подошла, прижала к себе спутанную светлую голову Маруськи и заплакала:
— Тяжко мне, доню!
Маруська шмыгнула носом, усмехнулась ласковой отцовской усмешкой:
— Скоро наш батько фашистов побьёт! Начисто всех выбьет! И нас к себе заберёт! Цыть, мамо…
Мирониха молча улыбнулась сквозь слёзы.
— Красная Армия вернётся! — уверенно сказала Маруська и погладила мать по спине. — Цыть, мамо…
Они долго сидели у стола.
— Если что, так ты за меня не цепляйся, доню. Детей малых не кидай, до батька их предоставь. Люди помогут тебе, — говорила Мирониха. — Все мы под смертью живём сейчас…
Глава 49
«ЭТО МОЯ УЧИТЕЛЬНИЦА!..»
Коровы, недовольно мыча, выхолили навстречу девочкам.
— Что это ни свет ни заря вы нынче? — испуганно спрашивали колхозницы, осторожно открывая ворота и оглядывая тёмную улицу.
— Велели нам!
Валя шла сзади. Лиловая, выгоревшая от солнца кофта Миронихи закрывала её до колен. Светлые косы, заткнутые концами за ремённый поясок, змейками лежали на груди. Из длинного рукава выглядывала синяя трубка тетрадок. Валя всюду носила их с собой, чтобы младшие дети Миронихи случайно не подобрались к ним и не растрепали чистенькие страницы. Размахивая рукавами и подгоняя коров, девочка отстала от подруг и, тихо мечтая, про себя высчитывала по пальцам дни, оставшиеся до сентября.
Над дорогой шелестели пожелтевшие листья берёз, из-за плетней выглядывали красные и бурые кусты; груши-дички валялись на земле; яблони с поломанными ветками кое-где на самом верху хранили для хозяев одно-два яблока.
«Если не считать воскресенья, то осталось пять дней… Всего пять дней!» — считала Валя.
Перед её глазами вставало лицо учительницы.
«И как это тогда, у костра, я даже не подумала, что она будет нашей учительницей? Как это я не подумала?»
Несколько коров отстают от стада и мирно щиплют траву под плетнём.
Валя взмахивает длинными рукавами:
— А ну! А ну! Куда!
Мелкие комочки земли щекочут босые ноги. Валя трёт ногу об ногу; подпрыгивая, бежит вперёд. Потом снова замедляет шаг и, улыбаясь, смотрит на серое небо.
«Она сказала: „Мы всегда будем вместе, ты будешь моей помощницей…“
Нюра и Лида машут Вале рукой. Павлик, упрямясь, как молодой бычок, стал на дороге.
— Вот я тебя! — грозит ему Валя. — Маме скажу!
Павлик называет Мирониху мамой, он любит и слушается её. Слушается и Валю. А Нюру не слушается: Нюра его очень избаловала.
— Иди сейчас же! А то домой отведу! — кричит на него Валя.
Павлик нехотя протягивает Нюре руку и плетётся за ней по дороге.
«И зачем это тётя Ульяна посылает его с нами?» — с досадой думает Валя. Но мысли эти ненужные, короткие. Думать сейчас хочется о школе. Все на свете девочки и мальчики думают сейчас о школе. Даже облачное небо, и красно-бурые кусты, и осеннее солнце — всё напоминает о школе, приближаясь к сентябрю.
Валя напевает песенку и, подпрыгивая, бежит догонять подруг. Сейчас за селом начнётся лес, а за лесом — их поляна и большой пень.
Может, сегодня наконец придёт тётя Оксана? Давно не было тёти Оксаны. Приходила другая женщина, унесла молоко, ничего не сказала…
— Валю! Валю! — дрожащим шёпотом зовёт кто-то из кустов.
Валя смотрит вокруг. У последней, крайней хаты, прижавшись к плетню, стоит хроменькая Фенька. Валя знает её — она тоже записалась к новой учительнице.
— Валю! Валю! — всхлипывая, зовёт Фенька. Маленькие руки её мелко-мелко дрожат, перебирая подол ситцевого платья.
— Ты что, Фенечка? Феня?
— Валю… Учительку… фашисты… зараз…
Валя трясёт Феньку за плечо, смотрит на неё остановившимися глазами.
— …стрелять повели, — всхлипывая, говорит Фенька и взмахивает слабой, дрожащей рукой. — В овраг…
Валя отпускает Фенькино плечо. Потемневшими глазами глядит на узкую тропинку, спускающуюся в овраг. И, вскрикнув, стремглав летит вниз по этой тропинке. На крутом спуске ноги её скользят, ветки хлещут по лицу, но, раскрыв широко руки, она летит, как по воздуху.
Впереди, за кустами орешника, уже мелькают гитлеровские каски и между ними знакомый синий жакетик учительницы.
— Не стреляйте! Не стреляйте!
Гитлеровцы медленно поворачивают головы, учительница вздрагивает. Изо рта её на расстёгнутую сорочку сбегает струйка крови, прядь волос падает на лоб.
Валя бросается к ней на грудь.
— Это моя учительница! Это моя учительница! — кричит она, загораживая её слабыми детскими руками. — Не стреляйте! Не стреляйте!
— Валя, уйди! Уйди! — отталкивает её от себя Марина Ивановна.
Солдаты отходят на три шага и поднимают винтовки.
— Остановитесь! Здесь ребёнок! — закрывая собой девочку, кричит учительница.
Залп выстрелов обрывает её слова… Синяя трубка новых тетрадок вместе с длинными рукавами Миронихиной кофты медленно опускается на траву. Валя широко раскрывает глаза и со вздохом откидывает голову на грудь учительницы…
* * *— Валечка!.. Валя!.. Подружка моя! — бьётся в траве Нюра Синицына.
Лида Зорина прижимает к лицу холодные руки Вали, греет их горячим дыханием, низко наклоняется над Мариной Ивановной.
— За доктором… за доктором!.. — растерянно бормочет она, глядя вокруг ничего не понимающими круглыми глазами.
Хроменькая Фенька, плача, опускается на землю.
Они лежат рядом — Валя и её учительница. Рука Марины Ивановны, пробитая фашистскими пулями, закрывает грудь девочки.
— Валечка!.. Валя!.. Подружка моя! — рвётся из оврага крик Нюры Синицыной.
Глава 50
ПАРТИЗАНСКИЕ КОСТРЫ
На много километров тянется вдоль шоссе густой смешанный лес. Он стоит грозной стеной, пряча от непрошеных гостей глухие, путаные тропы. На низких, сырых местах, припав к земле разлапистыми ветвями, растут старые, мохнатые ели, в мшистой почве легко утопает нога. За столетними деревьями чернеют глубокие лесные овраги. Заросшие орешником, густо заплетённые зелёными ветками, они таят от чужого человека свою тёмную глубину.
«Свой? Чужой? Свой? Чужой?» — неутомимо вопрошают какие-то птицы.
Глух и страшен лес для врага.
Проезжают по шоссе вражеские автомашины; трусливо вглядываются в тёмную чащу солдаты и офицеры, не выпуская из рук оружия; усиленный конвой охраняет легковые машины фашистских генералов.
Лес не щадит врага. Неохотно впускает он его в свои дебри, наглухо смыкает за ним тяжёлые ветви, заводит в лесные овраги, топит в болотах.
Ни один карательный отряд, посланный на партизан, не вернулся назад из лесной крепости.
«Свой? Чужой? Свой? Чужой?» — вопрошают птицы.
В тёмной глубине леса хозяйничают партизаны.
Над кострами поднимается серый дымок, весело трещат сучья, жарко охватывает огонь привешенные на железке солдатские котелки; тёплый запах человеческого жилья смешивается с запахами леса.
