Павел Головин - Как я стал летчиком
В этот день на аэродром приехал начальник лётной школы, переговорил о чем-то с инструктором шопотом.
Все притихли.
Я стоял у самолета. Вдруг Сережа подошел ко мне и приказал садиться и машину.
Я сел на свое место и стал дожидаться, когда на второе место сядет инструктор. Но он вместо этого отошел от самолета, улыбнулся и сказал:
— Летите один…
Все курсанты бросились заводить мотор. Но старая машина никак не хотела работать. Крутили, крутили — так и не завели. Мотор только фыркал, словно ему не хотелось везти меня.
Стало темнеть, и мой полет пришлось отложить до следующего дня.
А на другой день пошел дождик. Летать нельзя.
На третий дань — тоже. А я сидел на аэродроме под дождем, мокнул и все глядел на небо, — может быть, прояснеет. Но тучи ползли и ползли без конца, а дождик лил и лил.
Я сидел, мокрый до нитки, грозил тучам кулаком и чуть не плакал с досады.
Только на четвертый день мне удалось полететь!
Было ясное летнее утро. Мне приказали взлететь, набрать высоту в триста метров, сделать круг над аэродромом и сесть.
Когда я очутился в воздухе, несколько раз оглянулся назад, не сидит ли сзади инструктор. Мне почему-то казалось, что я не один в самолете и не сам управляю им, а кто-то помогает мне. Когда же убедился, что сзади никого нет, то засмеялся.
Сам не знаю, почему мне вдруг стало так весело. Никогда в жизни я не хохотал так, как во время первого самостоятельного полета. Мне хотелось кричать, петь, прыгать от радости.
Надо мной было чистое голубое небо. Внизу плыла земля, фигурки людей казались крохотными, как мухи. На блестящих крыльях самолета отражалось солнце. Мотор ревел, рассекая воздух лопастями винта, которые от быстрого вращения сливались в прозрачный жужжащий круг…
Тут я впервые понял, что́ значит летать.
На свете много есть хорошего. У каждого человека есть что-нибудь самое любимое. Что касается меня, то самым любимым делом и удовольствием я считаю — летать. Когда долго не летаешь, становится очень скучно на земле. Говорят, что старые моряки скучают, когда они не в море. Так почему же не скучать летчику, когда он не в воздухе? Словами не расскажешь, как хорошо бывает, когда летаешь! Слов нехватит, чтобы рассказать об этом! Попробуйте полетать сами, тогда узнаете…
Скажу только: когда я полетел в первый раз, то очень не хотелось садиться опять на землю.
Если бы не приказ, я улетел бы далеко-далеко, пока не вышел бы весь бензин…
Однако приказа ослушаться нельзя. Я посмотрел на альтиметр — прибор, который показывает высоту, — и нажал педаль. Самолет накренился, приподнял крыло и медленно стал поворачиваться. Земля вдруг вынырнула из-под самолета и полезла к небу, а небо опрокинулось набок… Земля быстро приближалась ко мне. Я выключил мотор, и вдруг стало тихо. Только свистел ветер…
У самой земли я потянул руль высоты к себе, и земля опять исчезла из глаз… Потом услышал, как колеса мягко коснулись земли, и самолет покатился, подпрыгивая на неровностях.
Сойдя с самолета, я украдкой погладил себя по голове и шепнул: «Умник!»
Потом меня похвалил инструктор, а товарищи бросились поздравлять.
С этого дня я почувствовал себя настоящим летчиком.
Глава IX
«БОРОДА»
Вы помните Славку? Того самого, который нам с Колей помогал строить планер? Помните, как он врал нам, рассказывая о своем дяде-изобретателе, улетевшем на луну?
Славка вместе со мной учился летать на планере. А потом я поступил в школу летчиков и потерял его из виду. Не знал, где он и что делает.
Прошло порядочно времени. Мне оставалось еще полмесяца до окончания школы, и вдруг я встретил Славку. Мой старый приятель, оказывается, с тех самых пор не расставался с планером. Этой осенью его посылали в Крым на состязания, и он там показал себя хорошим планеристом.
Узнав, что я почти уже летчик, Славка позавидовал и стал жаловаться:
— Эх, как бы и мне в школу! Надоело летать на планере. Хочу на самолет! Устрой меня как-нибудь!..
— Как же я тебя устрою?
— Похлопочи, чтобы приняли в школу!
Жалко мне стало приятеля. Вспомнил, как самому хотелось поступить в школу. Решил помочь ему. Начальник школы любил меня. Вот я и надумал попросить его за Славку.
Условились, что завтра Славка придет к начальнику и станет проситься в школу, а я поддержу просьбу.
— Только ты смотри, — предупредил я приятеля, — не вздумай рассказывать начальнику, какой у тебя дядя… А то заврешься и вместо школы улетишь за своим дядей-изобретателем куда-нибудь на луну!..
Славка обещал ни одного слова не соврать. И действительно, сдержал свое обещание — даже больше, чем следует.
Чтобы как-нибудь не завраться, он дома написал на бумажке все, что нужно сказать начальнику. Выучил это наизусть и решил больше ничего не говорить, а на все вопросы только и отвечать «да» или «нет».
Но когда пришел к начальнику, то с испугу все перезабыл. Вошел в комнату, встал у порога, вытянулся по-военному, руку к козырьку приложил и отрекомендовался:
— Владислав Рахенбах!..
Да громко так, словно из пушки выстрелил.
Начальник школы поздоровался и ждет, что Славка дальше скажет. А у того язык прилип. Дуется, краснеет парень, а сказать не может. Что выучил, забыл… Наконец решился. Сделал шаг вперед, да в ляпнул:
— Товарищ начальник! Я… я… врать перестал!..
— Перестали? — Удивился начальник, не поникая, в чем дело.
— Да.
— Это хорошо.
— Примите меня в школу, товарищ начальник:
— За то, что врать перестали?
Все, кто был в комнате, рассмеялись. Начальник — тоже.
Но больше всех смеялся сам Славка.
Начальнику такая откровенность понравилась. Он поговорил с ним и сказал, что пока свободных мест в школе нет.
— Да я и без места! — взмолился Славка.
— Тогда вот что, — решил начальник, — пока не освободится место в школе, поработайте в наших механических мастерских. Это вам как будущему летчику полезно. Познакомитесь с системами самолетов, с моторами…
Славка с радостью согласился, а я его пожалел. Бедный малый не знал ведь, что это за «механические мастерские».
Работать там и грязно и тяжело. Надо перебирать моторы или чинить какую-нибудь «старую мельницу» — вроде нашего самолета. Дело невеселое.
А главное, начальником этих мастерских был человек, которого все курсанты страшно не любили.
Его звали «Бородой».
Он был маленького роста, с лукавым лицом и пронзительными глазками. Носил рыжую бороду клином, а голос имел тонкий и визгливый. И всегда ругался. Придирался к каждому пустяку. Очень не любил белоручек и франтов. Этих он прямо-таки допекал. Наденет парень новый галстук, а Борода тут как тут. Поднимет кверху указательный палец и запоет тоненьким голоском:
— Ага-а! Галстучки надели, а на аэродроме — грязь!.. Что это значит? Здесь школа летчиков, а не клуб, уважаемые товарищи! Здесь работать нужно, а не галстуки показывать! Эй, вы, галстук!.. Немедленно соберите с аэродрома в урну все окурки и бумажки, какие валяются на земле. Здесь аэродром, а не танцовальная площадка! Немедленно, чтобы было чисто!..
И пойдет и пойдет…
Главным же его занятием было пугать новичков. Особенно тех, кто потрусливее. А делал он это так.
Мы летали на очень старых самолетах. Удивительно даже, как они могли вообще подниматься в воздух. В то время у нас своих самолетов не строили. Только, такой замечательный механик, как Борода, мог их заставить летать.
Но все мы знали, что на такой старой машине очень просто свернуть себе шею, попросту говоря, полететь сверху вниз, если с самолетом случится какое-нибудь несчастье. А кому же этого хочется?
Однако при всяком несчастии самое важное — не растеряться. Спокойствие прежде всего.
Известно, что у всех знаменитых летчиков были к жизни такие минуты, когда казалось, что ничто не могло спасти их. Или загорался самолет в воздухе, или рассыпался мотор, или еще что-нибудь, от чего жизнь летчика, как говорится, «висела на волоске», ему грозила смерть. И все-таки летчик спасался. Почему? А потому, что он находил в себе силу не растеряться в страшную минуту. Он был спокоен, как будто ничего страшного не случилось. Понятно, что спокойным может быть только смелый, уверенный в себе человек. Трус, конечно, растеряется и погибнет. Но не все же рождаются храбрыми. Некоторые хоть немножко, но трусят.
Так вот наш Борода примечал таких людей и делал из них храбрецов.
А для того чтобы они стали такими, Борода пугал их до-полусмерти.
Вообразите себе такую картину.
Трусоватый новичок садится в самолет. Он летит в первый самостоятельный полет. Инструктора на самолете нет — поправить ошибку в управлении некому. Курсант летит в первый раз один. Он, понятно, волнуется: «А ну-ка что-нибудь случится?» Прежде чем пустить самолет в такой ответственный полет, его осматривает сам Борода.
