Павел Головин - Как я стал летчиком
На планеродроме нам дали инструктора, который должен был учить нас летать. Инструктор спросил:
— Сколько вас?
— Трое.
Оказывается, мало..
Некому натягивать амортизатор.
Опять отправился Коля по Москве «искать знакомых». Нашел. Стало нас шестеро. Пятеро ребят и одна девушка.
Показал нам инструктор, как нужно управлять планером. Нам показалось, что это просто. Стали просить поскорее пустить нас летать. Инструктор советовал не спешить, а нам нетерпелось. Наконец уговорили. Разрешил инструктор делать «пробежки». Скользить на планере по земле, а руль держать так, чтобы планер в воздух не поднимался. Нам и это показалось скучно.
Однажды посадили на планер нашу девушку, перемигнулись и натянули амортизатор что было силы.
— Лети!
Планер сразу взмыл вверх на несколько метров. Девушка наша испугалась, растерялась, выпустила из рук рули, и… не успели мы опомниться, как планер уже лежал на земле, беспомощно задрав свой хвост кверху.
Из-под обломков вылезла перепуганная насмерть девушка. Она отделалась только ушибами, а планер разбился. Долетались!..
Велико было наше горе! Невозможно выразить словами. Славка даже заплакал от обиды… А кто виноват? Сами же виноваты. Не надо было спешить. Не надо было сразу лезть в воздух. Сначала нужно бы «побегать» на планере по земле, потом попробовать чуть-чуть подняться: так на полметра от земли. Потом на метр, потом на три… И все выше и выше… Так обыкновенно и учатся летать на планере.
Пришлось нам собрать обломки планера, сложить их на грузовик и отправить в мастерскую. Целую неделю не вылезали оттуда — ремонтировали планер. Без сна и отдыха провели это время. Обедать нам приносили товарищи. Жалели. Не принеси нам — сами не попросили бы.
Починили планер и свалились, обессиленные, под верстаки на стружки. Целые сутки спали.
Уже была зима, когда первый раз по-настоящему я поднялся на планере в воздух. Уселся в кабину, оправил одежду, проверил рули управления.
— На планере! — крикнул инструктор.
— Есть на планере! — отозвался я, давая этим знать, что пилот готов к полету.
— На амортизаторе!
— Есть на амортизаторе! — откликнулись ребята, натягивая резину.
— Ста-а-арт!..
Шурша, планер побежал по снегу. Я потянул к себе ручку управления, в планер повис в воздухе над склоном горы.
Легкий ветерок дул навстречу и медленно, как бумажный змей, поднимал планер кверху.
Наконец я почувствовал, что подъем кончился; нужно не растеряться, переставить рули на снижение и, медленно планируя вниз, посадить планер на снег.
Весь полет продолжался минуты две-три, не больше.
Когда я вышел из кабины, у меня было такое смешное лицо, что все, кто был на старте, рассмеялись.
— Ты что, спросонья, что ли? — кричали мне.
А я действительно хлопал глазами… и ничего не понимал. Как будто в самом деле спал, только что проснулся и никак не пойму, где я, что со иной.
Потом опомнился, с завистью посмотрел вверх, где я только что был, и подумал: «Хорошо, да мало!»
Глава VIII
С ПЛАНЕРА НА САМОЛЕТ
Теперь совсем не диковина, если планер пролетел триста километров или забрался в высоту на тысячу метров, а то и на две. А в то время, когда я учился летать на планере, о таких полетах и не думалось.
Мы едва взлетала на высоту в несколько десятков метров и пролетали километра два.
Теперь наши советские планеристы летают много часов подряд, не садясь на землю, а мы держались в воздухе всего лишь несколько минут. Это понятно: у нас тогда еще не было таких хороших планеров, какие строят теперь. Да и людей не было, которые могли бы научить летать на планере долго, далеко и высоко. И я заскучал… Среди своих товарищей я считался очень хорошим планеристом, но меня это мало радовало. С завистью смотрел на пролетавшие высоко надо мной самолеты и печально думал: «Когда же я буду летать по-настоящему?»
Планер казался мне игрушкой, забавой, а летать на нем — совсем нетрудным делом, скорее баловством.
Я уже подумывал бросить это дело и снова попытаться поступить в военную школу летчиков.
Спросил у Ивана Архиповича: как быть?
Он мне посоветовал:
— Не торопись! Жизнь впереди большая. Успеешь!
Выходит — опять «подожди». Не торопись! Я, думается, только и делаю, что «жду» да «не тороплюсь».
Однако послушался Ивана Архиповича. Продолжал летать на планере и завидовать летчикам, которые иногда приезжали к нам на планеродром посмотреть, что мы делаем.
Вот однажды приехал я на планеродром. Опоздал немного.
Подбежал ко мне Коля. Заорал еще издали:
— Пляши, Медведь!
— В чем дело? Отчего мне плясать?
— Пляши, чудак! Тебя в летчики берут!
Подумал было: шутит Коля. Оказалось, правда.
Выбрали из нас самых лучших планеристов и отправили на Центральный аэродром в Москву учиться летать на самолетах.
Это была первая школа гражданских летчиков, а мы — первыми ее учениками.
С Колей пришлось расстаться. Его не взяли в летчики. Слабое здоровье оказалось. Прощался он во мной чуть не со слезами. Завидовал и радовался.
— Летай, Медведь! Смотри, хорошенько летай! А я тебе дом построю… Мне уж, знать, судьба такая: дома строить. Вот чудеса: «Бывает, что и медведь летает». Ан так и выходит! Будет летать наш Медведь!..
Началась для меня новая жизнь: с новыми товарищами, с новыми учителями.
Учились и работали мы на Центральном аэродроме в драной парусиновой палатке. Аэродром — огромное ровное поле. Края не видно. Ветер гуляет свободно — треплет лоскутья пашей палатки.
В палатке — самолет. Тоже старый и поломанный. Вроде того, какой, помните, привез Павел Иванович. Вокруг самолета — ребята. Чумазые, как трубочисты.
Мы когда пришли на аэродром, думали: сразу летать начнем. Не тут-то было! Дали нам вот этот поломанный, грязный самолет и сказали: почините!
А к нему и подступиться страшно. От него одно основание осталось. Остальное все сломано.
Однако делать нечего — другого самолета нет.
Принялись за починку.
На улице зима — снег, холод. В палатке не теплее.
Руки к металлу прилипают. Терпенья нет! Проходящие мимо летчики над нами потешаются:
— Любишь кататься — люби и саночки возить!
А мы — злые, зубы на черных от сажи лицах блестят. Щелкаем ими — холодно. И думаем: «Кататься еще когда будем, а вот «саночки» не только что возить, а даже чинить пришлось».
Стал снег на аэродроме стаивать. Починили мы самолет. Покрасили, заштопали, начистили, как новое голенище. А все-таки вид у самолета смешной! Похож он на тарантас с крыльями. Высокий, на четырех колесах. Неуклюжий такой. Обидно даже смотреть на него. Неужели на такой штуке полететь можно?
Спросили у начальства, почему нам плохой самолет дали.
— На плохом-то и учиться нужно, — ответили нам. — А хороший вам дай — сломаете, не умеючи…
Прислали нам инструктора, молодого летчика Сережу.
Когда земля на аэродроме подсохла, инструктор стал нам показывать самолет.
В самолете — два места. На переднее садится ученик, а на второе, сзади, — инструктор. Пустят мотор, заревет он, и наш четырехколесный крылатый тарантас сначала медленно, а потом быстрее и быстрее покатится, подпрыгивая, по полю…
Первая задача была такая: прокатиться по аэродрому ровно, как по линейке, — никуда не свернуть и не дать самолету подняться в воздух. Это не так просто! Самолет сам рвется вверх — нужно «прижимать» рулями к земле и, вдобавок, следить, чтобы он мчался прямо, как стрела.
Когда все научились «кататься» на самолете по земле, инструктор стал нас «вывозить» в воздух. Взлетит и показывает там ученику, как нужно делать «разворот» — поворачивать самолет в воздухе — и как садиться на землю. Потом ученик сам управляет самолетом, а инструктор следит. Если что-нибудь не так, он поправляет.
Я учился хорошо и ждал с нетерпением, когда меня пустят в воздух одного, без инструктора.
Наконец настал и этот день.
Нам обещали, что первым выпустят в воздух самого хорошего ученика. А я незадолго до этого получил выговор от инструктора Сережи за то, что не послушался его и не так посадил самолет на землю. Правда, я после исправился, но мне казалось, что первым меня во всяком случае не пустят.
В этот день на аэродром приехал начальник лётной школы, переговорил о чем-то с инструктором шопотом.
Все притихли.
Я стоял у самолета. Вдруг Сережа подошел ко мне и приказал садиться и машину.
Я сел на свое место и стал дожидаться, когда на второе место сядет инструктор. Но он вместо этого отошел от самолета, улыбнулся и сказал:
— Летите один…
Все курсанты бросились заводить мотор. Но старая машина никак не хотела работать. Крутили, крутили — так и не завели. Мотор только фыркал, словно ему не хотелось везти меня.
