Николай Егоров - Утреннее море
На территории лагеря было несколько умывальников — для каждой группы домиков — свой. К ручью шли немногие — кому казалось, что далековато, кого пугала холодная вода, не так давно выбежавшая из-под вершинных ледников и снежников.
А плавкоманда в полном составе плескалась и брызгалась на камнях, отполированных стремительными струями.
В сараюшке было душно: не такое уж позднее утро — только позавтракали, но солнце здорово напекло крышу и стены. На теле мгновенно выступил пот. А в открытом дверном проеме виднелись освещенный до белизны пляж и слепящая гладь моря — громада воды, которая могуче манила: чего же ты, давай ко мне, окунись, поплавай!
Еще на выходе из лагеря Костик Кучугур, сладостно потянувшись, воскликнул:
— Ах, как мы искупаемся!.. Или не искупаемся, Виль Юрьевич? Так должны же мы знать, что это за море, в которое завтра будем окунать пионеров и октябрят!
Виль и сам подумывал: придя на пляж, кинуть клич: «Отважные, за мной, в пучину!» Как же, дескать, быть у воды, и не порадовать ребят и самому с ними не порадоваться! И тут колыхнулось: «Подлизаться хочешь, брат Вилюр, хочешь вымочить пацанов в море, чтоб шелковыми стали, чтоб влюбленными глазами пялились на тебя, этакого добренького Вилюрыча? Нет, нравится пацанам — не нравится, пусть сначала делом займутся. И ты с ними. Потом, когда будем для пробы заносить якоря, поплаваем — и дело, и удовольствие».
Поручил Олегу и Вадику выволочь из сараюшки на песок мотки капронового шнура с поплавками, растянуть на всю длину, проверить метр за метром, подвязать, где надо, где надо — заменить полураскрошенные куски пенопласта. Сам с Лидией-Лидусей вытащил брезентовые мешки-якоря и тенты. Костику дал задание расплести льняную веревку — нужны суровые нитки для ремонта мешков и тентов.
Олег с Вадиком жарились на солнцепеке — куда сунешься с этими длиннющими гирляндами? Вадик сперва взялся горячо, но потом заскучал и привял, глубже нахлобучил пилотку, раз-другой сходил к фонтанчику, долго пил. Олег работал, именно работал — сосредоточенно, степенно. Лишь иногда выпрямлялся, бросал взгляд на Лидию-Лидусю, не встретив ответного взгляда, отворачивался, энергично брался за шнур и поплавки. Ну и парень! Не разочаровывается, упорно вкалывает, веря: заметит она, оценит!
А она раскладывала тенты, качала головой:
— Грязные, залежались за зиму. Выстирать бы!
— Вот подремонтируем, тогда и простирнем — вода рядом, — сказал Виль, возясь с мешками — брезент во многих местах был пробит и протерт камнями. — Латать придется.
— Повезло нам! Не окажись ты в плавкоманде, пришлось бы нам, мужчинам, заниматься женской ерундовиной, — заговорил Костик, сидевший на камне в тени солярия; он распускал веревку, играя ею: прикладывал к верхней губе — усы! — приспосабливал ниже спины — хвост! — А так, выручаешь ты нас, подруга!
— Она женская, эта ерундовина, потому, что с нею не справитесь вы, — Лидия-Лидуся сделала многозначительную паузу, — друзья-мужчины!
Костик взмахнул полураспущенным концом, хлестнул им по песку, едва не достав Лидию-Лидусю.
— Ты!.. Не очень! — тотчас же вспыхнул Олег.
— А то… что? — артистично вскочил Костик.
— А то… то! — Олег встряхнул поплавки.
Обстановка накалялась. Не хватало еще, чтоб до зарождения дружбы у ребят появилась вражда, пусть нелепая, пусть недолгая, но вражда — отрава, которая бесследно не проходит.
— Парни! Латки будет ставить, кому выпадет! — вмешался Виль, — Кто не умеет, научится… А самых горячих — сейчас в ручей!
— Бррр! — Костик опустился на свой камень, независимо помахивая веревкой.
Лидия-Лидуся снисходительно усмехнулась: мальчишки!.. «Странно, — размышлял Виль. — Чего это она ставит Олега на одну доску с Костиком? Из конспирации, небось?»
А она сходила в сараюшку, нашла там обрезки брезента, показала Вилю:
— Хорошие латки выйдут. Скажите, куда их, я выкрою…
На скуластеньком лице ее обозначился свежий румянец — то ли солнце тронуло кожу, то ли скрытое волнение выдало себя.
Приблизился Олег, посоветовал ей:
— Низ мешков надо обшить сплошняком. Так рациональней.
Лидия-Лидуся как не слышала его — ожидающе смотрела на Виля: что вы скажете?
— Олег прав. Так и сделаем. За совет — спасибо.
Олег подавил вздох, обратился к Вилю:
— Поплавки намотаны на палки, запутываются. Давайте заменим палки рамами. Такими, чтобы концы рожками торчали. А между рожками будем пропускать веревку с поплавками, а? Рациональней будет.
— Молодец ты, Олег, инициативный ты парень, — похвалил Виль, намеренно пережимая тоном и поглядывая на Лидию-Лидусю.
Она, ворочая тяжелый тент, не заметила похвалы, а может, сделала вид, что не заметила.
— Пойди, Олег, в лагерь, раздобудь рейки, попроси в кружке «Умелые руки» гвозди, молоток и ножовку, — сказал Виль, посмотрел на Вадика, пожалел его: — Возьми в помощь себе Вадика. По дороге туда-сюда прикиньте конструкцию рамы, чтоб была легкой и жесткой… Словом, рациональной.
Вадик подхватился, обрадованный:
— Я видел рейки за домиком, в котором садовник с садовничихой живут. Объясним — разрешат взять несколько штук. А с поплавками потом враз справимся, поднажмем и справимся.
— Уговор! — предупредил Виль.
— Уг…говор! — после небольшой паузы заверил Вадик: поборолся сам с собой… если уже знает себя.
— Меня надо было послать, меня! — проводив ребят взором, назидательно произнес Костик. — Садовник сам ни палочки не даст. Олег не решится утащить. Вадик — не сумеет… А я…
— А ты уронил бы высокую репутацию плавкоманды, — закончил Виль.
— Хо! — Костик на итальянский манер помахал перед собой рукой со сложенными в щепотку пальцами. — Кто бы что бы знал бы?
— А как быть со славой? — Лидия-Лидуся иронично цитировала слышанное или читанное. — С восхищением одних и с плохо скрытой завистью других — как быть?
Костик, как косу, приложил к голове Лидии-Лидуси седые пряди расплетенной веревки, зашамкал:
— Вше в швое время, хех-хе! Пролетит четверть века! Поишковая группа пионеров выйдет на след, найдет последнюю дряхлую свидетельницу событий штарушку Клеменчиху. И в школьном мужее появится штенд, а пошреди того штенда — давний портрет Конштантина Кучугура…
Лидия-Лидуся выдернула из пряди длинную нитку, вдела в иглу, сделала первый стежок, всхлипнула:
— Старушка шила и оплакивала юного храбреца, которого начальник лагеря строго наказал в тот же день, когда был свершен подвиг. Потому что в том лагере про всех знали всё, и даже больше…
— Не надо слез! — с надрывом воскликнул Костик, поднял камешек, бросил, но до воды не добросил — далековато было до воды. Он вскинул руку, чтобы повторить попытку, и замер: к солярию приближалась Пирошка. Она была в белом халате, застегнутом на одну пуговицу, в опущенной руке — палка с термометром. Через плечо — махровое полотенце.
— Такая жара, а у вас так много неотложной работы! — растягивая слова, сказала она.
— Поможете? Иголка и нитка найдутся, — с надеждой спросил Виль.
— Оставьте для меня долю — на тихом часе сделаю…
— К обеду мы должны все закончить, — отрезала Лидия-Лидуся.
Пирошка с сожалением развела руки, полы халата разошлись:
— Очень и совсем занята.
Она пошла к морю, халат развевался на ней, как туника. Ноги погружались в песок, и шаг был медленным, торжественно-размеренным.
— Идет делать бесполезное дело, а как важно выступает. — Лидия-Лидуся жеманно подвигала плечами. — Будто от того, что она сунет свой термометр в море, погода изменится. А все равно ведь не купаемся, акклиматизируемся…
— Не язви, — едва не крикнул удивленный и уязвленный Виль. — То, что тебе представляется бесполезным, не обязательно бесполезно.
— А вы не разглядели, что там на термометре? — передразнивая Пирошку, Лидия-Лидуся поднесла к носу вытянутый палец. — Вы так смотрели…
— Я вот на тебя… смотрю, — растерялся Виль. — Впервые встретила женщину, а так изображаешь ее…
— И не впервые… Она и в том году была здесь. В нее все мужчины влюблялись, крутились вокруг.
— Мужчины… А она?
— Она… — Лидия-Лидуся помолчала и заговорила по-иному, уважительно и как бы в назидание: — Она никем, кроме своей Катерины, не интересуется… Детишек лечит хорошо — если бинт присохнет, она снимает, что и не чувствуешь. Рука у нее чуткая, добрая…
— Вот видишь…
А Пирошка подняла руки к плечам, и халат опал на песок. Зайдя в воду, мягко легла на нее, накрылась волной…
Он насильно отвернулся. Отчего-то тянуло посмотреть на Лидию-Лидусю, узнать, что там, на ее скуластеньком лице? Опустив голову, Виль занялся мешком. Лицо горело. Костик, ехидный хитрец, сел возле, стал молча помогать, — выходит, он не только хитрец и ехидна.
