Георгий Северцев-Полилов - Царский духовник
Насупился Иоанн, когда ему донесли, что москвичи к нему идут требовать выдачи его родных, рассвирепел, как буй-тур.
— Пусть Вельский и Воротынский охрану поставят, — приказал он в ответ на предупреждение Адашева, что все мирно обойдется, — а сами выйдут народ успокоить. Пусть скажут, что Глинских здесь нет!
Исполнили приказ царя бояре, объяснили толпе. Немного затихли горлопаны, но вслед за тем подстрекатели снова начали травить народ.
— Выдавайте нам Глинских! — завопили озорные.
Вельский махнул рукой, и стрельцы раскидали и перехватали крикунов. Многих из них повесили, других по тюрьмам рассажали…
Временно успокоился московский люд, начал снова обстраиваться, весь ушел в созидание нового города.
Зашевелилась снова деятельная жизнь на Москве, пораскинулся торг, стали восстанавливать погоревшие Божий храмы, со слезами молиться перед святынями, чтобы впредь сохранил Господь-Вседержитель от новых зол и бед люд московский…
Бедняки, лишенные крова, благодаря заботам отца Сильвестра и Адашева, по поручению Иоанна, были размещены по обителям и церквам, уцелевшим от пожара, и по боярским жилищам.
Долго еще нужно было Москве возрождаться из пепелища, грозный пожар нескоро забылся москвичами, не мало породил он крови и бедствий…
XVII
В царском дворце на Воробьевых горах тоже нет покоя.
Мечется душою юный царь, давит, мучает его случившееся несчастье, себя, свои грехи считает он главной виной этого народного бедствия.
— Как бы не Федор Бармин облыжно показал на дядьев моих, — говорит себе Иоанн, — не рассвирепел бы так народ, не погибло бы так много ни в чем не повинного люда вместе с дядей Юрием! Сменить его нужно, негож он, чтобы каяться ему на духу можно! Но кем же заменить его? — недоумевал царь.
И вспомнился ему духовник его юной супруги, поп Сильвестр.
— Он! Никого другого, кроме него! — сказал Иоанн и послал за Сильвестром, все еще находившимся в обители с владыкой митрополитом.
Поздно прибыл во дворец по зову царя священник, спустился уже вечер, недалеко было и до ночи.
— Тебя-то я только и ждал, честной отец, — обрадованно проговорил Иоанн, когда Адашев ввел к нему в опочивальню Сильвестра. — Оставь нас вдвоем, Алеша, — крикнул он новому любимцу, плотно прикрывшему дверь в опочивальню.
— Тяжело мне, отец святой, точно камень налег на сердце, щемит, нет покоя, места себе найти не могу, мечется душа, — порывисто говорил царь, точно ожидая слов утешенья от сурового священника.
Темно в опочивальне, только теплится огонек в лампаде перед иконами в углу.
— Приди в себя, успокойся, государь, — сказал Сильвестр, — тебе нужно быть твердым, рассудительным…
И словно нечаянно подвел он Иоанна к окну, выходившему прямо на реку.
Вдали все еще стояло уже значительно ослабевшее зарево над догоравшими обломками города.
Сметливый новгородец воспользовался минутой и обратил внимание потрясенного юноши-царя на этот след недавнего огненного нашествия.
— Смотри, — жестко сказал Сильвестр, — смотри, государь, на это знамение, кайся, вспоминай, сколь много бедствий народу московскому нанесло твое окаянное житье, кой грех не содеял ты пред Богом, кою заповедь Его ты не преступил? Ой, велика твоя вина перед Создателем, много слез должен ты источить, каяться от глубины души, чтобы Творец отпустил твои согрешения и не вылил бы паки фиал гнева Своего на неповинный люд московский ради прегрешений твоих великих!
Не ожидавший такого сурового осуждения от человека, которого он сам к себе призвал, Иоанн, подавленный тяжелыми обвинениями, точно окаменелый, стоял у окна, не сводя глаз с красной полосы уменьшающегося зарева над городом. Лампада перед иконою в последний раз вспыхнула, озарила золотым блеском суровые лики икон, мрачные стены опочивальни и сразу потухла. Стало темно, только на красном фоне зарева выделялась темная, высокая фигура священника.
Молодого царя охватила чуждая ему жуть, сердце забилось тревожно, мрачные мысли, тяжелые воспоминанья минувших жестокостей овладели им.
— Смотри и кайся, кайся с сокрушением! — повторял Сильвестр.
Все прошлое стало, как в калейдоскопе, появляться в воспаленном мозгу царя.
Образы казненных бояр и земских людей выплывали перед ним, точно из тумана, и снова скрывались,
Они с укором глядели на Иоанна, виня его за свою смерть…
Настроение царя передалось и Сильвестру, он точно сам видел эти вопившие тени, во власти которых был царь, и неоднократно повторял ему:
— Покайся, государь, пока есть время. Творец милосерд, Он простит тебя!
Иоанн каялся, слезы градом текли из его глаз. Судорожно обхватив полу рясы Сильвестра, он, дрожа всем телом, повторял:
— Боже, милостив буде мне, грешному!
Но видения не исчезали, длинною вереницею они неслись пред глазами царя.
— Покайся, государь, не закрывай очей на духовную твою скверну! — твердит священник.
Иоанн, все больше и больше охваченный галлюцинациями, громко вскрикнул:
— Каюсь! Помилуй меня, Господи!
И как пласт, без памяти свалился на пол.
Вздрогнул и суровый духовник, торопливо наклонился он к упавшему государю, поднял его на руки и положил на широкую лавку.
Крик царя, видимо, был услышан, в дверь нерешительно постучали.
— Повели войти, великий государь? — послышался голос Адашева.
Сильвестр вместо ответа подошел к двери и широко распахнул ее. Горница осветилась свечой, которую держал в руке отрок, сопровождавший Адашева.
— Как тут темно, — прошептал постельничий, оглядываясь и нигде не видя царя.
— Государю занедужилось, — тихо объяснил Сильвестр, — я уложил его на лавку.
Адашев, изумленный его объяснением, перешагнул порог; из полуотворенного окна дунул ветер, чуть было не задувший свечу.
— Послать за врачом? — тихо спросил Алексей священника.
— Бог милостив, и без него оправится государь, — успокоил его Сильвестр. — Творец небесный пошлет ему исцеление и духа и тела. Уверен, что с сегодняшней ночи У Руси будет великий, достойный ее властитель!
— Дай Бог, чтобы слова твои сбылись воочию, — благоговейно прошептал Адашев и перекрестился.
Лежавший на лавке Иоанн тихо простонал. Алексей бросился к нему.
— Отходит недуг! Полегчало! — прошептал он радостно.
— Уложи его в постель, а я уйду, — сказал Сильвестр и неслышно вышел из царской опочивальни.
XVIII
Сразу переменился молодой царь после этой грозной ночи, отстал от разгульной жизни, прекратил свои жестокие потехи и сблизился с любящей его Анастасией.
Громадное влияние на Иоанна стали иметь Сильвестр и Адашев, он верил им больше, чем кому другому из своих приближенных, советовался во всех государственных делах только с ними и с владыкой Макарием.
Иоанн видел ясно, что новые советники не ведут его ни к чему дурному, а напротив, все советы их приносили видимую пользу, сближали царя с народом. Недавно еще имя жестокого властителя было пугалом для московского люда, теперь же обаяние царской власти чувствовалось все больше и больше.
Это сознавал и сам молодой царь.
— Нельзя ни описать, ни языком человеческим пересказать всего того, что я сделал дурного по грехам молодости моей! — каялся он своему новому духовному отцу, священнику Благовещенского собора Сильвестру. — Господь наказывал меня за грехи то потопом, то мором, и я все не каялся, только теперь смирился дух мой, когда Господь послал великие пожары, да ты, отче, открыл мне глаза на мои великие прегрешения.
Внимательно слушал молодого властителя Сильвестр. Он глубоко знал натуру человеческую и не прерывал царя, желая дать ему высказаться вполне, вылить свою душу в покаянном вопле.
— Вошел страх в душу мою и трепет в кости мои…
— Кайся, государь, покаяние очищает душу, подает ей успокоение! Точно вновь рожденная, она приближается к Вседержителю! — утешал его Сильвестр.
— Отче, вина моя велика, но не моя одна — и бояр моих, что ближними были. Показывали они, что доброхотствуют мне, а на самом деле доискивались самовластия, и возрастал я в небрежении, без наставлений, навык злокозненным обычаям боярским и с той поры сколь согрешил я перед Господом!
— Все простится тебе, государь, по малолетству твоему наветам злым ты следовал, теперь только береги свою младую душу, не скверни свой ум от злодейских ухищрений людей недобрых. Послал тебе Творец доброго ангела, супругу твою царицу-матушку Анастасию, ее люби и слушайся.
— Последую твоему совету, честной отче. Будь ты сам мне помощник и любви поборник, знаю, что ты добрых дел и любви желатель! Помолись за меня!
— Денно и нощно возношу за тебя молитву, великий государь. Это мой долг.
— Отче честной, научи меня, как блюсти жизнь во Христе, укажи, как поступать нужно? — молил Иоанн своего нового духовника.
