Жанна Браун - Решительный сентябрь (журнальный вариант)
Марина Павловна принялась нарезать хлеб.
— Если так, тогда скажи, где ты был так долго?
— У Славки.
— Не мог подождать, пока он придёт домой?
— Не мог… Да только ему плевать на меня с высокой горы.
— Не верю.
И тут Сергей взорвался.
— И ты не веришь?! Ну, и не надо! Можете никто не верить! Думаешь, я эту проклятую тачку сам взял? Думаешь, взял, да? Мне Ефимов её дал. Бери — для тебя старался! Товарищ! Только не говори никому… Он скромный! Я же не знал, что она краденая… Думал, он у матери на работе набрал… Скромный! Я правду тогда сказал, а она не поверила… И ещё галстук хотят отнять! Я и сам этот галстук швырнул! Я…
Сергей запнулся. Ему не хватало воздуха и не хватало слов.
Марина Павловна села на табуретку, положила руку на стол. Сухие пальцы вздрагивали. Она посидела секунду и сказала спокойно, не поднимая глаз на Сергея.
— И правильно сделал. Грош ему цена, значит, была тому галстуку. Твоему…
— Не грош, а семьдесят восемь копеек, — поправил Сергей запальчиво.
Марина Павловна кивнула, соглашаясь, и спросила, по-прежнему не глядя на Сергея.
— Что же ты так переживаешь? Из-за этих копеек?
Сергей смотрел на бабушку, не понимая, куда она клонит? Ждал, что она продолжит, но бабушка молчала, и тогда он сказал с обидой:
— Я за правду переживаю.
— За правду не переживают. За правду борются.
— Я борюсь.
— Тем, что сам швырнул галстук? Это не борьба… это, милый мой, истерика.
Сергей покраснел и отвернулся. Слёзы были близко, он напрягся, чтобы сдержать их. Бабушка не выносила слёз.
Марина Павловна тяжело поднялась, упираясь ладонями в толстые доски стола, налила в тарелку бульон и поставила перед Сергеем.
— Ешь, пока не остыл.
Сергей поспешно хлебнул, обжёгся и начал ожесточённо дуть в тарелку.
— Швырнул… Тебе легко говорить, а они все, как ненормальные. Сбор, сбор… честно признайся… Далась им эта тачка!
Бабушка пододвинула ему хлеб.
— Скажи мне, мальчик, для тебя самого тоже дело только в тачке?
— Тачка — мелочь, — поспешно сказал он, — главное не в этом.
Конечно, бабушка права. Главное не в тачке. Главное в подлости Ефимова.
— А если она не хочет верить? — неожиданно для себя вслух спросил Сергей.
Бабушка ответила так, будто слышала, о чём он думает:
— Не верит, потому что не знает, где правда.
— Ба, неужели ты ничего не можешь придумать? Помоги мне…
Марина Павловна грустно улыбнулась и покачала с отрицанием головой.
— Милый мой мальчик, я не стану ничего придумывать за тебя. Первый раз в жизни ты столкнулся с неправдой, с подлостью, и должен сам защитить то, во что веришь. А иначе всю жизнь будешь жить по чужой подсказке.
Сергей взглянул на часы. Было начало седьмого, Вальтер обещал подойти к шести. Сергей прошёл в коридор и снял курточку.
— Уходишь? — спросила бабушка.
Сергей оглянулся. Бабушка стояла на пороге кухни. Сергей ждал, что бабушка спросит, как обычно: «Ты куда?», но она не спросила.
— Ты не волнуйся, я скоро, — сурово сказал Сергей.
Бабушка кивнула.
2.
Вальтер сидел на ящике возле штабеля пустой тары и даже не оглянулся на хлопок двери. Сердился за опоздание. Сергей хотел было дружески ткнуть его в бок, дескать, не сердись, так получилось, и замер в удивлении. По двору неспешно шёл Виктор Львович, поглядывая на таблички с номерами квартир над подъездами.
Сергей нагнулся к Вальтеру:
— Глянь, комиссар… ищет кого-то.
А Виктор Львович уже шёл к ним, улыбающийся, простецкий, ну прямо добрый старый друг, а не малознакомый мастер ПТУ, которого даже бесшабашный Славка побаивается.
Вальтер хотел было встать, но комиссар помахал рукой.
— Сидите, сидите, — великодушно разрешил он, поддал ногой пустой ящик и, ловко перевернув его, уселся рядом.
— Итак, что же вы намерены предпринять? — поинтересовался он, как бы продолжая прерванный разговор.
— С кем? — не понял Сергей, всё ещё пребывая в замешательстве. — Со Славкой? Так его нет дома.
Виктор Львович засмеялся, потянул Сергея за руку и усадил рядом.
— Знаю. Почему вы убежали?
Сергей промолчал.
— Я же обещал — расхлебаем беду вместе. Не поверили мне?
Сергей снова промолчал.
Виктор Львович грустно вздохнул.
— Понятно. Один человек совершил подлость… и весь мир рухнул? Никому нельзя верить? Насколько я сумел понять, прощать этого товарища…
— Он нам не товарищ, — резко сказал Сергей.
— Прошу прощения. И что же вы намерены теперь делать с ним? Только прямо, по-мужски?
— Бить, — сказал Вальтер с вызовом.
Сергей кивнул. Он пока тоже не видел иного выхода. Если по-мужски…
Комиссар покивал головой.
— Неплохо, красавцы. Только позвольте задать два маленьких вопроса: во-первых, он позволит себя бить? И, во-вторых, стоит ли?
Вальтер широко ухмыльнулся.
— Стоит, не сомневайтесь. Вадим не из тех, кто сдачи даёт.
— Трус он, — презрительно сказал Сергей, — только исподтишка умеет.
— Плохо, красавцы. Думаю, не выйдет у вас с дракой. Драться можно с сильным и на равных. А вот труса мне бы моя мужская гордость бить не позволила.
Вальтер вскочил и встал перед комиссаром оскорблённый и негодующий.
— А ему гордость позволяет подлости делать? Тоже нашли объяснение — если трус, так всё прощать, да? Нет уж!
Он посмотрел на Сергея — дескать, не молчи, не дай погибнуть святому делу. Они должны выдать Вадиму по заслугам, наказать за подлость!
— Погоди, Валька, не суетись. Дай подумать.
Несмотря на то что у Сергея тоже чесались кулаки при одном упоминании фамилии Ефимова, он всё же хотел дослушать комиссара. Ещё утром, не задумываясь, он стал бы за предложение Вальтера. А сейчас точно повернулась в нём за этот день какая-то шестерёнка на сотую долю градуса и не давала нестись вперёд, как прежде, без оглядки.
— А что вы предлагаете? — хмуро спросил он комиссара.
— Вот это разговор мужчин, — Комиссар улыбнулся. — Думаю, красавцы, надо пойти к Ефимову домой и поговорить с ним по-человечески. Может быть, до нас никто ещё не говорил ему, что подличать вредно для здоровья?
Из-за штабеля ящиков неожиданно вышла Маруся. Бледная и решительная — отсюда хоть прямо на баррикаду.
— Я с вами, — сказала она, — я всё слышала.
— На экране серая мгла, — пискнул Вальтер.
Комиссар поспешно вскочил, уступая Марусе свой ящик.
Сергей смотрел на неё, не зная, радоваться или огорчаться. Он был уверен, что телефонный разговор навсегда рассорил их. И вот…
— По-моему, тебя не звали, — буркнул он и отвернулся.
Гордая Нарыкова даже бровью не повела. Видно, тоже поняла кое-что за это время.
— Неважно. Я сама. Мы же товарищи…
— Товарищи? А я и не знал… И давно?
Комиссар взял Сергея за плечо.
— Послушай, это не по-мужски.
— Вы же ничего не знаете, она…
— Не имеет значения, — перебил комиссар, — идёмте.
Они поднялись на пятый этаж, и Вальтер решительно позвонил в квартиру Ефимовых.
— Кто там? — спросил за дверью Вадим, разглядывая их в глазок.
— Ты же нас видишь, — сказал Сергей. — Выйди, поговорить надо.
— Не выйду, — сказали за дверью, — ты драться будешь.
— Не буду, успокойся.
— А зачем тогда бородатого мужика приволок? Хочешь выманить, а сам…
Маруся не выдержала, подошла ближе.
— Ефимов, не бойся. Мы только поговорить с тобой хотим.
— Ого! И Нарыкова здесь? — словно бы обрадовался Вадим. — Культурненько обставили, нечего сказать. И Быков? Вся шайка-лейка собралась! Суд Линча хотите устроить? Ничего у вас не выйдет, привет!
Было слышно, как он, нарочно топая, прошёл в комнату и захлопнул дверь.
Комиссар в удивлении поскрёб бороду:
— Н-да-а… Вы предупреждали меня, что мальчик не Евпатий Коловрат, но так откровенно трусить просто неприлично.
— Пойдёмте отсюда, — сказала Маруся, — противно.
Сергей в сердцах стукнул кулаком по двери Ефимовых.
— Ну нет. Я заставлю его выйти! У кого есть спички?
Виктор Львович достал коробок, протянул Сергею.
— Только без глупостей, слышишь?
Сергей вытащил спичку и вставил её в звонок. В квартире раздался непрерывный пронзительный вой.
Вальтер довольно потёр руки.
— Здорово! Сейчас мы выманим Рейнеке Лиса из норы.
Звонок неожиданно умолк, а из-за двери раздался хохот Вадима.
— Я вывернул пробки, жених! Ах, эти синие глаза…
Сергей с ненавистью смотрел на кожаную, выстеганную ромбиками дверь с блестящим кружочком английского замка. Ему казалось, что это не замок, это сам Вадик смотрит на него одним глазом, чистым и светлым, как тогда в школе… И это кожаное самодовольство не прошибить ничем!
