Эрнест Ялугин - Мстиславцев посох
— Просторно ставишь храм, пане Василь,― похвалил поляк.― Вижу в том руку Алевиза Нового.
— Ведом тебе сей муж? ― оживленно спросил дойлид Василь, которому пришлась по душе похвала поляка.
Дойлид Василь живо вспомпил свою беспокойную, полуголодную, но веселую юность, горячие, доходившие до спора беседы с черноволосым латинянином в его родном Милане. И тогда был Алевиз добрым мастером, однако славу добыл уже в столице русичей, в Москве.
— Знать не довелось,― отвечал поляк.― А работу его видел. Слух дошел, погиб тот Алевиз от взрыва порохового.
— Царствие небесное, великий был мастер,― опечалился дойлид Василь.― Однако от Алевиза нами малая толика взята, а более свое. Строим же без членения, дабы молящемуся высь видна была. Не пригнетал бы храм посполитого, но к небу обращал.
— Надобно ли? ― задумчиво спросил поляк.
— Так,― твердо отвечал дойлид Василь.― Посполи-тому думать недосуг ― велик он или нет, ему хлеб насущный в поте лица своего добывать надобно. Вот уж когда совсем невмоготу станет, доймут до пятого ребра, ну, ин дело иное. О сю пору и коваль да хлебопашец воспомя-нут, какого они роду-племени, какого батьки дети. А уж тогда держись, басурманин! Нам же надобно людям неустанно о том твердить, дабы высоко голову несли.
— А не сказано ли в писании, достойный пан Василь,― прищурился поляк,― что господу сирые да убогие угодны?
— Сирые-то всего более господарям угодпы,― закипел дойлид Василь.
Амелька не стал и мушкет глядеть, прислушивался к беседе. Приметив это, Петрок тронул дойлида за локоть.
— Палить-то из мушкета когда будешь, а, дядька Василь?
Тот отмахнулся.
― Не встревай, когда старшие размову ведут.
Однако дойлид Василь уж и сам поостыл. Достойно поведал, какой мастер резные украшения каменные внутри храма работал, а кто свод выкладывал.
― Аркатурные поясы будут таксамо сплошь в резьбе да в изразцах, и шеи в изразцах,― оживленно говорил дойлид.
Поляк слушал со вниманием, потом полез за пазуху, вытащил небольшой свиток.
— Мы же во так мыслим свой храм ставить...
— Петрок, запали еще свечку, хлопчик! ― сказал дойлид Василь, бережно разворачивая свиток на столе.
Однако Петрока опередил Амелька. Ловко зажег толстую, беленого воска свечу, поставил.
— Крепость, а не храм у гебя, пан Сигизмунд,― заметил дойлид Василь.
— Так заказано святым орденом,― возразил поляк.― Однако и ваш нагадывает мне невеличкий замок. Эти три вежи в основании. Также и машикули.
— Мы на своей земле,― нахмурился дойлид Василь.
— Все мы подданные великого князя,― поляк поднял свой спокойный взор на дойлида Василя.― Или не так, пане Василь?
— Все так,― буркнул тот.― Однако вы вот веру новую нам дать желаете, а норовите за крепостные стены схорониться. Нет, чуждо будет старанье твое люду нашему. Колко все и неприятно. Надобно бы округлее, как испокон веку на Руси ведется.
— Зодчий Валлон так учит.
— Однако тот градоделец Валлонка сам по-иному норовит. Нюх у него собачий на это, диво что, немец.
Сигизмунд Кондратович согласно кивал. Под вечер тучи-таки раскидало ветром к небокраю. И хоть земля раскисла и в иных местах пройти было трудно, дойлид Василь не утерпел ― захотел не откладывая опробовать подарок.
Палили в Челядном рву, будоража посадских собак. Дойлид Василь метче всех ― с пятидесяти шагов первым же выстрелом чурбан деревянный повалил. Калина, который тоже увязался за дойлидом, цокал языком:
— Ну, штука! Только птицу небось не сшибет.
— А ты подкинь магерку, отжалей,― подзадорил его Степка.
Ухмыляясь, Калина вложил в шапку камень, чтоб шибче летела, подкинул. Дойлид Василь тут же выпалил. Магерку рвануло в сторону. Филька как самый младший побежал, поднял магерку, со смехом понес, насадив на руку. Из дырки выглядывали два филькиных пальца.
Калина огорченно ощупывал магерку.
— А ведь совсем новая была. Третьего дня в лавке купил.
— Уж так и в лавке,― усомнился Степка,― скажи уж по-честному ― Лука у ветошника раздобыл.
Зная бедное Калинино житье, дойлид Василь дал ему два гроша. Обрадованный Калина тут же спрятал деньги за щеку.
— Могу еще подкинуть,― протянул мазилка свою магерку.
— Дорого, купец,― засмеялся дойлид Василь.
— Да ведь задаром подкину,― зарумянился Калина. Дали выпалить и Петроку. Тот поначалу храбрился, а как приложил к плечу тяжелый мушкет, оробел.
— Мимо! ― злорадно крикнул Филька.
— А ну, попробуй ты,― предложил ему дойлид Василь.
Филька тоже не попал, видно, и он выпалил с закрытыми глазами.
Петрок увидел, что Филька морщится и незаметно потирает плечо.
— Болит? ― спросил шепотом. Филька мотнул головой.
— И у меня саднит, аж слезно. Теперь палили Степка и Калина.
― Начало доброе,― сказал дойлид Василь.― А вот как снег ляжет, поедем мы полевать медведя.
ПОЗДНИЙ ГОСТЬ
Купец Апанас Белый отпустил приказчиков и самолично навешивал на дверь хитроумный замок, когда его тронули за плечо. Апанас круто повернулся, зажав в кулаке тяжелый ключ. В такую пору, когда пустели торговые ряды, тут иной раз гуляли лихие разбойничий.
— Не пугайся, купец.
На Апанаса Белого, пряча голый подбородок в стоячем вороте армяка, насмешливо глядел косоглазый незнакомец, по виду повытчик.
— Тебе чего? ― буркнул Апанас Белый.
— Разговор до тебя важный маю.
Апанас Белый знал, как неожиданно и необычно заключаются иной раз важные торговые сделки.
— Ну так погоди, человече. Навешу эту собачку, да и пойдем до меня в дом.
— Лишние уши нам ни к чему,― незнакомец усмехнулся.― Я прислан к тебе от самого ясновельможного старосты. Уж давай тут.
Апанас Белый молча отпер лавку, пропустил вперед посланца Яна Полубенского, достал огниво.
— Свет не надобен,― остановил его незнакомец.― Вы, торговые люди небось и во тьме выгоду свою узреть способны.
«Да и ты птица, видать, полунощная»,― подумал купец, на всякий случай сжимая в кулаке ключ, которым можно было отбиться от любого татя. Не доверял он этому позднему гостю, чуял в нем какую-то недобрую силу.
Незнакомец приметил ключ, усмехнулся и достал янтарные четки.
— Сядем,― сказал он смиренным голосом и перекрестился на темный угол.
Сели один от одного поодаль. Купец терпеливо ждал, пока гость перебирал четки.
— Справно ли торгуешь, пане Апанас? ― спросил незнакомец.
Купец шевельнулся, не знал, как ответить.
— Всяко,― сказал наконец.― Перебиваемся. Однако ныне какой торг? Санных обозов ждем.
— Ну, тебе господа гневить нечего,― возразил гость.― Слышно, дома добрые маешь в месте Мстиславском, да недавно у господаря Рымши две деревеньки малые купил дешево.
— Чужая мошна завсегда толще.
— Ты не серчал бы, пане Апанас. То в похвалу тебе, не в порицание. И то в похвалу, что весь подряд на возведение церкви сумел взять, видна хватка доброго купца. И обозы твои ходят, ведаю, аж в немецкие земли.
— На тех обозах урона много ныне стало,― сказал Апанас Белый.― Кожный магнат пограбить норовит, налетает со зграей своей злей татарина.
— Ты рыцарь добрый,― владеть умеешь и безменом и мечом.
— И поборами притесняют купцов,― вел свое купец.― Боле за кого с нас дерут. А чуть попридержал ― староста гайдуков ведет, измывается. Мясники вот старосте платят четь копы, а хлебники и того меней ― семь грошей. Мы же ― полкопы да братству двадцать грошей. Посчитай-ка, человече.
Гость стукнул четками.
— Братству мог бы не давать.
— А пошлины какие во градах с православных берут? ― не ответил гостю купец Апанас.― Раньше, бывало, в Вильне с нас имали по два гроша с воза да по четыре пенязя. Ныне же шесть грошей да от себя сборщик требует пеиязь ― как не дать? И во Менску емлют по пять грошей. Да перед городскими воротами попридержать норовят. А торг не ждет. Вот и ломаем шапку перед стражею воротной...
Гость кивал, медленно перебирая четки.
— Можем допомочь тебе, пане купец,― сказал он еле слышно.
Апанас Белый отодвинул от себя ключ.
— Мы тебе, ты ― нам,― длинные пальцы гостя, оставив четки, смутно белея, легли на стол.
— Слухаю, человече.
— Не позней следующего лета в месте Мстиславском удумано ставить костел, а там и монастырь. Скупиться мы не станем, а плинфу да камень и прочее все из Вильни не повезем. Дело для купцов прибыльно весьма, тебе растолковывать не надобно. Подряд отдадим тутошним торговым людям, может, кому одному.
У купца Ананаса глаза блеснули по-рысьи, однако смолчал, прикидывал, что к чему.
— Однако, чтоб ставить костел, имеется некая препона.
— Уж не храм ли православный на Дивьей горе? ― усмехнулся Апанас Белый.
— Тебе разума не занимать,― пальцы гостя дотянулись до ключа, вцепились в теплую еще от ладони купца витую рукоять.― Надобно, чтоб люди устремились помыслами к возведению храма истинной веры христианской. Они же ныне глаза пялят на поганую гору.
