Нина Бодэн - Сбежавшее лето
Оставшиеся на берегу смотрели ему вслед. Они были одеты в темные костюмы, что никак не подходило для морской прогулки, и у каждого было в руках по чемоданчику. Из-за своей одежды да еще из-за того, что, как только лодка ушла, они начали озираться вокруг, словно не понимая, где очутились, они казались заблудившимися чужеземцами.
Вроде выброшенных на необитаемый остров, решила Мэри.
Мальчик сел на землю. Наверное, надевал обувь. Один из мужчин рывком поднял его на ноги, и мальчик сделал шаг назад и локтем прикрыл лицо.
Мужчины вдруг бросились бежать. Они бежали по пляжу как раз в ту сторону, где стояла Мэри. Чтобы ее не было видно, она спряталась в проход между дедушкиной и соседней кабиной.
Они пробежали так близко, что ей было слышно их дыхание и видно, как оступались на камнях босые ноги. Мэри с минуту подождала, потом выглянула из прохода и увидела мальчика. Он бежал следом за мужчинами, но отстал от них; лицо у него было в слезах, он всхлипывал и выглядел так нелепо в темном парадном костюме с длинными брюками и в белой рубашке с красной бабочкой, что она безо всякой задней мысли, высунув голову, сказала:
— Ух!
В этот момент он почти поравнялся с ней. Услышав это «Ух!», он ахнул, и, когда повернул к ней голову, на его лице было выражение такого неподдельного ужаса, что она сама напугалась и съежилась. И тут он, цепляясь, как паук, руками и ногами за воздух, упал наземь, ударившись головой о порог.
И застыл без движения.
Затаив дыхание, Мэри на минуту тоже замерла, потом вылезла из своего убежища между кабинами и огляделась. Мужчины скрылись. Единственными живыми существами в поле зрения были чайки, которые, как игрушечные, сидели на гладкой поверхности воды.
Она снова перевела взгляд на мальчика. Он лежал на животе, и из-под него торчала дедушкина трость. Трость, по-видимому, осталась прислоненной к ступенькам, и мальчик, наверное, за нее зацепился. Мэри тихонько потянула трость к себе — она боялась причинить мальчику боль,— но вытянуть не сумела.
— Вставай, ты ведь не ушибся,— тихонько попросила она и, не дождавшись ответа, поняла, что он ее не слышит.— Пожалуйста...— всхлипнула она, но только чайка, перевернувшись через голову, ответила ей долгим, печальным криком.
Мэри побежала вдоль кабин, выскочила на набережную. Где-то вдали, возле пирса, толпились люди. У следующей лесенки она снова спустилась вниз, потому что увидела, что в шезлонге, укрывшись от посторонних глаз за высоким волноломом, сидит женщина. Мэри кинулась к ней, но тут же остановилась как вкопанная: перед ней, закутавшись в старую меховую шубу и закрыв глаза, лежала та самая старуха, которой она утром строила гримасы...
Нет, будить ее и просить о помощи она не может...
Тихо поскуливая, Мэри направилась обратно к кабине. Мальчик лежал неподвижно, и чуть взыгравший ветерок ласково играл его мягкими темными волосами. Руки его покоились ладонями на гальке, тонкие пальцы чуть скрючены, одна нога откинута под каким-то непривычным углом. Он ударился виском о нижнюю ступеньку порога.
Мэри присела возле него на корточки. Она знала, что его следует повернуть лицом вверх, тогда ему будет удобнее, но боялась до него дотронуться.
«А вдруг он умер? — подумала она. И затем:—Если умер, значит, я его убийца?»
Обхватив себя руками, она опустилась на гальку и задрожала. Потом быстро огляделась по сторонам. Никто ее не видел.
Если запереть кабину и уйти, никто ни о чем никогда не узнает. Она вернется домой как раз к чаю и скажет, если, разумеется, ее спросят, что играла совсем в другом конце города, где пляж покрыт ракушками. Тетя Элис и дедушка ей поверят. Чего бы она ни фантазировала, они ей всегда верили.
Но на этот раз лгать нельзя! А вдруг мальчик вовсе не умер? Разве можно оставить его без помощи? Затаив дыхание, она дотронулась рукой до его лица. Щека у него была теплая, а дыхание легкое, как трепет птичьего крыла.
Она встала. Под ложечкой у нее щемило, а ноги ступали, не повинуясь ей, словно принадлежали кому-то другому. Она снова поднялась по ступенькам и побежала к пирсу.
Возле пирса опять толпились люди. Наверное, что-то случилось, решила она. Там был и полицейский, только он стоял поодаль и смотрел в море.
Мэри кинулась было к нему, но в нескольких ярдах от него замедлила шаг, с ужасом вспомнив про украденные шоколадки. Вдруг продавец из палатки, недосчитавшись товара, сообщил об этом в полицию? Может полицейский сейчас и занят поисками девочки с испачканными лицом и длинными черными волосами. Забыв, что перед обедом она умылась, Мэри вытащила носовой платок, поплевала на него, тщательно вытерла губы, потом, чуть помедлив и сглотнув от волнения, приблизилась к полицейскому и вдруг замерла.
Толпа у него за спиной поредела, и она увидела в центре ее тех двух мужчин, которые были в лодке вместе с мальчиком. Еще один полицейский о чем-то с ними беседовал, а третий держал их за руки, чуть повыше локтя, что показалось Мэри нелепым: они вовсе не собирались бежать. Они были так расстроены, обескуражены и так не к месту на пляже в своих темных костюмах и с потрепанными чемоданчиками в руках, что кто-то даже сказал: «Бедняги...» Мэри подняла глаза на тех, кто стоял рядом, но никому вроде не было их жаль.
Все стояли и смотрели только потому, что надеялись увидеть нечто занимательное.
Ничего занимательного, однако, не случилось. У обочины остановилась полицейская машина, и, пока Мэри проталкивалась сквозь толпу, эти двое и один из полицейских влезли в машину и уехали.
«Что плохого они могли натворить?—думала Мэри.— Поскольку они прибыли морем, значит, могли быть контрабандистами, тайно ввозившими в Англию золотые часы или брильянты. А то и грабителями. Может, та лодка, с которой они высадились, должна была со следующим приливом забрать их и добычу и доставить туда, где полиция не смогла бы их найти. Если они грабители, тогда понятно, почему с ними был мальчик». Она вспомнила, как Билл Сайкс, идя на грабеж, брал с собой Оливера Твиста, потому что только мальчик мог пролезть в окно и открыть дверь изнутри.
Если мальчик тоже грабитель, то глупо просить полицейского о помощи. Или кого-нибудь из взрослых...
Мэри вдруг показалось, что все на нее смотрят. Она нырнула в толпу и уперлась головой прямо в живот высокой, толстой дамы в цветастом платье.
— Ты что? Осторожней!—сказал муж этой дамы.
Мэри хотела было извиниться, как вдруг за их спиной на другой стороне улицы заметила Саймона. Он, наверное, стоял там и смотрел, как и все остальные, а теперь собрался уходить.
Обежав толстую даму и не глянув ни вправо ни влево — тетя Элис, увидев это, наверное, упала бы в обморок,— Мэри бросилась через дорогу с криком:
— Саймон! Подожди меня, Саймон!
Она уже не помнила, что он любит командовать и совать нос в чужие дела. Много позже ей подумалось, что она, должно быть, уже тогда поняла, что Саймон из тех, кто в беде приходит на помощь, хотя на самом деле откуда ей было это знать? Она действовала по интуиции, но, когда он остановился, увидела, что он не один, и не сразу сумела сообразить, о чем с ним заговорить.
— Привет!—сказал Саймон, смутившись, но тут же пришел в себя.— Это моя бабушка. А это мой друг Мэри.
— Здравствуй, Мэри!—Лицо у бабушки было худое, с длинным острым носом, как у ведьмы, только не у злой, а у веселой. Она везла коляску, в которой лежал ребенок. Мэри узнала в нем того толстого малыша, который возился в манеже.
— Это Джейн,— сказал Саймон.— А новорожденную зовут Дженни.
Джейн выпустила большой пузырь и, когда он лопнул, засмеялась.
— Бедный наш Саймон!—улыбнулась бабушка.— Ведь у него четыре сестры! Тем не менее, думаю, гибель ему не грозит.
— Хочешь пойти к нам?—спросил Саймон.— Ты ведь приходила, но почему-то ушла.
Значит, он все-таки смотрел в окно! На секунду Мэри смутилась, но тут же забыла о своем смущении. Сейчас было важно только одно: остаться с Саймоном наедине и рассказать ему про мальчика. Она не сомневалась — и уверенность ее росла с каждой минутой,— что Саймон придумает, что делать.
Но как остаться с ним наедине?
— И правда, почему бы тебе не посетить наш дом? — улыбнулась бабушка и быстро зашагала вперед, не дав Мэри возможности ответить, а потом, отстав, поймать взгляд Саймона, потому что продолжала разговаривать с Мэри, рассказывая, что новорожденная весит восемь с половиной фунтов, то есть на два фунта больше, чем весила при рождении Джейн, и на три фунта больше, чем Полли-Анна, которые, как близнецы, естественно, были меньше, а вот Саймон весил целых девять фунтов и три унции.— И это при том, что мама у него от горшка два вершка!—с гордостью заключила бабушка.
Мэри, как и полагается воспитанной девочке, пыталась придумать, чем бы поддержать эту беседу, но так ничего и не придумала. Единственное, что ей пришло в голову, это спросить у бабушки Саймона, сколько она сама весила при рождении, но подобный вопрос казался несколько неуместным.
