Пётр Столповский - Дорога стального цвета
Ничего не придумав, Зуб решил, что время подскажет выход.
Дверь приоткрылась — робко, на узкую щелочку. Зуб с удовольствием замахнулся ботинком.
— Это я,— испуганно пискнул Мишка Ковалев. Зуб опустил ботинок.
— Чего тебе?
— Просто так.
— Ну, заходи.
Мишка зашел и нерешительно сел на одну из трех свободных кроватей. Сидел и молчал. И Зуб молчал. И обоим, как это иногда случается, не было неловко от того, что они молчат.
Из привычного гула голосов выделился голос Саньки Крутько:
— Гады!— орал он на весь коридор.— Кто в чемодан лазил? Сало свистнули, гады!
— Куркуль, — усмехнулся Мишка. — Так ему и надо, куркулю.
— Дежурный! — вопил Крутько. — Кто тут оставался, говори!
— Зуб оставался, — ответили ему. — Иди, спроси, может, он взял,
В коридоре засмеялись: дескать, иди, спроси, он тебе ответит.
— И спрошу! — хорохорился Санька. — Испугаюсь, что ли?
Зуб занес над головой ботинок и стал ждать. Мишка тоже не сводил глаз с двери. Но она так и не открылась.
— Боится, жлоб, — презрительно сказал Мишка. — Эх, дать бы ему по кумполу!
— Дай, я разрешаю,— сказал Зуб. Мишка вздохнул:
— Он меня побьет. А то бы я дал.
— Ну и что ж, что побьет? Не в этом же дело.
— А в чем?
— В чем, в чем... В том, что ты решил дать ему по кумполу.
Ковалев с минуту молчал, глядя в пол. Потом решительно встал и направился к двери.
— Ты куда?
— Крутько бить, — воинственно заявил Мишка.
— Сядь, балда! — усмехнулся Зуб. — Все равно ты ему ничего не докажешь.
Мишка помедлил и нехотя вернулся на место. Зуб глянул на его плотно сжатые губы, нахмуренные брови и улыбнулся. Если бы кто-то другой собрался бить Саньку, то ничего смешного не было бы. А то — Ковалев, которого самого вечно шпыняют.
— Ты, Мишка, невольник чести,— повторил Зуб слова Степана Ильича.— Кумекать надо.
— Почему это я невольник чести? — не понял тот.
— Я и говорю: кумекать надо.
— Ну почему, почему?
— Потому что честь есть, а ума еще нету.
Они замолчали. Мишка, должно, раздумывал, почему это Зуб о чести заговорил, что его слова означают.
С улицы крикнули, что каменщикам можно идти на ужин — столы готовы. Голоса в коридоре сразу пошли на убыль.
— Зуб!— послышалось за дверью.— Айда рубать, хватит тоску разводить!
Голоса вовсе стихли. Зуб рывком поднялся с кровати, нашел ботинок и стал обуваться. Мишка сосредоточенно наблюдал за ним, потом тихо, но решительно сказал:
— Я с тобой на стройку пойду.
— Чего?! — разогнулся Зуб. — Куда пойдешь?
— У Ермилова вместе будем работать.
— Чудак ты, Мишка. — У Зуба потеплели глаза. — Кто ж тебя отпустит?
— Меня как тебя выгонят. Я что-нибудь такое сделаю, и выгонят.
— Да ты хоть тресни, тебя не выгонят.
Зуб завязал шнурки и поднялся.
— Почему это не выгонят?
— Смирный ты, вот почему. Ручной. Таких разве выгоняют?
— Я ручной?!
У Мишки нехорошо блеснули глаза, он как-то враз переменился. Зуб и рта не успел открыть, как Ковалев вскочил с кровати, на которой сидел, и довольно чувствительно ударил его кулаком в грудь.
— Ого!
— Я ручной?!
Мишка бешено заколотил кулаками.
— Ручной, да? Смирный?..
С грохотом повалилась тумбочка. Зуб еле успевал уворачиваться и хохотал. Потом сгреб Мишку в охапку и бросил на кровать.
— Ну, ты даешь! — восхищенно сказал он, ощупывая скулу, по которой пришелся хороший удар. — Ты случайно не того?
Мишка, видать, и сам не мог опомниться от этой вспышки ярости. Откуда что и взялось. Да еще кого бил — Зуба! Он тяжело дышал и виновато улыбался. А глаза все еще задиристо светились.
— Нет, Мишка, с тобой лучше не связываться, — сказал Зуб, поднимая тумбочку. — Ты опасный, психический.
Он-то, хорошо знал, как приятно Мишке слышать такое. Ковалев совсем не умел драться и даже не пытался это делать, когда требовалось. Чтоб меньше досталось. Его любой мог обидеть. И вдруг — с тобой лучше не связываться. Это не кто-нибудь, а Зуб говорит.
— Ладно, пошли на ужин, — сдерживая горделивую улыбку, сказал Мишка и первый вышел из комнаты.
В Ковалеве что-то поразительно быстро менялось. Зуб видел, что это не вчерашний трусливый пацанчик, который чуть что, начинает виновато шмыгать носом, словно у него хронический насморк. Это даже не тот Ковалев, который сегодня утром стоял перед педсоветом и умирал от страха. Почему раньше Зуб не замечал, что Мишка — мировой парень?
13
На дворе быстро темнело. Когда они вошли в просторный зал столовой, там вовсю звенели ложками. Столы группы каменщиков разместились в самом углу слева. Зуб и Мишка уселись на свободные места. Все головы повернулись к ним.
— Санька, чего ж ты? Спроси у Зуба,— подначивали Крутько.
Тот сосредоточенно глотал кашу и делал вид, что ничего не слышит.
— Крутько!— нарочито громко позвал Мишка. Тот настороженно поднял голову, — Говорят, у тебя сало увели.
— А тебе какое дело?— хмуро спросил тот.
— С чесночком было, да?
— Заткнись, а то врежу.
— Куркулей так и учат,— спокойно заключил Мишка и подмигнул ребятам.
Те аж рты пораскрывали — Мишка это или не Мишка?
— Что ты сказал, тошнотик?! — поднялся Крутько. — А ну, повтори!
— После ужина повторю, потерпи,— все так же спокойно сказал Мишка и придвинул к себе кашу.
— Нет, ты сейчас повтори! Санька грозно вышел из-за стола.
— Сядь, — негромко сказал Зуб и с прищуром посмотрел на Крутько.
— Ладно, — стушевался тот, — ладно... Я с ним еще поговорю.
Зуба он всегда побаивался, а сегодня вовсе не хотел иметь с ним дело. Но Зуб на него ни разу больше не взглянул.
Ребятня же никак не могла взять в толк, что такое сделалось с тихоней Ковалевым. И видно было, что на Санькину сторону никто даже не подумает вставать. Кто-то даже подбодрил Мишку:
— Ты не дрейфь. Если что, он будет иметь бледный вид.
— И макаронную походку,— добавили с соседнего стола.
Крутько сидел затравленный. На его жующих скулах краснели тревожные пятна.
Никто не заметил, как в столовой появился Ноль Нолич.
— Как ужин, голуби сизые? — весело спросил он. Заметив Зуба, мастер хмыкнул и направился к его столу.— А это кто такой? Ковалев, что это за человек?
— Зубарев. Не видите разве?
— Не знаю такого. У нас такой не числится. — Ехидство так и сочилось из его презрительно улыбающихся губ. — А что он тут делает, этот самый Зубарев?
— Кашу ест! — со злостью ответил Ковалев и добавил: — Ложкой. Понятно?
— Не груби мне, голубь сизый. Лучше скажи, почему он тут кашу ест, да еще ложкой. Он должен есть в другом месте.
У Зуба перехватило дух. Он весь подобрался. Так над ним еще никогда не издевались.
— Ты слышишь, Зубарев? Не собираешься ли ты у нас столоваться? Мы кого попало не кормим. Зуба подкинуло со стула. Ребята охнуть не успели, как он нахлобучил миску с кашей на голову мастера и быстро пошел к выходу.
— Ах ты, негодяй! — взвизгнул Ноль Нолич, скидывая миску на пол. — Остановите его! Держите!
Никто и не подумал останавливать Зуба. В два прыжка он соскочил с высокого крыльца и в вечерних сумерках чуть не сбил с ног Степана Ильича.
— Зубарев, что с тобой?
Зуб свернул за угол столовой и побежал по темной улице.
«Плакало мое направление,— мелькнуло у него в голове.— Возвращаться теперь нельзя».
Через квартал он еще раз свернул за угол. Сзади послышался топот. Зуб перебежал улицу и нырнул в проходной двор.
— Юра, подожди!
Это был Мишка. Вдвоем они забежали в какой-то сарай и, переведя дух, стали прислушиваться. Погони не было. Тишину нарушал только звонкий мальчишеский голос, долетавший с соседнего двора:
— ... Я иду искать! Кто не спрятался, я не виноват!
— Здорово ты его!— восхищенно сказал Мишка и захохотал.— Каша потекла, ребята ржут, а он кричит: милицию зовите!
— Пусть зовет. Ему еще не так надо было. Постояв минут десять, они вышли дворами на другую улицу и двинулись куда глаза глядят.
— Что теперь будем делать? — спросил Мишка.
— Тебе ничего не надо делать.
— Я не про себя.
Зуб помолчал, потом ответил;
— Дядька у меня есть. К себе звал.
Мысль о дядьке пришла как-то сама собой. Потому, видно, что это был единственный человек, которому Зуб нужен. Конечно, никуда не годится, что он поедет сейчас, когда его турнули из училища. Беглецом явится. Но дядька должен понять его. Устроит куда-нибудь учеником. Да и каменщиком он вполне мог бы работать.
— А где дядька?
— В Сибири.
— В Сибири?! — Мишка даже остановился. — Как же ты туда попадешь?
— Больше некуда деваться. Что я тут без документов?.. Да и Ноль Нолич такое может устроить — не обрадуешься.
