Людмила Матвеева - Ступеньки, нагретые солнцем
Тимка даже обрадовался, когда листья на берёзах стали желтеть и малину в овраге всю съели. Подошла осень. Когда пришёл последний день, все стали обмениваться адресами и телефонами, Тимка набрал много адресов. Ему казалось, что он будет каждый день звонить и ездить в гости к ребятам из лагеря — хорошие были ребята. Тогда так казалось не только Тимке, а всем. И все говорили:
— Дай мне твой адрес. А я тебе свой адрес напишу.
Вдруг к Тимке подошла Надежда.
— Дай мне твой адрес, Тима. — И глаза такие кроткие, такие добрые.
И тут Тимку прорвало. Он вспомнил всё: и огурец, и тапки, и глупые шутки, и злые насмешки. Он побагровел и сказал громко и отчётливо:
— Знаешь что? Застрелись.
Она не обиделась. Улыбнулась и ответила нараспев:
— Хорошо, Тима. Обязательно.
Потом все сели в автобусы и уехали из лагеря. Больше Тимка её не видел. Иногда вспоминался лагерь, линейка, берёзы над оврагом, малина и речка с белыми лилиями на том берегу. И вожатая Вера, которая говорила:
— Не бегайте, ребята. Я вас считаю, а вы меня сбиваете.
Никто не слушал, все бегали. Как же не бегать.
А иногда Тимка почему-то вспоминал Надежду. Не очень часто, но всё-таки вспоминал. Как она висела вниз головой. Как сушила за душевой выстиранный сарафан, и сарафан раздувался на ветру, а она сидела на бревне и читала толстую книгу. В общем, Тимке всегда хотелось быть с людьми в мирных отношениях. И с ней тоже. Он тогда подошёл и спросил:
— Какую книгу читаешь?
Она подняла голову, посмотрела на него твёрдым взглядом и сказала:
— Про любовь. Тебе неинтересно.
Вот и это почему-то вспоминалось. Она умела его задеть. Тимка все реже вспоминал Надежду и совсем бы забыл. Но вот какой человек Надежда — встретилась на улице именно тогда, когда Тимка меньше всего хотел её видеть.
И Катя ушла, её не догнать. А он идёт с Надеждой, она не дразнит его, мирно, по-человечески рассказывает, как много задают уроков, и ещё музыка, и художественная гимнастика. И как жаль, что Тимка не ездил в зимний лагерь, было много тех же самых ребят, что летом. И его некоторые вспоминали и даже скучали.
— Кто? — спросил он.
— Что кто?
— Кто вспоминал?
— Сам не догадываешься? Какой ты, Тимка, недогадливый. Ну хорошо, я тебе помогу. Не то вожатая Вера, не то сторож дядя Филя.
Тимка и Надежда идут рядом. А по другой стороне, всё ускоряя шаг, уходит Катя. Тимка знает: уходит навсегда.
— Ты почему-то в лагере ненавидел меня, — говорит Надежда.
Тимка, как всегда, не может понять, серьёзно она говорит или насмехается.
— Кто? — спрашивает он.
— Дядя Филя, сторож. Кто же ещё! — очень серьёзно отмечает она. — Пока, Тима. Ещё увидимся.
Вика, Борис Золотцев и Галина Ивановна
Новая учительница Галина Ивановна вышла из школы вместе с Викой Масловой. Галина Ивановна совсем недавно в школе, но, как ей кажется, она успела многое понять. Света Агеева — хорошая девочка, отличница, очень дисциплинированная. Серёжа — очень начитанный, вдумчивый мальчик. Золотцев непослушный, несобранный, трудный ученик. Тима — тихий, интеллигентный, но на уроках не очень внимателен. Вика Маслова — простодушная, добросовестная, смирная. Дети есть дети. Никаких особых сложностей. Вот рядом идёт Вика Маслова. Ясное лицо, аккуратное пальтишко, чистенький портфельчик. Всё ясно.
Вдруг откуда-то сверху раздаётся голос:
— Маслёнок! Смотри, где я!
Учительница оглядывается и видит: на крыше гаража сидит, ну конечно, Золотцев.
— Маслёнок! Смотри сюда, кому говорю!
И маленькая тихонькая Вика отвечает чеканным голосом:
— Я на Маслёнка не отзываюсь. Понял? У меня имя есть.
Галина Ивановна подумала: «Вот так тихая. Как она его!» А вслух сказала:
— Молодец, Вика. Я тоже не люблю, когда людям дают клички и прозвища. У всех есть имена… А ты, Золотцев, слезь с крыши. Ты всё-таки школьник, а не кошка, чтобы лазить по крышам.
Она сказала это потому, что не могла же никак не реагировать на поведение Золотцева. А в глубине души знала, что он её не послушает. И чтобы не позориться перед Масловой, ускорила шаг. Пусть Вика не видит, как Золотцев её не слушается.
Вика тоже пошла быстрее. Вот она подняла своё бледное веснушчатое личико к учительнице:
— Ваша фамилия Мартынова? Значит, вас в детстве дразнили «Мартын»? Или «Мартышка»?
Что это? Простодушие? Или скрытая насмешка? Галине Ивановне сразу не разобраться. И, приняв неприступный вид, она говорит:
— Нет, Маслова. Меня никогда не дразнили.
Как могла эта Вика догадаться, что всю школьную жизнь, до самого десятого класса, Галина Ивановна страдала от прозвища «Мартышка».
— У нас вообще не были приняты прозвища, Маслова. Культурные люди этого себе не позволяют. Даже в младших классах. Хочешь, я поговорю с Золотцевым?
— Бесполезно, — машет рукой Вика. — Галина Ивановна, а вы, когда были ученицей, умели драться?
Галина Ивановна растерялась. В памяти сразу встаёт сцена. По школьному коридору несётся её одноклассник. Вася Голованов. А она, набирая на ходу скорость, мчится за ним. И, добежав почти до конца коридора, он попался. Она догнала его и крепко стукнула кулаком между лопатками, по спине. Сладость мести до сих пор помнится. А вот за что она отплатила Васе, забылось.
— Никогда в жизни, — твёрдо говорит Галина Ивановна. — Неужели я похожа на человека, который когда-нибудь мог это себе позволить. Вика!
Вика вздыхает.
— Я, Галина Ивановна, драться совершенно не умею. Я знаете что? Я царапаюсь. Но это, конечно, редко. Когда сами полезут. Они меня за это ещё и Кошкой зовут. Но я за это их ещё больше царапаю… А вы когда-нибудь списывали?
— Конечно, нет. Каждый должен учиться самостоятельно. Ученик, который списывает или пользуется чужой подсказкой, он же сам себя обманывает… Какие странные вопросы ты задаёшь, Вика.
— Моя мама тоже говорит, что я задаю очень трудные вопросы. У меня такая привычка, Галина Ивановна. Я потому что многого не понимаю. Вот смотрите: не дашь списать — человек обижается. Значит, не дать списать — не по-товарищески. Так? А списывать не по-пионерски и вообще нехорошо. Так? Противоречие получается. Так?
— Жизнь вообще сложна, — говорит Галина Ивановна.
Не так-то просто складывается разговор с Викой Масловой. И главное, неизвестно, что ещё придёт ей в голову, этой непосредственной девочке.
— Галина Ивановна, а вы когда учились в школе, вам какие мальчишки больше нравились? Тихие, как Тимка? Или не тихие?
— Знаешь, я не уверена, что тихие люди — на самом деле тихие. Вот ты, например, тихая?
— Конечно, тихая. — И лицо у неё совсем детское, наивное. — Вон Золотцев идёт. Сейчас какой-нибудь номер обязательно выкинет.
— Маслёнок! — позвал Золотцев. — Здрасте, Галина Ивановна, ещё раз… Слушай, Маслёнок! Я серьёзно.
— Я тебе не Маслёнок. Сколько раз говорить? Будешь по имени называть, буду с тобой разговаривать. А не будешь — не буду.
Вика всё-таки остановилась. Галина Ивановна быстро прошла вперёд. Она услышала, как за спиной отчаянно крикнул Золотцев:
— Слушай меня, Вика!
До чего она его довела. «Слушай меня, Вика!» У этой Вики Масловой характер — дай боже.
— Ну что тебе, Золотцев? — почти величественно отозвалась Вика Маслова.
— Вика! Чечевика! Фасоля! — в восторге завопил Золотцев.
Галина Ивановна быстро уходила по улице.
Сдачи не надо
Тимка вошёл в кино за целый час до начала сеанса. Он любит приходить в кино заранее, чтобы не сразу ворваться в зал, и сразу уже темно, и уже журнал. Нет, Тимке нравится сначала послоняться по пустому фойе, потом посмотреть фотографии артистов. А потом пойти в буфет, когда там совсем ещё мало народу.
Буфет в кинотеатре — это совсем особенное место. Там и вафли вкуснее, чем везде. И конфеты особенные, и лимонад необыкновенный. Такого лимонада нигде больше нет.
Тимка нащупал в кармане мелочь, и сразу ему показалось, что он хочет пить, просто умирает от жажды. Почему-то так бывает с ним всегда: увидел лимонад и сразу захотел пить.
На целую бутылку лимонада денег не хватало, а стакан купить было можно.
Тимка подошёл к буфетной стойке.
Очереди нет, всего один человек стоит у буфета — мальчик с Тимку ростом, только пошире и поплотнее. Мальчик дал буфетчице пять рублей, сказал непринуждённо:
— Два миндальных, бутылку воды. Сдачи не надо.
Тимка удивлённо уставился на мальчика. Как это — сдачи не надо.
Буфетчица нисколько не удивилась. Кивнула, положила деньги в карман белого передника.
— Мне стакан лимонада, — проговорил Тимка, почему-то стесняясь. Хотя чего стесняться? Что ж тут такого? У кого много денег, у кого меньше. Тимкин отец всегда говорит, что это различие вполне нормальное. А страдает не тот, у кого меньше, а тот, кто завидует другим. Тимка не завидовал, он только очень удивился, потому что ни разу не видел ничего подобного. «Сдачи не надо» — в этом было что-то неприятное и непонятное.
