Владимир Железников - Жизнь и приключения чудака (Чудак из шестого «Б»)
Тут я почувствовал, что погибаю, ибо все эти воспоминания не вызывали во мне ни протеста, ни негодования. Я вскочил, чтобы обратиться в бегство, но Наташка, хитрая душа, все поняла и тоже вскочила.
– Ты куда? – спросила она и загородила мне дорогу.
В это время, на мое счастье, в комнату вошла Нина, и я протянул ей заявление. Все произошло в одну секунду, никто не успел опомниться, а Нина уже держала заявление в руке и читала.
– Так, – сказала она. – А вы чего, ребята?
Они промолчали.
– Ах да, – сказала Нина, она их узнала. – Идите, идите. Я сама разберусь. – Проводила до дверей и вернулась ко мне. – Так. Значит, работа вожатого мешает твоей личной жизни?
– Интересы у меня совсем другие, – ответил я.
– Знаю я твои интересы: в футбол гонять вместе со Смолиным.
– Неправда, – возразил я. – Мы в кино ходим, и книги читаем, и всякое прочее.
– Они сюда пришли из-за тебя, – сказала она, – а ты «всякое прочее», «мешают личной жизни»! Ты вот за все это время ничего для них не придумал.
– Почему? – возразил я. – Я придумал. Надо отвести их в автоматическую фотографию.
– Зачем? – Она посмотрела на меня с некоторым удивлением.
– Они там сфотографируются, а потом эти снимки можно будет наклеить в толстую тетрадь. Ты передай это новому вожатому, – великодушно предложил я, – пусть он их отведет.
– А зачем? – снова спросила Нина.
Кажется, произошла осечка. Она ничего не поняла.
– Фотография автоматическая, работает без фотографа. Детям будет интересно: можно любые рожи корчить.
– Знаешь, Збандуто, хорошо, что ты подал заявление, – сказала Нина. – Нет в тебе гармонии. И выдумки твои нелепые.
– Так ведь они люди будущего, – сказал я. – Им технику и автоматику подавай.
Она не ответила, видно, забыла про меня. Склонилась над листом бумаги и чертила мужское лицо с бородкой.
– Так я пойду, – сказал я.
– А, это ты, – спохватилась она. – Ну ладно, найдем тебе замену.
А после уроков, когда мы с Сашкой заскочили в раздевалку за куртками, произошло новое событие. К Насте, которая прихорашивалась около зеркала, подошла Наташка. Я первый ее заметил и остановил Сашку. Мы спрятались между пальто. И услышали этот странный разговор.
– Ты чего, малышка? – спросила Настя у Наташки.
До нас долетало каждое слово.
– Мне с вами поговорить надо, – ответила Наташка.
– О чем? – спросила Настя. – Пожалуйста. – А сама продолжала прихорашиваться перед зеркалом.
– Вы слышали, от нас Боря уходит? – произнесла Наташка, как будто это какое-то космическое событие.
– Ну и что? – спросила Настя.
– А вы скажите ему, чтобы он не уходил, – попросила Наташка.
– Ты думаешь, он меня послушает?
– Вы на него имеете влияние, – сказала Наташка.
– Почему? – удивилась Настя и посмотрела в мою сторону.
Она говорила все время громко и играла в такую наивную-наивную девочку.
– Вы красивая, – сказала Наташка. – А красивые на всех имеют влияние!
Последние слова Наташки, видно, понравились Насте, потому что она ответила:
– Хорошо… Я ему передам. Так что спи спокойно, малышка.
– Спасибо, – сказала Наташка и выбежала.
Мы вышли из раздевалки.
Настя уже сидела в вестибюле, нога на ногу, в нетерпеливом ожидании.
– Ну, пошли! – сказала она, вставая.
– Есть предложение поехать на Ленинские горы! – заорал Сашка.
А я вдруг, сам не знаю почему, бросил портфель на стул и крикнул:
– Подождите! Сейчас!
Стремительно взбежал я по лестнице, влетел в пустой первый «А», подошел к доске и написал: «ЗАВТРА ПОСЛЕ УРОКОВ ИДЕМ ФОТОГРАФИРОВАТЬСЯ. БОРИС». И повернулся, чтобы бежать вниз, к Насте и Сашке, но вместо этого прошелся между партами.
На полу валялась ленточка, какая-то девчонка обронила. Поднял эту ленточку. Постоял. Мне здесь было хорошо. И все нравилось: и маленькие парты, и неумелые рисунки на доске, и эта ленточка, которую я держал в руке.
– Ну вот я и вернулся, – тихо сказал я.
Подошел к парте, за которой «сидел» Толя.
– Как сидишь! – закричал я на него. – Опять сгорбился? Нехорошо. – И «стукнул» его по спине.
Тишина пустого класса не смущала меня. Я снова шагал между партами, пристально «вглядываясь» в лица ребят.
– А ты чего плачешь? – спросил я Зину Стрельцову. – Кляксы посадила? Не страшно. Все мы с этого начинали.
Подскочил к Генке:
– Срам! Ты же будущий космонавт, а в носу ковыряешь!
Тут я заметил Гогу Бунятова:
– А ты! Не стыдно? Ты достоин презрения! Дразнить товарища за то, что он вместе с матерью подметает улицу! Ты что, не знаешь, что «мамы разные нужны, мамы всякие важны»? Да, по-моему, вы без меня пропадете. Сколько еще у вас недостатков! Решено, я остаюсь навсегда!..
Когда я спустился в вестибюль, Насти и Сашки не было. На стуле одиноко лежал мой портфель.
А на следующий день я снова прибежал в школу раньше всех, чтобы Нина не успела назначить к моим первоклассникам нового вожатого. Выхватил у нее обратно заявление и на радостях влетел в класс, размышляя о том, как поведу детей фотографироваться.
В классе в полном одиночестве сидела Настя. От неожиданности я замер. А она встала мне навстречу. Помню, я еще успел подумать: «Да, ревнивец Сашка, проспал ты свое счастье». И точно, она пригласила меня пойти после школы в кино. А я молчал и чувствовал, что бледнею, бледнею, как Сашка во время припадка ревности, потому что знал, что должен ей отказать.
– Чего же ты молчишь? – спросила она.
– Я веду своих ребят фотографироваться.
– Подумаешь! – сказала она. – В другой раз сводишь. Обещанного три года ждут.
– Не могу, – твердо ответил я и еще больше побледнел.
– Ох, надоел ты мне со своим детским садом! – сказала она.
…Когда я выводил ребят из школы, то увидел Сашку и Настю, шагающих впереди нас. И они увидели нас и остановились. А ребята галдели, как десять тысяч воробьев, и не замечали ни Сашки, ни Насти.
Я сделал вид, что не вижу их, но Настя помахала мне:
– Мы в кино.
– Попутного ветра Гулливеро в сопровождении Лилипуто! – крикнул самодовольный Сашка и захохотал.
Конечно, со стороны мы представляли довольно смешную картину: я долговязый, рост сто шестьдесят, а детишки мне по пояс. Но представьте, Сашкины слова меня нисколько не задели. Я привык, что он не разбирается в средствах борьбы. То он мне вылил за шиворот полграфина воды, то на истории нарочно подсказал неправильную дату. А сегодня вообще где-то раздобыл старый ночной горшок и подставил мне. Я не заметил и сел. Все давились от смеха, а я обиделся на Сашку, чуть не заревел и, чтобы скрыть это, стал паясничать и напялил себе этот горшок на голову, за что был выгнан с урока.
Я благородный человек и не мстительный, я не обижаюсь на Сашку за то, что он все время пытается меня унизить. Я все равно люблю Сашку, он мой лучший друг. Может, и он когда-нибудь поймет это.
Зато малыши, когда увидели Сашку и Настю, поутихли и затаились. Догадливые. А Наташка спросила:
– Боря, может быть, ты пойдешь в кино? Мы можем сфотографироваться завтра.
Я ей ничего не ответил, только весело подмигнул. А ее глаза сначала превратились в пятаки, потом в воздушные шары, а потом… Нет, вы только представьте – она тоже подмигнула мне! Ну и девчонка, соль с перцем!
А потом началось настоящее веселье. Действительно, автоматическая фотография великолепная вещь!
Генка, отчаянная голова, снялся с оскаленными зубами. Толя прилепил к подбородку обрывок газеты. Зина Стрельцова высунула язык.
Все хохотали и никак не могли остановиться.
Взрослые на нас оглядывались и, может быть, даже возмущались. Но я-то уж знаю: если смешно, тут ни за что не остановишься. Тогда нужно придумать что-нибудь особенное, и я сказал:
– Сейчас пойдем есть мороженое. Из стаканчиков.
– Ура! Ура! – закричали все.
– А мне мороженого нельзя, – сказал Толя, – я болел ангиной.
– Жаль, – ответил я.
У Толи сразу испортилось настроение. Это было заметно.
– Ну что ж, полная солидарность: мороженое есть не будем. Купим пирожки с повидлом.
– А что такое «полная солидарность»? – спросил Гога.
– Это когда один за всех и все за одного, – сказал я.
– Полная солидарность! – обрадовался Толя.
И все малыши дружно закричали:
– Полная солидарность, полная солидарность!
А когда стали покупать пирожки, я увидел, что Генка и еще несколько ребят отошли в сторону и стали внимательно рассматривать на витрине тульские самовары. Точно их с самого рождения интересовали только самовары и всякие там узоры на них.
Ясно: у них не было денег на пирожок. А у меня в кармане лежал остаток от известной десятки. И я принял единственно верное решение. Вытащил из кармана рубль, подошел к продавщице пирожков, купил десять штук и сказал ребятам, этим любителям самоваров:
– А ну, налетайте!
Они отвернулись, как будто не поняли, такие гордые оказались.
