Николай Богданов - О смелых и умелых (Избранное)
И это были его внучки! Они стеснялись старой одежды, неучености и дряхлого вида своего дедушки. Им не терпелось, чтобы он скорей ушел.
А старый, окончив поливку, сел в тень карагача, выставил босые ноги на солнце и грел их, не торопясь уходить.
Видя, что девочки смотрят на него выжидательно, он подумал, что они хотят от него чего-то еще, и, счастливо улыбнувшись, сказал:
— Ну сядьте, сядьте вокруг, красавицы мои. Я на вас полюбуюсь и расскажу вам сказку, мои милые внуки и внучки.
Он был такой старый, что всех считал своими внучатами.
— Длинную? — капризно надув губы, спросила его Зия.
— Могу самую коротенькую. Вот про ваши пальцы. Почему у всех узбечек пальцы такие красивые, длинные? Вы не знаете!
Девочки смущенно посмотрели на свои пальцы.
— А потому, мои красавицы, что узбечки тысячи лет, собирая хлопок, доставали своими пальцами белую вату из жестких коробочек. Хлопок нежный, пушистый, а коробочки колючие, с острыми краями. Вот пальцы и вытянулись, стали длинными, чтоб ловко брать пух и не колоться о коробочки…
Это было интересно узнать. И старик, который очень скучал, что у него нет слушателей, обрадовался, что девочки не разошлись.
— А знаете ли вы сказку, откуда появился хлопок? Тоже не знаете?
…Было это в давние времена, когда у нас в Узбекистане жили богатые баи и манапы, беки и султаны, угнетавшие народ.
Погиб однажды на охоте славный джигит. Оставил сиротами жену и детей.
Увидели богатые соседи, что женщина беззащитна. Один пришел и сказал:
«Зачем тебе в хозяйстве быстрый конь, слабая женщина? Не будешь же ты скакать на нем, как твой муж, по лесам и горам. Аллах этого женщине не велит», — и забрал коня.
«Зачем тебе большие стада, слабая женщина? Кто будет оберегать их от волков и разбойников, разъезжая на лихом скакуне? Все равно пропадут зря!» — и отобрал коров и овец.
Так ограбили бедную вдову. А когда подошла осень, ей не во что было одеть детишек.
Вышла бедная вдова в поле, увидела помятый придорожный кусточек, стала над ним причитать:
«Бедный ты мой кусточек, жалко мне твой каждый листочек! Злые люди арбами тебя давят, колесами ломают, расти-цвести не позволяют. Так и меня злые люди с малыми детьми с дороги жизни сгоняют… Дуют на тебя с четырех сторон ветры, терзают меня с четырех сторон беды… Придет зима, трудно тебе будет с голыми ветвями зимовать, и мне трудно будет своих деток одевать…»
Плачет бедная вдова, глаз не утирает, малый кусточек слезами поливает. И вдруг видит чудо. Оживает невзрачный кусточек, тянет к ней каждую веточку, а на каждой веточке — белый комочек. Схватила женщина комочек, чувствует — теплый он, как шерсти клубочек.
Подумала она, что бродили здесь чьи-то белые овцы, и побоялась вначале взять клочки шерсти, оставшиеся на цепких веточках. А потом рассмотрела, что это необыкновенная, волшебная белая шерсть! Каждый комочек — в коробочке. А внутри комочка — зерно!
Обрадовалась женщина. Набрала полный фартук шерсти, выросшей на кустах, напряла много пряжи, наткала полотна, чтоб одеть детей, а семена посеяла…
И стал у нас расти хлопок…
Старик погладил свою бороду, прикрыл глаза, словно вспоминая, как это было, и заключил так:
— Вы стараетесь не ради своей жадности, а для народной пользы, — так пусть будет вашему хлопку земля мягче колыбели! Пусть вырастет ваше дитя солнца розовее розы, желтее дыни!
Помолчал и сказал:
— Ну, я слишком разговорился. Обрадовался, что у меня нашлись хорошие слушатели. Люблю рассказывать сказки, а некому: все сижу один, дом караулю… Спасибо вам, что уважили старика!
Поднялся, покряхтел и пошел восвояси, опираясь на мотыгу, с трудом переставляя не гнущиеся в коленях ноги.
Юннаты были смущены, что не почтили старика, как всех, кто им помогал, дастарханом. Но вскоре о нем забыли. Да и старик не напоминал о себе: сидел где-то дома, греясь днем на солнце, а вечером — у мангала с углями, да слушал радио.
Никто и не вспомнил о нем в эту тревожную ночь. Не до его сказок тут было. Звонили в правление колхоза: как быть, как спасти посев от мороза? А там своими большими полями все заняты. Где им думать о маленьком школьном участочке…
«Накройте, говорят, одеялом». Только обидели юннатов!
Звонили в МТС, а главный агроном даже разговаривать не захотел:
— Что? Школа? Повесьте трубку! Немедленно освободите провод, мне с областью надо говорить!
Ему тоже было не до школьного участочка — он за поля всего района отвечал.
Дозвонились в эту ужасную ночь и до научного института. Ученая женщина, которая приезжала в колхоз, была любезней всех:
— Ах, дети мои, мы все разъезжаемся на места, руководить спасательными работами!.. Что, что? Какие есть машины? По науке? Да, есть опытные… Распылители горящей нефти… Они нам здесь нужны… Выходите из положения местными средствами, ребята!
«Местными средствами?.. Какими? Где их взять?» — задумались юные хлопководы.
— Что пригорюнились, внуки? — раздался вдруг голос над головами юннатов.
В раскрытое окно школы просунулась голова Азиза Манапова. Старик сам пришел, хотя его никто не звал. Он услышал по радио, что будет мороз, и явился среди ночи.
Ребята обрадовались ему, как хорошему другу, и стали рассказывать старику про свои горести. Особенно им было обидно, что в правлении колхоза над ними зло пошутили: накройте, говорят, одеялом…
— Одеялом? — Старик долго смеялся. А потом вытер рукавом старого халата слезинки на глазах и сказал: — А вот и хорошо — накроем, накроем! А ну-ка, детвора, все за мной! Слушать мою команду!
И так решительно направился к хлопковому полю, что все последовали за ним, никто даже не обиделся на слово «детвора».
— Мороз идет!.. Беда, беда! — говорил он. — А ведь хлопок — это дитя солнца, он любит жару и не переносит холода. Что бы сделала мать, если бы мороз застал в поле ее ребенка в одной рубашонке?
— Мать накрыла бы младенца одеялом!
— Конечно. Давайте и мы накроем нашего неженку одеялом! И будущего желтого, и его брата — розового!
— Да где же взять такое одеяло? — сказала Зия.
— Может быть, каждому из нас принести свое? — предложила Ульмас.
А Замира надулась, думая, что дедушка шутит с ними, как с маленькими.
— Нет, ваших одеял не хватит, — засмеялся старый Азиз. — Тут спасет нас только одно одеяло, которое может расстелить сам северный ветер своим холодным дыханием. Теплое-теплое… легкое-легкое…
— Какое же? Какое?
— А вот догадайтесь… Сделанное из дыма! Да, да, из дыма! Раскладывайте-ка костры да зажигайте их так, чтобы дым покрыл все поле!
Юннаты поняли. Быстро рассеялись по полю — раскладывать между бороздами костры. Вот зажегся один, другой, третий огонек. Весело затрещал сухой камыш, вспыхнув ярким пламенем, но пламя заглушил сырой навоз, и от него пошел густой, плотный дым, стелющийся по земле. Множество дымков скоро слилось в один. Когда с севера повеяло холодом и ударил заморозок, он не коснулся всходов хлопчатника. Они были надежно прикрыты теплым, густым дымом костров.
Девочки бегали по полю босиком, подкладывая в костры навоз, и не замечали холода: ногам было тепло под дымным одеялом. А дед Азиз, утирая пот и оглядываясь на покрывшиеся инеем крыши, усмехался:
— Что, перехитрили мы тебя, дед-мороз? Ступай себе мимо! Уходи до солнца!
Но мороз упрямо не уходил до тех пор, пока не встало солнце. Горячие лучи быстро растопили иней на крышах домов, на полях и дорогах. Там, где не удалось защитить посевы, растения свернулись, почернели, и хлопок на многих полях пришлось в тот год пересевать заново. Школьный участок был спасен.
Ребята хотели угостить старого хлопкороба, но никто не захватил с собой ни кусочка еды, бросившись по тревоге в школу. И на этот раз старик ушел домой без почетного дастархана…
Однажды осенью он пришел и смотрел через забор, как девочки длинными пальцами ловко собирают розовые и желтые пушистые комочки необыкновенного цветного хлопка. Они нарядились, как на праздник: в пестрых тюбетейках, в ярких платьицах, сами были словно живые цветы. И все так были заняты делом, что не заметили старика. Он был в халате, сером, как доски забора, а его белая борода была похожа на один из клочков хлопка, которым щедро украсили изгородь проезжавшие мимо арбы. Азиз с улыбкой любовался на ловкость своих внучат. Старик был так счастлив, что они полюбили дело, которому он отдал всю жизнь, что ни о какой другой благодарности и не думал. Однако доброе дело его не осталось безвестным. Юннаты написали о нем в газету. Напечатанное в газете передали по радио.
Старый Азиз, не пропускавший ни одной передачи, очень удивился, услышав рассказ про самого себя. И обрадовался.
— Внучки! — позвал он девочек, рисовавших картинки для стенгазеты, и сказал, лукаво щурясь: — Не знаком ли вам этот старичок, про которого рассказывают сказку, как он перехитрил деда-мороза?
