Дэвид Алмонд - Меня зовут Мина
Я заполняла пропуски в дурацкой раздатке. Черепушка сидела за столом и мечтала стать ростком или цветком. Тут-то я и выдрала лист из тетрадки и сочинила стихотворение про школу.
На самом деле мне уже недолго там мучиться оставалось. Но я же не знала, что вскоре окажусь дома и учить меня будет мама. Только пережить тестирование — и всё. О бог мой… Ну и денёк! Но я ещё о нём напишу. И тогда останется написать только про ещё один день — про Учебный центр для трудных детей на Коринфском проспекте. Та ещё история.
Школу я ненавижу, но иногда думаю, что было бы прикольно работать там учителем. А лучше — директором. Я бы так всё устроила, чтобы уроки получились интересными. Только я их переименую. Уроков не будет. Будут мои «диковинные задания». Ей-богу, они занимательнее и продуктивнее, чем раздатки всяких миссис Черпенс…
Вот вам ещё задания. Потом будут ещё и ещё. С ними жить интересней.
На солнце, разумеется, смотреть не надо. (Техника безопасности! Можно испортить зрение.)
На луну, разумеется, смотреть не надо. (Техника безопасности! Можно попасть в сумасшедший дом.)
Персефона, безумцы и абсолютное ничто
Снова ночь. Странное время — весна. Вроде бы год уже взбирается вверх, к лету, но иногда кажется, что он катится обратно вниз, к зиме. Небо весь день было стального цвета. С утра подморозило, и иней остался до самого вечера — под деревьями и под стеной сада, там, куда никогда не попадает солнце.
После завтрака я вышла и залезла на дерево, но кора была ледяная, ветер продувал насквозь, и я быстро окоченела, хоть и надела два свитера. А вот чёрным дроздам, похоже, всё было нипочём. Порхают себе с ветки на ветку, поют и тррргикают на все лады… Но что же происходит с погодой? Неужели весна в этом году вообще не придёт? Вдруг с временами года случилось что-то ужасное, непоправимое?
Я спрыгнула на землю. Вокруг — ни души. Я опустилась на колени и ударила по земле кулаком.
— Эй, Персефона, возвращайся! — крикнула я. — Держись! Не думай сдаваться! Слышишь, Персефона?
Персефона, та самая, с которой я надеялась познакомиться в подземном царстве, проводит там зиму, потому что она замужем за Аидом, правителем царства мёртвых. А на исходе зимы Персефона возвращается обратно — к солнцу и свету. Пока она не вернулась, весна не начнётся. В Древней Греции устраивали целые представления с песнями и плясками, чтобы зазвать её обратно. Людям всегда нужна весна.
— Ну же! Персефона! — повторила я громче и снова изо всех сил заколотила по земле. Наверно, она уже пробирается подземными ходами-переходами… — Иди к нам скорей! И смотри не заблудись!
Я подняла глаза и увидела старушку. Она стояла и смотрела, как я пытаюсь достучаться до Персефоны. Лицо смутно знакомое, — кажется, она живёт тут неподалёку. Клетчатое зелёное пальто, шерстяной шарф, жёлтая шапка, хозяйственная сумка на колёсиках. Седая. С очень добрыми глазами.
— Всё хорошо, дитя моё? — спросила она.
— Да, спасибо.
— Земля холодная. Простудишься-заболеешь-умрёшь, — пробормотала она.
— Ну что вы! Всё в порядке. Я просто зову Персефону.
Он а хихикнула и провозгласила:
— Богиня весны!
— Вы её знаете!
— Конечно. Её все знают. — Старушка сложила ладони рупором. Седенькая, старенькая, руки трясутся… — Иди к нам, Персефона! — позвала она шёпотом. — Возвращайся в этот мир! Мы тут замёрзли вконец! — Она снова хихикнула. И с опаской огляделась. — Люди подумают, что мы спятили. — Она посмотрела на меня. — Я ты как думаешь? Спятили?
— Да, — ответила я.
— Вот и славно. Безумцы спасут мир!
— Как тебя зовут? — спросила она.
— Мина.
— Очень приятно, Мина. А я — Грейс.
— Здравствуйте, Грейс.
Она улыбнулась и, протянув морщинистые, сухие, холодные руки над низкой оградкой, сжала мои ладони.
И подмигнула.
— Твоё дерево, да? Я тебя там, наверху, часто вижу. Уютное местечко.
— Ага.
— В детстве я тоже любила ладить по деревьям. Помню, мечтала проводить там весь день, не спускаясь. Перелезать с ветки на ветку, раскачиваться, перепрыгивать на соседнее дерево…
— И как, сбылась ваша мечта?
— Нет, Мина, деревьев не хватило. Но в саду у себя я устроила отличную трассу: от угла сарая на яблоню, оттуда вниз по приставной лестнице — а она всё время шаталась! — и обратно к сараю. — Старушка с трудом приподняла ногу и не то хихикнула, не то застонала. — Теперь-то проклятые лестницы вообще не по мне.
Вдоль улицы пронёсся порыв ледяного ветра. Старушка поёжилась.
— А иногда ты сидишь там наверху такая печальная, — произнесла она.
— Разве?
— Да, я чувствую… Но печаль — это неплохо. Печаль — это часть жизни. — Она подмигнула и вдруг прошипела: — Перс-с-сеф-ф-фона! Воз-з-з-вращ-щ-щайс-с-ся!
Она принялась повторять это на все лады, точно песенку пела. И я стала подпевать:
Возвращайся, Персефона!
Возвращайся, Персефона!
Старушка неожиданно вильнула бедрами, словно в танце, и я тоже начала танцевать, но тут она тихонько застонала, стиснула зубы и закрыла глаза. Потом кривовато улыбнулась.
— Кости болят, — сказала она. — Но это ничего. Мне их скоро починят…
Внезапно она охнула:
— Бог ты мой!
— Что такое?
— Я вдруг вспомнила. Ты же мне вчера ночью приснилась!
— Я? Правда?
Она засмеялась:
— Да. Ты сидела на своём дереве. И сказала: «Лезь сюда, Грейс!» Я забралась и села рядом на ветку. У тебя были крошечные пёрышки, как у птенца. У крошечной птички! Господи-боже-мой! И у меня тоже!
Она снова засмеялась.
— Это всё. Больше ничего не помню.
Я улыбнулась в ответ. Надо же — Грейс видела меня во сне! До чего приятно!
— Вот ведь странно! — сказала она. — Я вовсе позабыла про этот сон. А сейчас он вдруг нахлынул, всё помню до мельчайших деталей… Почему? Ладно, вспомнила — и хорошо. Сны, они такие.
Она опять сжала мне руки. Вдохнула поглубже, поморщилась.
— Она вернётся, Мина. Она всегда возвращается.
Грейс замоталась шарфом поплотнее.
— Ну, мне пора… До свидания, Мина, — сказала она и, подмигнув, добавила: — Вдруг ты мне ещё разок приснишься, а?
— Хорошо бы… До свидания, Грейс.
Но она всё медлила, не уходила.
— Помни: Персефона стремится к нам, сюда. Она очень хочет быть с нами. Так что зову её, не отчаивайся.
— Да-да, обязательно!
Она ушла. Интересно, как я попала в её сон? Странно, в общем-то. Но может, мы все — обрывки чужих снов? И вся жизнь — просто сон?
Я задумалась, надолго задумалась, а потом снова посмотрела на землю. И спрыгнула.
— Перс-с-сеф-ф-фона! — шипела я. — Воз-вращ-щ-щайс-с-ся, слыш-ш-шиш-ш-шь?
Я потом что-то грохнуло, треснуло… Я подняла глаза и увидела человека с огромным молотком. Он влез на каменную ограду у дома мистера Майерса и вбивал в землю столб.
Бум, стучал он. Бах!
«Превосходно, — подумала я. — На такие тяжёлые удары Персефона наверняка обратит внимание. Бейте ещё, мистер. Колотите сильнее».
Он, должно быть, услышал мои мысли. И снова бабахнул.
Тут он взялся за вбитый столб двумя руками и попробовал выдрать из земли. Столб не шелохнулся.
Мужчина довольно кивнул и прибил к столбу табличку:
Спрыгнув с ограды, он притоптал рыхлые комья вокруг столба, удовлетворённо потёр руки и ушёл.
Я ещё раз ударила кулаком по земле, а потом встала и для верности стукнула каблуком.
— Ну же, Персефона! Не подведи!
Она ведь уже в пути — пробирается среди доисторических окаменелостей и руин древних городов. Я взглянула в серо-стальное небо. Ни единой щели в толще облаков, ни единого солнечного лучика.
— Помни, пожалуйста! — сказала я Персефоне. — Ты нужна миру!
Сказала и ушла в дом.
Мама корпела над статьёй для журнала. Такая у неё работа — она пишет статьи в газеты и журналы. Иногда она и обо мне пишет, и про домашнее обучение тоже. Она говорит, что в школе много хорошего (с этим я, разумеется, не согласна!), но всё-таки некоторые школы, совсем как некоторые люди, не понимают простейших вещей о детях.
Слойки с инжиром, моча, слюна, пот и все слова радости
Я послонялась без дела. Потом выпила шоколадного молока со слойками.
Я знаю, что некоторым не нравятся слойки с инжиром — Софи Смит, например. Она из моей бывшей школы, мы даже за одной партой сидели. Она мелкая, ростом не вышла, совсем как я. Волосы у неё вьющиеся, светлые, глаза — голубые, а ещё она хромает. Как-то на перемене я решила угостить её слойкой с инжиром.
