Дэвид Алмонд - Меня зовут Мина
Я дописала и выглянула на улицу. Там снова появился синий автомобиль. Из него вышли беременная женщина, мужчина и с ними мальчик. Женщина смотрела на дом мистера Майерса, сморщив нос, но мужчина подвёл её к окну у входной двери, и они стали вглядываться внутрь сквозь стекло. Мальчик стоял хмурый, руки в карманы, уставившись в землю. Потом так же хмуро оглядел улицу. Его отец засмеялся. Подозвал мальчика, но он не подошёл. Тут подъехала другая машина и оттуда вылез человек в костюме, с пластиковой папкой. Со взрослыми он поздоровался за руку. А мальчик руку не протянул, отвернулся. Человек в костюме засмеялся и что-то сказал. Наверно, «ох уж эти дети». Или про переходный возраст. Потом, потирая руки, поднялся на крыльцо, достал из кармана ключи и открыл парадную дверь. Все вошли.
Я уселась за стол. Стала что-то рисовать-писать. Каракули. Ерунду. То и дело бросала взгляд за окно. Заметила, как вдоль низенькой ограды, отделявшей сад мистера Майерса от улицы, крадётся Шепоток.
Семейка покупателей проторчала в доме долго, целую вечность. Я представляла, как они переходят из комнаты в комнату — сквозь воздух, полный молекул, оставшихся от Эрни Майерса. Разглядывают осыпающийся потолок, унитаз посреди столовой, развалившийся гараж за домом.
— Не отчаивайся, — сказала я себе. — Уже пора, чтобы в наших краях кто-нибудь родился!
Наконец, они вышли.
Мужчины обменялись рукопожатием. И тот, что в костюме, уехал. Отец, семейства засмеялся, раскинул руки, будто хотел обхватить весь дом, да и мир заодно. Женщина принялась отряхиваться от пыли и грязи. Муж что-то прошептал ей на ухо. И погладил её живот. Оба они обняли этот живот, с двух сторон. Женщина засмеялась. Мальчик не поднимал глаз. Стоял и пинал землю ногой. Всё сильнее, сильнее… Насупленный такой. Может, он даже выругался про себя. И снова пнул ногой землю. И опять.
Они уехали. Сгустились сумерки. И птицы под вечер расшумелись-распелись.
Я пошла на кухню.
— В дом мистера Майерса приезжали покупатели, — сказала я маме.
— Это хорошо, — ответила она. — Занудные или интересные?
Я пожала плечами.
— Не знаю. Они прямо в дом вошли. С агентом по недвижимости.
— Значит, намерения у них серьёзные.
— У женщины не особо. Да и у мальчика…
— У мальчика?
— Да, мама. С ними был мальчик.
— Отличные покупатели!
— Да откуда ты знаешь? Кстати, у этой женщины скоро родится малыш.
— Я же говорю — отличные покупатели! Главное, чтобы купили!
Мама улыбнулась и взъерошила мне волосы.
— Ну, рассказывай, какие ещё новости. Что делала?
— Разговаривала с одной старушкой… у неё кости больные. Мы с ней танцевали для Персефоны, а я ей приснилась. Потом думала про мочу, пот и слюну, читала «Там, где живут чудовища» и писала тысячу слов, от которых радостно.
Мама снова засмеялась:
— По-моему, день прошёл не зря.
Дедушка, несбывшаяся обезьянка и совы
Ночь. Ни одной звезды. За окном повис туман. Мерцают заиндевевшие ветки. ЭЙ, СЕЙЧАС УЖЕ ДОЛЖНА БЫТЬ ВЕСНА! — хочу завопить я. — УХОДИ, МОРОЗ! НАДОЕЛ.
Поблизости ухает сова — где-то рядом с домом мистера Майерса. Вот, снова ухнула. А вот другая подала голос ей в ответ.
Совы. Они — моя родня. У меня с ними общий дом.
— Доброй ночи, совы, — шепчу я. — Завтра я запишу вашу историю.
У-ху. У-хууу. У-хуууууу.
Отец Мининой мамы был моряком. Смолоду ходил по морям. Он всюду побывал, во множестве экзотических мест с совершенно экзотическими названиями: Сантьяго, Сан-Франциско, Каир, Касабланка, Ява, Буэнос-Айрес, Фиджи, Гондурас, Токио, Рейкьявик, Манила, Сингапур, Бангкок. Абу-Даби, Ханой… список можно продолжать до бесконечности — ну, пока не иссякнет запас экзотических мест на планете.
Мина помнит, как, когда она была маленькая, из всех этих мест приходили открытки. Дедушка постоянно путешествовал, и Мина видела его живьём всего пару раз: такой забавный человек, непоседливый, заводной. Он громко смеялся, а кожа у него была смуглая, прямо коричневая, как каштан или лесной орех. Мина и рассказы его помнила — о львах, и тиграх, и крокодилах, с которыми ему довелось драться в джунглях на краю земли. И с китами он плавал, и из водоворотов чудом спасался, и сокровища находил на затонувших галеонах. Он обещал, что когда-нибудь привезёт ей сундук с драгоценностями. И обезьянку обещал подарить. Даже тогда, уж на что маленькая, Мина понимала, что дед всё это сочиняет. Она знала, например, что львы не живут в джунглях. Но всё-таки надеялась — тихонько, но надеялась — получить обезьянку!
Дедушка всегда повторял, что однажды уйдёт на покой и поселится в доме на Вороньей улице, но Минина мама знала, что — нет, не поселится. Если человек всю жизнь плавал, на сушу ему не вернуться. Под конец жизни он возил туристов по Индийскому океану на парусниках. В последней открытке он написал, что вернётся очень скоро. Что уже подыскивает обезьянку. И живёт в раю.
Его похоронили в море — вечером, в сумерках, опустили в Индийский океан.
В завещании он оставил всё, что имел, Мининой маме, но оговорил, что дом на Вороньей улице должен достаться Мине, когда ей исполнится двадцать один год. Он написал так: «Эта маленькая девочка была со мной, в моём сердце каждую минуту, пока я бороздил океан». Мине это понравилось. Значит, пока она росла на Соколиной улице, она ещё и путешествовала по самым экзотическим местам!
Внутри пакета с завещанием был отдельный свёрнутый листок, адресованный лично ей. Там говорилось:
P. S. Помни: это — всего лишь дом. Не застревай в четырёх стенах. Будь свободна. Путешествуй по белу свету.
P. P. S. Прости, что не вышло с обезьянкой!
P. P. P. S. Жаль, что мы так мало виделись.
P. P. P. P. S. Живи своей жизнью.
P. P. P. P. P. S. Мир — это рай.
P. P. P. P. P. P. S. Прости, что я умер (раз ты это читаешь, значит я умер!).
Р. Р. Р. Р. Р. P. P. S. Пока. С любовью, дед.
До его смерти Мина в доме на Вороньей улице практически не бывала. Он стоял пустой — большой трёхэтажный дом рядом с парком. Мама там родилась, но совсем не помнит, как там жилось, потому что, когда ей было три года, дедушка, то есть её папа, начал ходить по морям, а она со своей мамой переехала в другой, небольшой домик. И росла там.
Но большой дом не продавали. Мама рассказывала, что он стоял там как напоминание, что отец вернётся и они станут жить-поживать втроём. Хотя и она, и её мама в глубине души понимали, что этого никогда не случится.
— Бабушка продолжала его любить? — однажды спросила Мина.
Мама пожала плечами и вздохнула.
— Говорила, что да. Но трудно всю жизнь любить человека, который вечно где-то далеко… за семью морями… — Она улыбнулась. — Бабушка, между прочим, тоже была с характером. — Мама подмигнула. — И очень нравилась мужчинам.
Вначале, несколько лет, пока Мина подрастала, дом сдавали в аренду студентам. Мина их видела и помнит, как они входили-выходили, затаскивали на крыльцо велосипеды, ели бутерброды в саду, бросали летающие тарелки, играли на гитарах. И она ещё тогда задавалась вопросом: понравится ли ей такая жизнь — в большом доме, с кучей друзей, с играми и музыкой. Хотя ей было трудно представить себя среди кучи друзей. Но может быть, она всё же найдет друзей, которые будут похожи на неё, и все они худо-бедно друг дружку вытерпят?
Потом студенты съехали. Дом обветшал. Чинить надо было всё, сверху донизу, особенно подгнившие оконные рамы и проводку, которую то и дело замыкало. Минина мама написала дедушке. Он сказал, что скоро всё уладит. Они знали, что не уладит. Никогда. Поэтому Минина мама заперла дом, забила окна досками и повесила на дверь табличку со словами:
И о доме почти забыли, надолго.
Однажды, вскоре после того, как адвокат прочитал им завещание, мама достала из ящика ключ от большого дома. И карманный фонарик. Они с Миной надели старую одежду и пошли на Воронью улицу, к тёмно-зелёным воротам, за которыми стоял дедушкин дом. Мама отперла замок на воротах, потом замок на двери с табличкой ОПАСНО и с поклоном распахнула дверь:
— Принимай наследство, хозяйка Мина МакКи. — На пороге этого дома мамин голос звучал гулко, как у привидения.
Мина последовала за ней в темноту.
Огромные комнаты… голый пол… голые стены. Мама направляла фонарик туда-сюда, высвечивая облупившуюся лепнину на потолках, отклеившиеся, обвисшие обои, голые лампочки на проводочках. Всюду густела паутина. По полу всё время кто-то удирал, прямо из-под ног. Сквозь щели в забитых досками окнах сочился свет. Пыль (кожа людей!) танцевала в луче фонарика. Они поднялись по широкой лестнице. Каждый шаг отзывался многократным эхом по всему дому.
— Что же ты будешь делать с таким огромным пространством? — спросила мама.
