Валентина Осеева - Васёк Трубачёв и его товарищи
Петя, зажмурившись, последовал его примеру.
Оба молча жевали, украдкой наблюдая друг за другом.
— Все охотники едят мороженую рыбу, а собаки на севере преимущественно питаются этим, — со вздохом сказал Петя.
В котелке забулькала вода. Мазин вытащил ворону, потыкал её ножом и снова бросил в котёл:
— Жестковата.
Петя повеселел.
— Конечно, пусть упревает, — с живостью сказал он, похлопывая себя по животу. — И вообще я здорово сыт. Возьми мою половину, если хочешь, — добавил он, подвигая Мазину оставшийся ломтик рыбы.
Мазин сделал вид, что не слышит, сложил нарезанные куски и вышел из землянки.
Через минуту, сидя на мешке с сеном и лениво постреливая из рогаток в стенку, они вспомнили и трёх товарищей, так неожиданно появившихся на пруду.
— И чего их занесло сюда? — забеспокоился Мазин. — Ещё повадятся ходить.
— Не повадятся, — усмехнулся Русаков. — Я их здорово напугал.
— Трубачёва не запугаешь — этот к чёрту на рога полезет. Смелый парень! Вот такого бы товарища нам с тобой! — сказал Мазин.
— Да… хорошо. Только он отличник, а мы… — Петя легонько свистнул и засмеялся.
— А ты принёс учебники? — живо спросил Мазин.
— Забыл.
— Смотри, Петька, не пройдёт нам это даром.
Он опустил рогатку и задумался.
— А чего же мы плохого делаем? — искренне удивился Петя. — Мы ничего плохого не делаем.
Мазин прищурился и уничтожающе посмотрел на него.
— Если человек делает плохо и знает, что это плохо, то это ещё ничего, — медленно сказал он, — а если он делает плохо и думает, что это хорошо, то это уж дело дрянь!
— Я не думаю, — быстро сказал Петя, — насчёт учёбы и вообще…
— То-то, — сказал Мазин. — Себя обманывать нечего.
Он достал азбуку следопыта, прикрыл рукой подпись под рисунком и строго спросил:
— Чей след?
— Утки, — поспешно ответил Петя.
— Сам ты утка! — рассердился Мазин. — Кому я говорил — выучи наизусть!
Глава 9
ТЁТЯ ДУНЯ
Васёк был дома один. Он принарядился, начистил ботинки и, не зная, что с собой делать, ходил по комнате.
Каникулы ему уже надоели. Скорей бы в школу!
«Интересно, какой-то новый учитель?» — думал он, поджидая отца.
В дверь кто-то тихонько постучал.
— Мне к Трубачёву Павлу Васильевичу, — сказала женщина, осторожно прикрывая дверь и с трудом втаскивая за собой корзинку.
— Папы нет. — Васёк внимательно разглядывал гостью.
Она была в синем пальто, туго застёгнутом на все пуговицы. Из-под чёрного полушалка глядели на Васька рыже-голубые, чем-то знакомые глаза. Мальчика охватила тревога.
— Папы нет! — повторил он.
— Папы нет, а тётка — вот она! — вдруг сказала женщина, любезно поджимая губы. — А ты небось Васёк? Тащи-ка корзинку. Запарилась я с ней!
Она вошла в кухню, села на табурет, расстегнула пуговицы своего пальто и, обмахиваясь концами полушалка, огляделась вокруг.
— Ничего живёте. Кухня просторная. — Она заглянула в комнату. — В чистоте содержите. А это чья же дверь-то? — потрогав замок Таниной двери, спросила она.
Васёк втащил корзинку и, не зная, что отвечать, во все глаза смотрел на тётку.
«Смешная какая-то», — думал он.
А тётка между тем уже расхаживала по комнате, оглядывая обстановку. Васёк с удивлением увидел теперь, что глаза у неё точь-в-точь как у отца, с такими же короткими рыжими ресницами, что нос и всё лицо тётки тоже напоминают отца, только рот и выражение лица какое-то другое. Тётка как бы угадала его мысли.
— Ишь, — сказала она, с видимым удовольствием бросив взгляд на мальчика, — рыжий. В нашу породу пошёл!
Васёк нахмурился и отошёл к окну. «Какой я рыжий!» — думал он, приглаживая свой чуб.
Между тем тётка уже обошла все углы и орудовала в кухне.
— Ваше мыло-то? Подай полотенчико! Это что ж кастрюли-то у вас как завожены? Аль плита дымит? А соседка-то молодая или старая? Как её звать-то?
— Таня.
— Таня… — Тётка опять поджала губы и многозначительно покачала головой. — Неаккуратная девка, по всему видать.
— Да ты, тётя, ещё не видела её, а уже ругаешь, — не стерпел Васёк.
— Её не видала, а приборку её вижу: в печке зола, в углу сор. Слава богу, можно о человеке судить, — решительно отрезала тётка.
— Всё равно, она хорошая, добрая. Её все любят! — сердито сказал Васёк.
У него росло недовольство против тётки и её бесцеремонного хозяйничанья в их квартире.
К обеду пришёл отец. Васёк открыл ему дверь и тихонько шепнул:
— Тётка приехала!
— А, приехала! — обрадовался отец, отодвинул Васька, вытер платком усы и крикнул: — Дуняша!
Тётка всплеснула руками, заторопилась:
— Паша… голубчик…
— Ну-ну… вот и свиделись… вот и свиделись! — повторял Павел Васильевич, любовно оглядывая её и прижимая к груди. — А что бы раньше приехать-то? Ведь не за горами живёшь… а, Дунюшка?
Тётка оторвала от его груди заплаканное лицо.
Васёк снова заметил сходство между ней и отцом. У обоих были растроганные, умилённые лица, радостные и чем-то смущённые.
— Постарели, постарели мы с тобой, сестреночка, — говорил Павел Васильевич.
— Да ведь всех схоронили… Одни на свете мы с тобой, Пашенька, — вздыхала тётка.
— Как это — одни? Полон свет хороших людей… А вот сын у меня растёт, племяш твой! — весело сказал Павел Васильевич. — Вот он! Небось познакомились уже?
— Познакомились, — ласково сказала тётка.
Ваську вдруг стало жалко, что он неприветливо встретил тётку. Её встреча с отцом растрогала его. Он сбоку подошёл к обоим и с чувством сказал:
— Здравствуйте, тётя!
Тётка поцеловала его в щёку:
— Да что ж я! У меня тут для вас кой-чего…
Она внесла в комнату корзинку и стала развязывать её.
— Не хлопочи, не хлопочи… Хлопотунья! — кричал из кухни отец, разжигая примус. — У нас всё есть! Сейчас чай будем пить.
Васёк с любопытством смотрел, как тётка вынимала какие-то банки, завёрнутые в полотенце, положила на стол румяный пирог, охая и приговаривая:
— Ай-яй-яй! Измялось всё! Хорошо хоть варенье довезла. А уж толкали меня, тискали… Людей, людей едет — пропасть! А в Москву — ещё больше… Пашенька! — крикнула она, развёртывая сколотую булавками бумагу. — Вот тебе подарочек. А это Ваську.
— Ба, ба! — удивился Павел Васильевич, разглядывая расшитый ворот рубашки. — Ну искусница! Ну, спасибо, Дуняша!
Васёк тоже с удовольствием примерял пушистые синие варежки и такие же носки.
— Как раз! Мне как раз, папа… Спасибо, тётя! — догадался он после того, как отец ещё раз обнял тётку.
— А мы-то с тобой опростоволосились! — смущённо сказал Павел Васильевич, глядя на Васька. — Не приготовили тётке подарочка.
— Что ты, что ты, какой подарочек! Ты меня и так не обижал, Паша.
Чай пили втроём. Васёк слушал, как без конца рассказывает тётка о каких-то соседях, как переспрашивает её отец, живо интересуясь всеми новостями.
— А этого-то… как его, с которым мы на огороде-то попались? — подмигивал отец.
— А, — оживлённо подхватывала тётка, — Бирюковы, что ли? Живут, живут! Коля-то на инженера вышел, Маруська за лётчиком в Москве. А этот, конопатенький-то, на доктора учится.
— Скажи пожалуйста! — удивился отец и скромно сказал: — А я вот мастер… стахановец!
— Слышала я, как же! — с гордостью сказала тётка. — А ведь сиротами мы росли. Вот уж истинно спасибо Советской власти! Всегда скажу, хотя сама как-то на отшибе живу. Связалась со своим домишком, с курами да с козами, и никакой пользы от меня нету… А и бросить не бросишь и уйти не уйдёшь…
— А как же теперь-то? На кого хозяйство оставила?
— Да кой-что попродала. А кой-что у соседей оставила. Соседи — люди хорошие, поберегут, — прихлёбывая с блюдечка чай, говорила тётка.
— М-да… Это тоже не жизнь. На старости к своим прибиваться надо. Ты уж так обдумай: может, приживёшься и с нами останешься?
— Как ты, Паша… А я вся тут… Роднёй вас у меня никого нет.
Васёк вылез из-за стола и пошёл к Тане.
— У нас новость, — сказал он, — тётя Дуня приехала!
— Я уж слышу. Вот и хорошо, а то Павлу Васильевичу не управиться одному.
— А ты что же не идёшь к нам? Пойдём?
— Ну, что ты! Небось они о своих делах говорят. Зачем мешать!
— Таня, — крикнул Павел Васильевич, — иди познакомься, соседи ведь!
Таня, оправляя на ходу толстую косу, смущаясь, вошла в комнату.
— Не бойся, не бойся, — подталкивал её Васёк.
Тётка быстро оглядела девушку с головы до ног. На лице её появилось натянутое, неприятное выражение.
— Евдокия Васильевна, — сказала она, протягивая Тане руку. — Садитесь, гостьей будете.
— Да она не гостья, она наша, — громко сказал Васёк. — Она живёт здесь!
