Леонид Жариков - Судьба Илюши Барабанова
Наконец занавес дрогнул. Двое мальчишек, ухватившись за края полотнища, разбежались в разные стороны. Сцена открылась, и в зале стало тихо.
Собрание вел Митя Азаров. В президиум выбрали троих рабочих из котельного и трубосварочного цехов, тетю Дашу из губкомиссии по детской беспризорности. Скромно примостился на табуретке «партпапаша» дядя Коля Азаров.
За кулисами выстроились ребятишки, посмотреть на которых и собралось так много народу. Еще бы! У комсомола появилась смена, и она будет давать клятву на верность.
Но вот грянул марш, исполненный на двух балалайках и мандолине. Валя Азарова, звеньевая отряда, зардевшись от волнения, первой шагнула на сцену. За ней, как стая гусят, двинулась цепочка пионеров.
По залу прокатились аплодисменты.
— На месте стой, ать-два!
Ребята остановились, одна Варька не поняла и продолжала размахивать руками и высоко вскидывать коленки. В зале послышался смех и дружные ободряющие хлопки. И трудно было понять, что вызвало такую радость — серьезность ребячьих лиц, одетых кто во что горазд, или тронула рабочих торжественность момента: на сцену вышли их дети, маленькие коммунисты, те, кому придется передавать дела революции и знамена, святые могилы погибших и винтовки, чтобы защищать Республику труда.
— На месте шагом марш! — продолжала командовать Валя, чувствуя, что говорит не то, и еще больше теряясь. Надо было повернуть ребят лицом к притихшему залу, а она забыла, какой командой. Все же она нашлась и громко проговорила: — Всем стать в шеренгу и повернуться ко мне!
Приближался самый важный момент. Сейчас ребята будут давать Торжественное обещание.
По знаку вожатой звена первым вышел из строя Илюша, сделал несколько шагов навстречу зрителям, остановился на самом краю и замер, вытянув руки по швам.
Сердце ошалело билось в груди. За спиной что-то громко подсказывала Валя, но он ничего не слышал, кроме гула крови в ушах. Овладев собой, он вскинул руку в пионерском салюте, и в полной тишине раздался его звонкий голос:
— Я, сын рабочего класса, перед лицом трудящихся всего мира даю Торжественное обещание…
Шли минуты волнующие. Мальчик стоял перед устремленными на него сотнями суровых, ободряющих взглядов, перед своей совестью, перед своим будущим и давал обещание быть верным отцу-коммунисту, клялся перед памятью погибшей комсомолки Тины, перед самим Лениным!
— …Буду твердо стоять за дело рабочего класса в его борьбе за освобождение угнетенных всего мира!
Подошла Валя с новенькой красной косынкой в руках. Розовый отсвет упал на ее лицо, а может быть, оно горело от волнения. Валя повязала вокруг его шеи красный галстук. Сама же отступила на шаг, подняла руку в салюте и, обращаясь к Илюше, воскликнула:
— К борьбе за дело рабочего класса будь готов!
— Всегда готов! — ответил он, и голос пионера потонул в буре аплодисментов, в громе духового оркестра, который в этот момент грянул туш.
Когда в зале успокоились, дядя Коля Азаров поднялся со своего места и подошел к Илюше. Как взрослому, он подал ему руку и, держа ее в своей теплой и твердой рабочей руке, сказал:
— Когда на фронте невозможно сломить врага, выносят вперед красное знамя, и воины идут с ним в бой и побеждают. Пионерская косынка, Илья, — это твое личное знамя, с которым ты каждый день будешь идти в бой! Поздравляю, коммунар!
Оркестр заиграл «Интернационал», и все поднялись и запели:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов…
Потом принимали Мустая, Степу, Варьку. Было много веселого и смешного. Выступала с концертом «Синяя блуза». И никто за весь вечер не заметил, что в нардом проникли два скаута и, прячась за спинами людей, молча наблюдали за всем происходящим. Это Золотарев и Фоня.
Собрание кончилось поздно. На улице Степа распрощался с Илюшей — он решил ночевать у матери, потому что она была не такая богомольная, как крестная, и позволила сыну записаться в «нехристи» — пионеры.
— Будь здоров, бродяга! — ласково сказал Степа, пожал товарищу руку и направился к центру города, где жила мать.
— Приходи завтра пораньше! — крикнул ему вдогонку Илюша.
— Хорошо!
— Не забудь радио захватить!
— Ладно! — отозвался Степа, махнув рукой.
Илюша пошел к себе на Солдатскую. Впрочем, теперь улицу переименовали, и она носила новое гордое название — Пролетарская!
Впечатления минувшего вечера переполняли Илюшу. Ему хотелось побыть одному, и он не пошел напрямик, а свернул на Сальную. Он любил эту широкую и малолюдную улицу: когда-то гонял по ней стадо, частенько играл с ребятами в тряпичный футбольный мяч.
Уже стемнело. Илюша шагал, наслаждаясь свежим ветерком, который играл на груди концами красной косынки, закидывал их на плечо, ласково щекотал лицо.
Вспоминались слова дяди Коли Азарова, который сказал сегодня в нардоме: «Красная косынка, Илья, — это твое личное знамя, с которым ты каждый день будешь идти в бой!» Ваня, Ваня, где ты? Посмотри на братишку — вон каким он стал коммунаром!
На перекрестке Сальной и Татаринской улиц, где начиналось городское кладбище, Илюша услышал позади себя разбойничий свист, обернулся, и в это мгновение его сбили с ног. Чьи-то руки накинули на голову мешок. Падая, Илюша ударился затылком о камень, и сквозь помутневшее сознание почувствовал, что его волокут по земле.
— Тащи его сюда! — точно сквозь сон доносились приглушенные голоса.
— Лучше через верх!
— Не разговаривать!
Его втянули в пролом кладбищенской стены, а оттуда понесли между могилами в глубь зарослей.
У покосившейся могильной ограды, за которой белел в полумраке мраморный ангел, скорбно сложивший руки на груди, Илюшу бросили наземь.
— Караулы расставили?
— Двое дежурят.
— Поднимите его.
Илюшу подняли под руки, сняли с головы мешок и приставили спиной к деревянному кресту. Но он не мог стоять, и тогда закинули его руки за перекладины креста, точно распяли.
Придя в себя, Илюша увидел перед собой чье-то лицо в черной маске. По голосу он узнал Гогу Каретникова. Илюша не мог сопротивляться или хотя бы крикнуть: ому перехватили горло, а Гога с силой вдавил в рот комок тряпок.
— Стой, не падай! — сквозь зубы процедил Гога, встряхнул Илюшу и сильно ударил в лицо — даже веревка лопнула, которой Илюшу наскоро прикрепили к гнилому кресту.
— Снимай косынку! — И Гога с силой рванул за концы красного галстука. Голова Илюши стукнулась о крест. — Снимай, иначе хуже будет!
Изо рта Илюши струйкой потекла кровь. Он с ненавистью глядел на окруживших его врагов. Спасая косынку, он крепко прижал ее подбородком к груди.
— Слыхал, что тебе сказали? Снимай красную тряпку! — Гога оторвал кусок галстука, швырнул его на землю и придавил каблуком.
Гога потянулся к горлу Илюши, чтобы сорвать остаток галстука, но тот сжался в комок, подставив врагам голову.
— Давайте его повесим? — предложил Шурик Золотарев таинственным шепотом. — Вон и дерево подходящее.
— Ну его к свиньям!
— Тогда задушим — никто не услышит…
Кровь заливала Илюшину рубашку. Но чем больше его били, тем сильнее он ожесточался.
— Снимай ошейник, красная шкура!
Илюша упрямо мотал головой: «Не сниму!»
Шурик снова сдавил Илюше горло да еще уперся в спину коленом. Гога воспользовался этим, ухватился за остаток красной косынки и оборвал ее.
— Смотри, сволочь! Любуйся, как горит твое знамя! — Гога достал из кармана зажигалку, добыл огонь и поднес к галстуку.
Подбежал Фоня с колом, который выдернул из соседней ограды.
— А ну, отойдите! — И он ударил Илюшу по плечу, потом по голове.
Кровь залила пленнику лицо и грудь. Илюша опрокинулся на крест, тело его сползло, и он лежал на могильном холме, раскинув руки.
Скауты испугались, подумав, что убили Илюшу. Фоня выронил увесистый кол. Гога метнул на него быстрый взгляд:
— Всегда ты перестараешься, болван.
Все трое бросились наутек, перепрыгивая через могилы, падая и натыкаясь на кресты и памятники.
Тьма сгустилась над притихшим кладбищем. Лишь виден был белый ангел с большими, скорбно опущенными крыльями. Он печально склонился над гробницей и, припав на одно колено, молитвенно сложил на груди ладони. А невдалеке, распластавшись среди могил, лежал в беспамятстве Илюша — первый пионер, маленький коммунист, не сдавшийся врагам…
В тяжелом бреду чудилась Илюше тихая музыка. Потом ожил ангел на гробнице. И вот уже целая вереница ангелов, в длинных белых одеждах, пошла мимо Илюши. В руках они несли зажженные свечи и, прикрывая ладошками робкие огоньки, тихо пели:
…воскресе из мертвых,
Смертию смерть поправ…
Вдруг откуда-то появился буденновец Ленька Устинов. До чего же обрадовался ему Илюша! И как был красив Ленька в своих красных галифе и в серой кубанке! Илюша хотел показать ему «документ», но Ленька поднял к небу свою сказочную трубу, и она заиграла, запела призывно, скликая всадников. И двинулись мимо Илюши колонны верховых, а впереди — сердце Илюши зашлось от счастья, — впереди гарцевал на копе брат Ваня. Он бил в барабан, а буденновцы так громко пели, что листья{ на деревьях дрожали.
