Сусанна Георгиевская - Отрочество
Сын отдавался занятиям как одержимый и ненавидел все, что его отвлекало хотя бы ненадолго: обед, чай, звук телефонного звонка, мяуканье кошки. В последний месяц он даже по воскресеньям не стал читать своих любимых книг. Подходил к полке, снимал «Приключения доисторического мальчика», вздыхал и ставил книгу на прежнее место.
Потом. Не сейчас. Весной.
У Дани была хорошая зрительная память. Он знал это и, готовясь к уроку английского, стал записывать слова на вырванном из черновой тетради, согнутом пополам листке. На одной половине листка он писал русские слова, на другой половине — то же самое по-английски. Английское слово Даня переписывал по пятнадцати раз. Выводил его печатными буквами — раз, два, три, семь, десять, пятнадцать…
Не веря себе, не смея обрадоваться, он проверял себя снова и снова, отгибая исписанный листок. Нет, все в порядке. Запомнил точно. Теперь слово встанет огненными знаками даже в ночной темноте. Он помнит. Можно было уснуть спокойно.
Почерк у Дани был отчаянный. Буквы сильно напоминали мух, в беспорядке расползающихся по липкой бумаге. Слова заканчивались нетерпеливыми закорючками. Клякс в тетради было столько, что можно было предположить, будто над ней прошел чернильный дождь.
И вот, отправившись однажды в писчебумажный магазин и помявшись несколько у прилавка, Даня потребовал тетрадь в косую линейку.
— Для братишки! — сказал он небрежно, хотя никто не спрашивал, для кого он покупает тетрадь.
— У вас опять ввели чистописание? Очень правильно, — сказал отец.
Сын молчал.
Помолчал и старший Яковлев. И вдруг он повторил спокойно и серьезно:
— Ну что ж, очень правильно, сынок.
Странное дело: взобраться на эту скользкую гору оказалось легче, чем мальчик предполагал. Но зато, взобравшись на нее, было страшно как-нибудь ненароком опять соскользнуть вниз. Страшно потерять только что завоеванное доверие окружающих.
Даня видел, как менялось что-то в отношении к нему учителей и товарищей. Сперва они удивлялись.
— Вот видите, Яковлев, когда хотите — можете, — говорили учителя.
— Данька, да ты что, с ума сошел! Смотрите, как он переписал домашнее — красным и синим подчеркнул! — говорили ребята.
Потом все привыкли. Они привыкли очень быстро.
Только к одному не могли привыкнуть учителя: к его умоляющим глазам. Глаза как будто говорили: «Меня, меня спросите! Я знаю — и не могу молчать!»
Заметив этот взгляд, учителя сдавались.
— Подождите… нет-нет, подождите, пусть скажет Яковлев.
Он отвечал почти всегда хорошо, иногда блестяще, и только несколько торопливо, словно боялся, что его остановят и не дадут ему договорить.
Отец его не хвалил. Хвалить — это значило бы не верить. Раздувая ноздри, Яковлев-старший обмакивал кончик пера в сыновнюю чернильницу и молча подписывал его табель.
Росчерк был лих.
И вот однажды отец не выдержал. Он написал под тремя пятерками:
«Благодарю вас за успехи сына».
Рано.
На следующей неделе сын принес ему тройку по математике.
Яковлев-старший расписался под тройкой все так же молча. Росчерк был так же лих. Так же тщательно и спокойно обмакивал он сыновнее перышко в «непроливающуюся» чернильницу. Он расписывался довольно долго.
Когда сын взял табель из его рук, оказалось, что под тройкой стоит та же кудрявая строка:
«Благодарю вас за успехи сына».
Яковлев-младший зажмурился от срама.
Ему легко давались предметы гуманитарные: география, история, русский устный. Но душа попрежнему и очень упорно не могла принять условности алгебры — непонятного и таинственного «а», которое было некой математической общностью. На свете есть города, деревья, есть человек, собака, есть книга, кино, Нева, есть дружба, есть школа, есть небо и ветер. Есть все, что угодно… Но где же «a», «b» и «c»? Когда человек проходит ботанику — ясно, что речь идет о строении цветка и дерева. Зоологию — что речь идет о животном. Географию — о мире и о стране. Русский — родное слово, речь, книга, рассказ, разговор, письмо. Арифметика — счет. А где же «а» и «б»?
Он ненавидел алгебру за то, что она «неправда». Невзлюбив ее, он словно ушибся на этом месте и стал ее плохо усваивать. Нет, он не хотел сдаваться. Он упорно склонялся над тетрадью и учебником, но толку от этого было мало.
И вот однажды отец не выдержал.
— Ну что там у тебя, сынок? — спросил он. — Не клеится?
— Ведь ты же этого не понимаешь, папа…
Яковлев-старший улыбнулся.
— А ну-ка, поди сюда, — сказал он, чуть прищурившись. — Посмотрим все-таки, что там такое.
Он встал и почти насильно перенес алгебраический учебник на круглый стол. Задачи, отмеченные красной точкой, показались ему пустячными. Недаром же он был одним из лучших лекальщиков города.
— В чем же дело? — сказал он удивленно.
— Дело в том… дело в том, папа, что на свете нет никаких «a» и «b».
— Погоди, что ты, собственно, под этим подразумеваешь?
— Где «а»? — уныло повторил сын. — Нет, скажи мне, где бывают на свете «a», «b», «c» и все такое?.. Ага, молчишь? Нечем крыть? — заключил он торжествуя. — Одним словом, это вроде «а» и «б» сияли на трубе. Почему ты смеешься? Ну, покажи мне какое-нибудь «a» да не в учебнике, а в жизни!
— В жизни? — переспросил отец. — Сделай одолжение. Предположим, тебе задана задача…
— Ну, предположим, — неохотно сказал сын.
— Задача простая, — безмятежно продолжал отец: — «Мать купила на рынке двадцать яблок. Пятую часть покупки она отдала тебе, а ты разделил свои яблоки поровну с товарищем. По скольку досталось каждому из вас?» Вот тебе карандаш, изобрази это на бумаге.
Даня только слегка пожал плечами.
— Не хочешь? Ну, я сам…
Отец вырвал листок из блокнота и аккуратно написал: 20: 5: 2 = 2.
— Теперь вот тебе вторая задача: «На спортивную базу прислали сорок велосипедов. Пятую часть из них решили отдать двум пионерским лагерям…» — в равных частях, я разумею. «По скольку машин пришлось на каждый лагерь?»
На этот раз он уже не предложил Дане записать решение этой нехитрой задачки, а сразу написал сам: 40: 5: 2 = 4, и, отодвинув листок, сбоку поглядел на сына.
— Скажи мне, пожалуйста, ты видишь что-нибудь общее между этими двумя задачами?
— Ясное дело, — пробурчал Даня. — Задача одна.
— Одна, говоришь? — оживился отец. — Но ведь результат разный. Да и что общего между яблоками и велосипедами? Ровнешенько ничего!
— Действие арифметическое одно, — хмуро сказал Даня.
— Точно! — с удовольствием подтвердил отец. — А теперь вот тебе третья задача. Представь себе, что лет этак через пятнадцать ты приедешь, ну скажем, в Кара-Кумы. И вдруг тебе скажут: «Товарищ Яковлев, в будущем году мы собираемся засеять разными культурами некоторое количество гектаров, отвоеванных нами у пустыни, — может, шестьсот восемьдесят, а может, семьсот тридцать два, точно еще не знаем. Но, во всяком случае, известную часть этих гектаров — скажем, пятую — мы намерены отвести под хлопок и разделить эти участки между несколькими колхозами». Можешь ты решить такую задачу?
— Нет… то-есть да, — задумчиво сказал Даня. — Сколько, ты говоришь, всего гектаров они хотят засеять? Шестьсот восемьдесят?
— Это только предположительно, — деловито сказал отец. — Может, удастся засеять и побольше.
— Ну, тогда надо как-нибудь условно обозначить общее число гектаров…
— А потом?
— Потом разделить… Да они какую часть хотят отвести под хлопок? Пятую, что ли?
— Говорю тебе — неизвестно.
— Тогда, значит, надо и тут заменить цифру каким-нибудь значком. И число колхозов тоже… Постой, постой! Я, кажется, понял…
— Ну вот видишь, — спокойно сказал отец. — Рассуждать надо. Наблюдать и делать выводы.
С этого дня Яковлев-старший начал смелее вмешиваться в работу сына.
— У тебя, кажется, нелады с устным счетом? Ты намекал, что четверка — это уже особое достижение.
И он стал репетировать сына.
В этой области (то-есть в области устного счета) отец мог по справедливости считаться артистом.
— Что такое устный счет? — говорил отец, отдаваясь своей постоянной склонности немного пофилософствовать. — Устный счет — это уверенность! Вот и вся разница между устным и письменным счетом. Развивай в себе уверенность, сынок, и ты овладеешь умственным счетом. Когда считаешь — думай, что называется, на ходу. Считать в уме может прекрасно всякий человек. Таблицу умножения знаешь? Значит, можешь считать в уме. Считай, как работает хороший рабочий. Держи зубило и бей уверенно. На руку не гляди. Забудь о себе. Смотри, куда рубишь… Ладно, попробуем.
И они стали по очереди задавать друг другу задачи. В решении отец давал сыну «фору» на много очков вперед. В изобретении примеров сын давал «фору» отцу.
